Что это - привычка, лень, тоска? Почему так тяжело переезжать?
Всего-то: перетащить артиллерийский ящик с личными вещами из одной комнаты офицерского модуля в другую – напротив, забрать самодельную книжную полку из четырех досок, да "неуставное одеяло" – японский спальник, вещь незаменимую и в жару и в холод.
Целый год Андрей прожил в предпоследней комнате направо, закрепленной за офицерами управления 3-ей роты. И вот теперь он должен был переселяться в комнату напротив, в дальний угол у окна, с видом на гофрированный скат полукруглого ангара офицерской столовой. Еще недавно это место принадлежало капитану Зильфугарову – переводчику батальона, а теперь пустовало второй месяц. Сразу после отпуска Вагид добился перевода в управление бригады.
Андрей никак не мог решиться перейти из 3-ей роты.
Из тех ребят, что всей душой встретили его в прошлом сентябре, в комнате не осталось никого. Да и в роте из старой команды они с Пархоменко остались вдвоем. Все заменились в срок: и старшина Борис Сергеевич Голубовский, и зам комроты Гена Удовиченко, и зампотех Саша Архипенко, и замполит Сергей Мельничук, и взводные: Витя Абрамов, Дидик, Бурлака, Суковатый. Случай для Афгана уникальный.
Ротному Василичу дослуживать полгода, а ему – переводяге, как медному котелку, или как до Китая – раком. Последняя поговорка была совсем уж из центральных округов Союза. Здесь до Поднебесной было вполне реально добраться. Но, судя по китайскому вооружению у духов, ничего путного советскому офицеру такой визит не сулил.
В комнате управления третьей роты койка переводчика стояла слева у стены по центру, рядом с кроватями замов: в алькове слева у двери – зам комроты Удовиченко, а в переднем углу у окна - замполита Мельничука. На входе справа был обеденный стол с электроплиткой, в углу за занавеской – кладовая, где хранился доп. паек, состоящий из рыбных консервов и банок сгущенного молока.
Деревянная перегородка посередине разделяла правую стену на импровизированную кухню и спальное место зампотеха, у окна.
Бывало, по выходным, Гена примерял на себя амплуа шеф повара и баловал ребят "Джелалабадской яичницей с помидорами" или цветной капустой, тушеной на сухом молоке...
Второй небольшой стол, для написания писем домой, стоял напротив входа в простенке между двумя окнами, сквозь которые с трудом пробивался дневной свет.
– Светоотражающая пленка на стекле – мой личный вклад в совместное общежитие за рубежом! - любил напомнить замполит, непременно поднимая указательный палец вверх. – Благодаря этому температура в комнате на десять градусов ниже, чем в остальном модуле!
Ребята улыбались, но отлично знали, что погоду в доме определял не он.
"БК – 2000" - исправно работающий кондиционер! Чудо советской техники! Этот 'шикарный аппарат не только денно и нощно создавал микроклимат на пятачке субтропиков в двадцать квадратных метров, но и служил мини холодильником. Зампотех Саша Архипенко приспособил на веревках фанерную полочку перед соплом подачи холодной струи из агрегата, и обитатели комнаты с удовольствием ставили туда напитки: Дону, малиновый или ежевичный компот, Si-Si, югославскую фанту. Все это регулярно закупалось в день выдачи денежного удовольствия.
Когда отваливалась печень, покупали Боржоми. По праздникам, когда печень делала вид, что снова в норме, бывала и Stolytshnaya, водка неизвестного происхождения. Бывалые люди утверждали, что раньше её возили из Кабула, а последнее время – из Пешавара.
На извечный вопрос: «Красит ли место человека?» - Андрей давно себе ответил: «Очень даже красит, если ты попал в 3-ю роту Джелалабадского батальона специального назначения, и в нужный момент не ударил в грязь лицом"...
И вот, теперь он должен был перебираться в управление батальона.
Сначала с переездом его никто не торопил, и он тянул которую неделю. Уйти из третьей роты, где он стал Человеком, где у него появилось имя Корнет (он же Вороненок для медиков), было невыносимо тяжело.
Но вскоре комбат Владислав Петрович Гилуч, человек прямой, любивший во всем порядок, поставил ультиматум:
- Хватит тянуть, лейтенант! Если до конца недели не определишься, назначу на должность переводчика отряда прибывшего молодого!
Может, конечно, комбат его подзадоривал. Ему ведь тоже нужен был специалист с опытом. Хотя, командир всегда мог призвать к себе любого офицера. С другим бы даже разговаривать не стали, а с ним вот церемонились.
Ротный Пархоменко не хотел его отпускать. В свойственной ему шутливой манере он предложил комбату компромисс:
– Владислав Петрович, пусть Андрей идет в управление – офицер должен расти. Но и нам – как остаться без переводчика? Столько времени вместе! Разрешите, брать его с ротой на боевые?
– Не возражаю! Пусть ходит, но батальонная работа – вперед!
– Конечно, конечно! – согласился ротный, радуясь найденному решению.
