У меня, честно говоря, дыхание занялось от простоты и дерзости её плана. В самом деле – почему нет? Прокрасться под покровом ночи к усадьбе Клуни – и всё увидеть своими глазами. Какие ещё булут после этого нужны улики и хитрые построения?
- Мысль хороша, - медленно проговорил Холмс. – Но не без изъяна. Вы тут мне не помощники, неуклюжие городские жители. Егеря Клуни чутьём и слухом не уступают собакам. По правде говоря, они в этих краях никому не уступают… кроме меня. К тому же. и мальчика нельзя оставлять в доме без присмотра. Так что я один отправлюсь в Клуни-Ярд. Я смогу вести себя тихо: и подкрасться, и подглядеть. Уж я-то это умею – мой Чёрт вам засвидетельствует мои способности. А вы будете ждать моего возвращения, и когда я вернусь, я с радостью поделюсь с вами наблюдениями, а там дождёмся Вернера и сообща скорректируем план кампании.
Он говорил непривычно – слишком оживлённо, мне это показалось подозрительным.
- Мне это не нравится, - решительно проговорил я. – Вы будете там один против десятка этих странных людей в чёрном, людей профессора и егерей. Мне это совсем не нравится, Холмс.
- Но я же не буду против них, - возразил он, фальшиво улыбаясь и ещё больше пугая меня этой улыбкой. – Я буду незаметен, как бесплотный дух. Я буду в стороне – скрыт с глаз. Зато сам увижу совершенно точно, что, а вернее, кого они прячут в своём ящике. Рона совершенно права, нельзя упустить такой случай, раз уж он выпал. К тому же, выпадает он не часто, если верить этому Филу Мак-Нею.
- Давайте мы пойдём с вами, но будем поодаль? – предложил я, чувствуя. Как смутное беспокойство охватывает меня всё сильнее.
- Вам не удастся оставаться незаметными. Не удастся, не уверяйте меня в обратном. Вы громко ходите, громко дышите, вы не смотрите под ноги. Треск сучьев под вашими шагами разнесётся по всему лесу, как выступление оркестрантов. А если я буду один, я листа не шелохну.
- А собаки? – вспомнила Рона. – Собаки не только отлично слышат, но и обоняют не хуже.
- Мак-Ней же говорил, что само появление фургона беспокоит собак – думаю, на это уже перестали обращать внимание. К тому же, у меня найдётся средство. Заставляющее псов держаться подальше – я уже им пользовался с успехом.
- Какое же это средство? – заинтересовалась Рона.
- Строго говоря, даже не одно. Капсаицин, лимонный экстракт, перечная мята. Достаточно нанести совсем чуть-чуть на одежду – и собаки постараются не приближаться. Мятой я пользовался сам, и это работает.
- Но послушайте… - снова начал было я, но он поспешно вскинул руку ладонью вперёд в отстраняющем жесте.
- Доктор, оказывая мне ваши благодеяния, вы, полагаю, не сочли того, что получили меня в собственность?
- Господи, Холмс! Да как вы…
- Не надо, не обижайтесь, прошу вас. Но позвольте мне всё-таки поступить по своему.
- Что у вас на уме? – спросил я. – Я же чувствую, что у вас что-то есть на уме такое, о чём вы не хотите сказать мне!
О, какое знакомое мне мимическое движение – Холмс опустил голову и чуть прикрыл веки – так .чтобы глаза в глубоких глазницах совершенно скрылись в их тени.
- Я просто хочу, чтобы всё разрешилось и закончилось, как можно быстрее, – проговорил он. – Именно поэтому любая информация неоценима. Тем более та, которую мне может предоставить таинственный фургон.
Я снова ошибся, совершенно забыв, что находясь не в роли, потребной для расследования, Шерлок Холмс патологически правдив – он просто не умеет лгать. Вот и сейчас он сказал мне чистую правду. И даже местоимение употребил совершенно точное. А я не понял.
Между тем глубокий вечер неумолимо перетекал в ночь, и дальнейшее промедление делало бессмысленным всё предприятие.
Холмс встал и потянулся к своей накидке, висевшей на гвозде у двери – в числе прочего мы приобрели её для него в Инвернессе. Тёплая, не стесняющая движений, она в то же время, будучи тёмно-серой, отлично годилась для ночной маскировки.
- Возьмите револьвер, по крайней мере, - проговорил я, и это уже была почти капитуляция.
Холмс странно посмотрел на меня – не то недоверчиво, не то испытующе, а потом показал мне нож, как бы говоря, что предпочитает его.
- Не могу вас отпустить одного! – в последний раз сделал я отчаянную попытку. – Позвольте хотя бы до места сопроводить вас – убедиться, что хоть по дороге туда с вами ничего не случилось. Рона приглядит за Карлом и без меня – он всё равно ещё долго проспит.
Но он только покачал головой, завернулся в свою накидку и вышел, а ещё пару минут спустя, мне показалось ,я услышал приветственное фырканье Чёрта у коновязи. Накануне отъезда Вернер подновил его маскировочную окраску, и, конечно, Холмс собрался ехать именно на нём, привычном, как и его хозяин, к тишине и скрытности.
Моего спокойного бездействия хватило ровно на пять минут.
- Нет, не могу просто сидеть и ждать, - воскликнул я, решительно хлопнув ладонями по бёдрам. – И в то же время не могу оставить тебя одну – как мне быть?
- Тебе придётся оставить меня, если ты не хочешь оставить его, - рассудительно заметила Рона. – Карл не может находиться один в доме, я в нём не уверена. Пока не уверена.
