Шел тяжелый сорок третий год. Лейтенант Красной армии Тихомиров Михаил Андреевич уже второй год летал на тяжелом бомбардировщике и завидовал летчикам, ведущим воздушные бои на истребителях.
—Эх, Леха, мне бы, как соколу, попарить в небе, резко меняя высоту на быстрой и легкой машине! —говорил Михаил Тихомиров своему товарищу Андропову Алексею, обслуживающему летную технику на аэродроме.
Алексей был старше Михаила и на его мечтания, высказанные вслух, снисходительно ухмыльнулся в пышные усы.
—Ты слишком горяч, Миша. Так нельзя. Если ты нужен сегодня, чтобы сбрасывать бомбы на фрицев, радуйся своей нужности. Я вообще в небе не бываю.
—А хочется?
—Ну, хочется. Когда нашего самого молодого сбили, очень хотелось сесть в самолет и-и-и! — Алексей сжал руку в кулак и махнул в сторону линии фронта.
—Ты про Якушева?
—А про кого ж! Про него. Отчаянный парень был. — Алексей тяжело вздохнул. — На братишку моего младшего очень был похож, — Алексей опять вздохнул. — Если бы сейчас самолеты собирали лучше, Якушев, может, и не погиб бы.
—Как это?
—Да… Пришли новые машины, техники их не успели осмотреть, а тут бой. А у новых машин половина гаек плохо закручены. Вот ребята и говорят, что у Якушева самолет руля высоты не слушался. Он ведь тогда на новой машине в воздух поднялся. Во-о-от.
—Так это что? Диверсия на заводе? Враги народа там окопались?! — возмущенно проговорил Мишка.
—Вот опять ты горячишься… Сразу враги, — задумчиво проговорил Андропов, — хотя, кто знает… Парня жалко. Якушева. Сколько молодых в землю ложится, а я все своего братишку вспоминаю.
…Уже через несколько дней Михаила Андреевича Тихомирова отвезли в глубокий тыл в госпиталь. Ранение было серьезным, и врач пытался спасти ногу молодого лейтенанта, но ампутировать выше колена хирургу все же пришлось. Однако Тихомиров не хотел дожидаться победы сложа руки и добился направления на авиастроительный завод.
«Пусть не летать, но делать-то самолеты без ноги я смогу!» — написал Миша в письме своему бортмеханику.
…До нового места лейтенант добирался долго. Он с трудом привыкал к протезу, на котором ходить еще было больно, но долечиваться столько, сколько говорили врачи, Тихомиров не стал. Ему не давали покоя мысли о врагах народа, которые не закручивали гайки на самолетах, а попробуй вести бой, когда руль, например, не работает.
Михаил даже пытался написать письмо товарищу Сталину о вредительстве на самолетостроительном заводе, но уж больно коряво у него получалось. Бездоказательно и неправдоподобно. Вот и решил лейтенант Михаил Андреевич Тихомиров сам разобраться. Вот и спешил скорее на завод.
В первый же день по приезде он пошел в отдел кадров. Его приняли с уважением, ведь Тихомиров ; летчик - герой, желающий и дальше бороться за победу над фашизмом в ряду трудовых людей, и позволили осмотреть площадку, на которой стояли новые самолеты, готовые к отправке на фронт.
—А как их доставят на фронт? — спросил Михаил у старика сторожа, курившего самокрутку.
—Как - как. По железке повезут, — ответил старик и затянулся дымом.
—И этот? — ткнул Михаил Андреевич в один из самолетов.
—А что ж. И этот.
Тихомиров подошел ближе к самолету и стал осматривать его и ощупывать. Старик молча наблюдал, продолжая курить.
—Вот сукины дети! Негодяи! Да как вы под самым своим носом врагов не разглядели?! — вдруг закричал Тихомиров так, что сторож вздрогнул.
Он сразу перестал курить и широко открыл глаза от удивления.
—Да тебя под суд, под трибунал нужно! Из-за таких, как ты, лучшие ребята на фронте гибнут! Зови, гнида, начальство! Быстро!
Старик, не понимая, в чем его обвиняют, сильно напуганный, бегом кинулся в здание завода, смяв самокрутку в руке. Совершенно запыхавшись, он никак не мог толком объяснить начальнику сборочного цеха Никодимову Антону Федоровичу, кто его требует на площадку готовой продукции.