Так разговаривать с комбатом Гилучем мог только Пархоменко, без малого, 31-летний капитан. Про таких в войсках посмеивались: «Старый карьерист». А командир Пархоменко обладал волевым характером, жизненным опытом и шутливым нравом.
Вдвоем с сорокалетним старшиной Борисом Сергеевичем Голубовским они сумели привить роте свой уклад. Остальным офицерам ничего не оставалось, как согласиться и поддержать.
В армейской жизни всякое случалось. Но авторитет командира и старшины, их заботливое отношение к солдатам с долей иронии в обычных ситуациях и приколами во время нагоняев, творили удивительное дело. Личный состав относился к службе под стать отцам командирам и гордился Легендарной 3-ей ротой.
В Джелалабад Пархоменко прибыл из Забайкалья. Его лучший друг, к тому времени уже знаменитый Гриша Кунарский, командовал Асадобадским батальоном специального назначения.
Ротный со смехом вспоминал, как когда-то, лейтенантами, они (Николай Васильевич Пархоменко и Григорий Васильевич Быков) в лютый мороз ездили на мотоцикле за двадцать километров в деревню за молоком. Один рулил, а второй прятал трехлитровую банку под тулуп к животу, чтобы не заморозить. Надо же было как-то варить кашу детям. А еще радовались, как им, молодым летехам без очереди достались трехкомнатные служебные квартиры. А потом оказалось, что жить зимой в Забайкалье можно было только в одной комнате. Чтобы ночью не замерзнуть, родители укладывали детей между собой, а свершу наваливали на себя всю верхнюю одежду, какая была в доме...
Пархоменко прибыл в Джелалабадский батальон через год после Быкова, но друга своего не застал. Тот уже гремел легендой спецназа – знаменитым Гришей Кунарским, комбатом 5-го Асададбадского батальона – грозой тамошних духов. Хозяйство у Быкова было беспокойное: город и расположение отряда постоянно обстреливались эрэсами (реактивными снарядами)...
– Андрей, с первой группой на облет! – крикнул новый замкомроты Виктор Борозинец после обеда.
– Отлично, через минуту буду! – ответил тот и побежал к дежурному по роте получать АКМС.
После оружейки он залетел в модуль, в комнату, где в ящике под кроватью лежал его брезентовый лифчик с магазинами. Открыв крышку, вспомнил, что на прошлом облете обещал борттехнику цветную слайдовую пленку ORWO. гэдээровские коробочки пылились больше года. В отсутствии необходимых реактивов, Андрей так и не решился заряжать их в свой ФЭД.
На выходе из модуля он столкнулся с комсомольцем батальона:
- Что это у тебя за пленка?!
- ORWО, слайдовая, вертолетчикам обещал.
- Да ты что?! Дай мне хоть одну!
Андрей подумал и одну из трех коробок сунул комсомольцу.
На пыльной дороге, кабиной – в сторону КПП, уже стоял трехосный Урал с брезентовым тентом.
Виктор Борозинец с командиром третьей группы Владом Мурашкевичем запрыгнули в кабину к водителю, а Андрей, как обычно – в кузов с разведчиками, крайним у левого борта.
– Не Чайка, конечно, (БТР-ы за мягкий ход на восьми колёсах называли Чайками), но до аэродрома трястись не далеко, - бросил он фразу бойцу, уступившему ему место на лавке.
Вот он – последний облет! Наверно, будут еще десантирования в составе роты на конкретные задачи, но без таких быстрых и легких воздушных разведок чего-то в жизни будет не хватать.
– Готовы! Поехали! – кто-то похлопал ладонью по кабине, и машина тронулась с места. На облеты (воздушные разведки) в 3-ей роте разведгруппы назначались в строгой очередности. Эта боевая задача воспринималось всеми как отдых от батальонной рутины, как награда за тяжкий ратный труд. При небольшой затрате адреналина это была, своего рода, путевка на релаксацию в жарком климате, с обязательной культурной программой по осмотру местных красот и достопримечательностей с высоты птичьего полета.
Дорогу заволокло пылью, и поплыли воспоминания…
– Андрюха, давай с нами на облет! – весело кричал командир первой группы Виктор Абрамов, а рядом улыбался Саша Дидик – командир второй...
Даже дату запомнил: 19 сентября 86-го. Первый облет был в день рождения сестры Светланы... Много чего было...
Сначала на сидушке перед открытым проемом боковой двери, самом козырном месте грузовой кабины вертолета, летал Абрамов, а в конце января 87-го, после Черных гор и тяжелого ранения Виктора, на его место пересел Андрей.
В вертолете была предусмотрена специальная балка, которую можно было застегнуть поперек открытого проема. Но 131 разведгруппа демонстративно летала без нее. В полете старший упирал ноги в ребра порогов. Больше ничто не отделяло его от неба – в этом был особый шик.
