Маскут жил недалеко от нас с женой и двумя дочками и всегда шел мимо нашего дома, уходя и возвращаясь с работы. Работал он в шахте, хорошо зарабатывал, построил новый просторный дом на месте тесного старого. Зина работала продавцом в продуктовом магазине, это много значило по тем временам. Она возвращалась с работы всегда с тяжелыми сумками, соседи провожали ее завистливыми взглядами. Вокруг жили небогато и Маскут старался со всеми поддерживать хорошие отношения, понимая, что зависть к хорошему не приводит. Здоровался всегда первым, улыбался и протягивал узкую ладонь. Было трудно представить его в забое, глядя на сухую и невысокую фигуру Маскута. Мы с малого детства знали про забой и проходку, у каждого в семье хоть кто-нибудь работал в шахте.
Относились к Маскуту с уважением, мать моя всегда приветливо махала ему из огорода, когда он проходил мимо:
- Возьми свежий огурчик, Маскут.
- Спасибо, Мария Ивановна, - не отказывался Маскут.
На следующий вечер он подходил к нашему забору и говорил матери:
- Мария Ивановна, Зина сказала завтра прийти в магазин после шести, там что-то привезти должны, она вам отложит.
- Хороший человек Маскут, - говаривала моя мать.
- И Зина простая, не зазнается...
Отец добавлял, что нам повезло с соседями. Вокруг нас жили татары, украинцы и немцы. Была одна русская семья из местных, все остальные были ссыльными.
Мне было лет двенадцать, когда Маскут как-то выделил меня из всех пацанов, часто останавливался поговорить со мной.
Он говорил со мной, как с равным, было видно, что ему не хватает общения.
Мы стали играть с ним в шахматы. Он выносил из дома табуретки и доску, и мы играли.
Играл он слабо, и я старался не выигрывать быстро. При этом он очень много читал про шахматы, разбирал известные партии, но сам играл плохо, так бывает…
Помню, тогда шел матч Фишера со Спасским. Маскут называл его почему-то Спадский и был уверен, что он проиграет, хотя и болел за него. Вечером мы расставляли очередную проигранную Спасским партию и Маскут поражался тому, как играл Фишер.
Я и сам не очень понимал, как можно так легко обыгрывать чемпиона мира.
Иногда Маскут возвращался с работы крепко выпившим.
Тогда он негромко пел татарские песни, и проходя мимо нас, приветливо здоровался, но к забору не подходил. Зина, увидев его таким, быстро забирала дочерей и куда-то уходила. Дома Маскут пел громче, заходить в нему в это время мог только один старый татарин с соседнего переулка.
Потом я уехал в соседний город учиться в институте. Маскут был очень рад за меня, сам он закончил только семь классов. Играли мы теперь реже, только когда я приезжал на выходные.
Потом Маскут погиб, я узнал об этом в очередной приезд. Ехать было всего час, и я приехал бы попрощаться с ним. Но телефонов тогда не было, а похоронили его быстро по обычаям его народа. Погиб он в шахте. Тогда для погибших находили простые слова, про него сказали – завалило.
Прошло много лет, я иногда бываю в родном городке и всегда стараюсь заехать в свой переулок.
Осталось всего несколько домов, остальных уже нет.
Зина живет все там же, в построенном Маскутом доме. Она вышла замуж вскоре после его гибели, надо было поднимать дочерей.
Я всегда останавливаюсь на месте, где мы с Маскутом ставили табуретки. Обычно их было две, на одной шахматная доска, на другой сидел и думал тот, чья очередь была ходить.
В последний перед моим переездом год мы даже играли блиц, для чего выносили третью табуретку, на которую ставили шахматные часы. Эти часы были гордостью Маскута, он так и не сказал, где он их раздобыл.
Маскут знал, что после института мне придется уехать по распределению, так было принято, местных выпускников отсылать подальше, а здесь принимать приезжих из дальних краев.
Он обещал перед моим отъездом подарить мне эти шахматные часы и даже сделать именную гравировку. Чтобы я помнил его…
Не получилось… Но я его помню…