- Мне показалось, мы сегодня сильно продвинулись с ним во взаимопонимании, - сказал я. – Но ты права. Только проблем с этим дьяволёнком нам и не хватало. А всё-таки, оставь я тебя одну, моя душа будет не на месте.
- И совершенно напрасно, - снова возразила она. – Дом Вернера, дом Идэма – не то место, куда можно вот так просто врываться. Насколько я успела понять. Идэм пользуется уважением в Хизэленде, а Ида – ещё больше. Вернер – столичный студент, почти элита для мечтных парней. Они гордятся знакомством с ним – я это по поведению Фила поняла. Что мне, их родственнице, юной и невинной, не знающей никаких мужских дел, должно угрожать в закрытом доме с прочной дверью? Надругательство? Себе дороже. На прямой взлом и грабёж едва ли кто-то отважится – это так дискредитирует наших противников, что мы только спасибо скажем. Они не могут не понимать, если не слабоумные, а слабоумных, кроме того мальчика, с которым вы застали Карла в церкви, в поселении больше нет. К тому же, я вооружена – ты разве забыл тот маленький симпатичный пистолетик, который подарил мне, как заботливый братец куклу или мишку младшей сестрёнке? – её глаза при этом сверкнули свойственным и Холмсу лукавым юмором, не лишённым иронической нотки.
Да, похоже было, что эта леди сможет за себя постоять, и всё-таки душа у меня оставалась не на месте – я разрывался между двух беспокойств, и всё-таки тревога за Холмса перевешивала весы. Я не мог выкинуть из головы его странную торопливость, его какую-то непонятную мне скрытую мотивацию. Решившись ,я сунул револьвер в карман и тоже снял с вешалки свой плащ.
- Запрись, - сказал я. – Не впускай никого, кроме нас с Холмсом, а без меня и Холмса не впускай. Затаись, если кто-то придёт, как будто тебя и нет, а в случае насильного вторжения. Стреляй сразу наповал – закон на твоей стороне, - я даже не предполагал .что способен давать молодой девушке, почти ребёнку, подобные напутствия, это кое-что говорит о моём душевном состоянии в тот вечер.
- Не тревожься, - сказала Рона. И вдруг сделала странное – быстро приблизившись, порывисто обняла меня и коснулась моего лба коротким поверхностным поцелуем. Ей даже тянуться для этого не пришлось, разве что чуть-чуть - высокая, в Холмса, она была почти вровень со мной ростом. И, видя, как я слегка оторопел от такого проявления чувств, с прежней лукавинкой сказала:
- Ведь ты кузен мне – не так ли? Кузена принято именно так напутствовать перед ночной прогулкой в неизвестность – я читала. От сил зла. Которые ночью «властвуют безраздельно».
Я узнал цитату из самого себя, и мне вдруг ужасно захотелось ответить ей тем же – поцеловать и тоже как-нибудь ловко про это пошутить, почувствовав на губах девичью нежную бархатистость бледной кожи, поймать её запах – запах первых весенних цветов, запах свежей воды, ничем не омрачённый пока запах юности. Но я удержал себя – просто повернулся и вышел.
Кобыла, уже успевшая привыкнуть ко мне, потянулась навстречу, едва я приблизился к коновязи. Я протянул ей на ладони круто посоленный кусок хлеба и стал седлать, по-прежнему раздираемый противоречивыми чувствами.
Кроме всего прочего меня беспокоило и вот ещё что: к усадьбе Клуни предстояло ехать в кромешной темноте через лес, пусть и почти лишённый листвы в силу неподходящего для неё времени года, но зато с участками хвойных деревьев, создающих вокруг себя непроницаемую таинственную тень. Нет, я ничуть не страдал мистическим трепетом – я попросту боялся заблудиться.
Однако. Вскоре эти опасения развеялись – похоже, кобыла прекрасно умела выбирать дорогу, не сбиваясь с тропы. Лишь раз я невольно содрогнулся, проезжая мимо того места. Где мы с Роной услышали жуткий смех. А потом увидели и мёртвое тело замученного до смерти бедняги – я уже не сомневался в том, что несчастный пал жертвой Рогатого Праведника – сумасшедшего извращенца-священника, чьи таланты к мучительству профессор Сатарина беззастенчиво использовал в своих целях.
«Хорошенькие же союзники у вас, господин профессор, - снова подумал я. – Хорошенькие союзники и хорошенькие методы: сводить людей с ума, убивать людей, делать наркоманами детей и использовать их в оргиях на потеху своим негодяям-помощникам. Это, несомненно, стоит особого одобрения научного сообщества, да и всего общества в целом – дайте только добраться до вас. Думаю, оно ничуть не погрешит против гуманизма, посчитав, что по вам петля плачет».
Между тем тревога за Холмса гнала меня вперёд, тревога за Рону подталкивала в спину, и продвигались мы довольно быстро, всё дальше углубляясь в лес. Как вдруг отдалённый собачий лай вкупе с запахом дыма сообщил мне, что я не только никуда не сбился с пути, но и почти достиг цели.
Вот только продвижение верхом и дальше показалось мне слишком откровенным, демаскирующим меня, так что я спешился и, выбрав подходящее дерево, привязал свою кобылку с таким расчетом, чтобы она могла дотянуться до торчавших из земли былинок и веточек какого-то, как мне показалось, довольно аппетитного на лошадиный вкус кустарника.
Мне понадобилось ещё около пяти минут пешего ходя, и я, наконец, увидел Клуни-Ярд во всей его красе.