Под шум винтов на скорости за 200 мимо проплывал караван жизни:
сначала высокие эвкалипты и пирамидальные тополя предместья Джелалабада; затем низкие прямые крыши афганских дувалов и речная прохлада вдоль поймы реки Кабул; и, наконец, раскаленный зной степи Гамбирай за ГЭС Дарунта. Здесь вертолеты летели по руслам высохших рек, рисуя складки местности, как на русских горках. И только радиовысотомеры в кабине пилотов весело позванивали, выставленные на нижний предел в 5 метров от земли...
Пожалуй, таким было стандартное начало воздушного патрулирования в район Северного Шахидана.
В марте и в апреле все преображалось. Выжженная степь покрывалась зеленым ковром, в воздухе стоял приторный аромат цветущих цитрусовых садов Соловьиной рощи, и пойма реки Кабул напоминала лоскутное одеяло из террас цветущих маков всех оттенков. Увы, эти красивые растения в рост человека не были лечебными плантациями...
На плато у самых Черных гор, на нежно-зеленом фоне, как грибные ведьмины круги зацветали бесчисленные ярко-алые клумбы с диким маком по краям. Будто взрывы снарядов предназначались только для того, чтобы рыхлить каменистую афганскую почву и засевать её низкорослым красным цветком.
В конце апреля безжалостное солнце уже палило траву рыжими языками с южных склонов. И вскоре вся зеленая степь превращалась в выжженную каменистую пустыню...
Досмотровые группы появлялись на Шахидане внезапно. Шум приближающихся вертолетов нарастал за три минуты, сразу отовсюду. Увидеть же их духи могли лишь в последний момент, когда боевые машины выныривали перед ними из-за ближайших холмов...
Урал затормозил перед шлагбаумом у КПП джелалабадского аэродрома. Пару формальностей, и машина снова двинулась вперед, принимая влево – на привычную стоянку 2-ой вертолетной эскадрильи. С металлическим скрежетом откинулся задний борт, и бойцы попрыгали на землю...
В середине октября днем - еще довольно жарко. Командиры разрешили бойцам укрыться в тени вертолетов до прихода экипажей.
Прошло полчаса. Вылет по какой-то причине задерживался. Вдруг от здания перрона отделилась женская фигура и побежала прямо в сторону досмотровых групп 3-ей роты. Это была немыслимая картина! Знакомых девушек на аэродроме ни у кого не было. А она все бежала и бежала. Молодой боец вскочил из тени вертолета и бросился ей навстречу.
Молчаливая картина без громких и красивых слов. Они стояли в двадцати метрах от группы – двое: мать и сын, встретившиеся на чужой земле…
Разведчики вздыхали и смущенно отводили глаза. Каждый вспоминал своих самых дорогих… Но в глубине души никто не хотел оказаться на его месте. Все понимали, что женщина, приложившая немыслимые усилия, чтобы попасть в Афганистан, туда, где рядом служил ее сын, теперь обречена каждый день страдать и ждать: вдруг сын опять приедет на воздушную разведку! И еще больше терзать себя, дожидаясь его возвращения из полета.
А каково ей будет, когда группа спецназа улетит на задание на три дня, или дольше, а в батальон вернётся на броне? – Об этом лучше было и не думать.
– Нет! Пусть уж дорогие и любимые ждут нас и наших писем дома. Им не за чем знать, кто в этот конкретный час – на боевых.
На вылет пришел новый экипаж. Андрей попросил незнакомого штурмана передать слайдовые пленки другу, бортачу Сереге. Тот вроде знал, кому они предназначались, а для этих ребят особой ценности не представляли. В общем, радости подарка тоже не получилось.
Мать передала сыну скромный узелок с тем, что смогла собрать в дорогу и полная слез отошла на край вертолетной стоянки.
Бойцы заняли свои места в грузовых кабинах двух восьмерок (Ми-8).
Борттехник по традиции выпрыгнул на землю и, осмотрев вертолет, снова скрылся в кабине пилотов. Андрей занял свое любимое место – на откидной сидушке у дверного проема. Замкомроты Борозинец летел инструктором на соседнем ведущем борту. В этом была своя логика – прибыли новые командиры разведгрупп из Союза, их нужно было обучать, а им предстояло воевать.
На втором ведомом борту молодой разведчик обходил всех с угощением. Из тряпичной сумки Андрей тоже достал холодный пирожок, и вдруг, в открытом проёме встретил глаза той женщины, на лётном поле.
Шум винтов усилился, Ми- 8 двинулся с места и медленно покатился по рулежной дорожке мимо неё. Пирожок встал поперек горла. Казалось, что мать солдата с обидой смотрела на него, офицера, который только что разлучил её с сыном, и теперь увозил его ещё дальше, через горячее афганское небо в ненасытные степи Шахидана*...
Последний облет ни чем особым не отличался – только грустью…
С небом нельзя расстаться – можно какое-то время ходить по земле…
По возвращению в батальон Андрей перенес свой ящик с вещами в комнату напротив.
*Шахидан - мёртвый кишлак на реке Кабул, район переправы караванов из Пакистана, другое значение: Шахидан - место гибели за веру.