Антон Федорович быстрым шагом направился к последней партии самолетов, так как именно оттуда неслось злобное:
—Негодяи! Враги народа! К стенке гадов!
Не понимая, что случилось, Антон Федорович перешел на бег и с побледневшим лицом предстал перед молодым человеком на костылях, смотревшим настолько гневно, что казалось, будь у него в руках пистолет, он сразу бы стал всех расстреливать.
—Как вы такое допустили? — гремел голос Тихомирова.
—Ш-ш-што? — спросил Антон Федорович, невольно отшатнувшись от наступающего на него лейтенанта и наткнувшись на выглядывающего из-за спины начальника сторожа.
—Крепления ослаблены! Ни одной хорошо закрученной гайки ни на корпусе, ни на шасси! Я еще рулевую не смотрел!
—Так… так на аэродроме же… проверят.
—На аэродроме?! На аэродроме?!! А если срочный бой и будет уже не до проверок? Тогда что?!
—У нас и так нехватка рабочих, — взял себя в руки начальник и опять приобрел начальственный вид, — люди валятся с ног от усталости. И не нужно так орать.
Тихомиров сжал руки в кулаки и прошипел сквозь зубы:
—Кто собирал этот самолет? Я сам этого гада придушу и завтра же пойду в местное НКВД.
Антон Федорович опять занервничал.
—Алексей Яковлевич, кто собирал эту машину последним? — спросил начальник цеха у сторожа.
—Так Беленко.
—И где Беленко?
—Так… я недавно видел… а щас нет.
—У вас еще этот гад и сбежал? — заскрипел лейтенант зубами.
—Алексей Яковлевич, позови Беленко сюда, — спокойно попросил Антон Федорович.
—Ага, — и старик засеменил быстрым шагом к зданию завода.
—А вы, собственно, откуда? — спросил начальник цеха у Тихомирова, внимательно разглядывая злое лицо лейтенанта.
—Я к вам из самого пекла. Из-за вот таких незакрученных гаек летчик погиб. Нельзя же так работу свою делать, — уже значительно спокойней ответил Тихомиров. — А если это враги народа вредят, что ж вы им позволяете? — опять начал горячиться Михаил.
К месту скандала от цеха шел сторож, а за ним следом кто-то невысокого росточка медленно шагал, прячась за спину старика. Подойдя близко к начальнику, Алексей Яковлевич, недружелюбно покосившись на Тихомирова, сказал:
—Ну вот. Беленко. Сборщик энтого самолета.
Сторож отошел в сторону и перед всеми предстала невысокая, худенькая девушка с испуганными большими черными глазами. Лицо у нее было белым то ли от страха, то ли от недоедания, то ли от природы, и от этой белизны глаза казались еще больше, еще чернее, еще испуганней.
—Как тебя зовут? — ласково спросил Антон Федорович.
—Александра Беленко, — тихо ответила девушка.
—Что ж ты, Саша, так плохо гайки закручиваешь? Вон товарищ хочет на тебя жалобу писать.
Александра стрельнула глазами на лейтенанта, засуетилась, доставая из кармана рабочей спецовки, казавшейся огромной на ее худеньком теле, гаечный ключ, быстро подошла к самолету и начала затягивать гайки, налегая всем своим небольшим весом.
—Так они хорошо закручены, — как бы оправдываясь, сказала она, испуганно глядя на Тихомирова.
А Михаил посмотрел на ее белые маленькие руки, трясущиеся от страха и напряжения, и ему вдруг стало невыносимо стыдно и жалко эту юную девочку, измученную тяжелым трудом и страхом, который нагнал на нее он, Мишка Тихомиров, горячий и несправедливый человек.
Сашенька, не получив ответа на свои оправдания, вдруг заплакала. Она бессильно опустила руки вдоль тела, уронила ключ и тяжело всхлипнула.
Тихомирова этот всхлип оглушил словно выстрел.
—Прости меня, сестренка. Прости. Не плачь, прошу тебя. Не плачь. Я не подумал. Только не плачь. Прости, слышишь? Прости, — и опять поддаваясь своей горячности и терзающей его жалости, Мишка упал перед девушкой на колено, отведя ногу с протезом в сторону.
По его лицу тоже потекли слезы, а Антон Федорович и Алексей Яковлевич стали помогать поднимать молодого лейтенанта враз успокоившейся Сашеньке.