Глава 17
Санкт-Петербург
7 марта 1905 года
Боль постепенно отступала. Митя услышал голоса, которые доносились с гигантского расстояния, но явственно различалось каждое слово.
- Укол морфия скоро должен подействовать. Только, милостивый государь, не
переусердствуйте.
- Вы так обеспокоены здоровьем этого молодого человека?
- Стефан Афанасьевич, я врач. К тому же, насколько я понимаю, вина сего студиоза пока не доказана?
- Не доказана. Но задержан он на месте теракта и с оружием в руках. Да и информатор наш в их группе все подтверждает.
- Почему этот юноша интересует ваш Департамент? Насколько я помню, это операция Охранного отделения.
- Ах, милейший Исидор Платонович, в наше смутное время интересы различных ведомств так перепутались, что иногда я и сам не понимаю, где начинаются одни и кончаются другие. Однако он, кажется, приходит в себя.
- Тогда я оставляю вас.
Хлопнула дверь.
- Дмитрий Львович! Вы слышите меня?
Конечно, он все слышит. Что за глупый вопрос? Человек, что-то говоривший ему, приблизился, и он отчетливо видел холеное породистое лицо, бакенбарды, тонкие усики.
- Дмитрий Львович!
- Да, - прошептал он. - Я слышу.
- Ну, вот и отлично. Я специально навестил вас, господин Придворский, в этом достаточно неприятном месте, чтобы поговорить. Как вы себя чувствуете?
- Нормально … слабость …
- Это пройдет. Со временем, конечно. Вы помните, что с вами произошло?
Помнит ли он? Да! Бассейная улица, засыпанный снегом сквер. Падающий вместе с Леночкой Алексей. Потом он бежал к генералу. Потом выстрелы. Страшный грохот. И все.
- Да, я помню.
- Ай-я-яй, Дмитрий Львович, ну как же так? Сын таких уважаемых родителей, блестящие способности. Я говорил с вашими университетскими преподавателями. Нехорошо! – человек погрозил ему пальцем, как маленькому ребенку, укоризненно покачивая головой. - Лев Петрович, ваш батюшка, уже телефонировал мне. Я уж его успокоил, как мог.
Отец. Значит, он уже все знает, и мать тоже.
- Что вы от меня хотите?
- Хороший вопрос, - удовлетворенно кивнул человек. - Сейчас я объясню вам ситуацию. А она для вас не очень проста. Вы участвовали в теракте, хотя и неудачном. Должен вам сказать, что это была ловушка Охранного отделения. Вас там ждали. Правда, того эффектного захвата боевой группы эсеров, на который так рассчитывали, не получилось, – он произнес это с явным удовольствием. - Погибли люди: люди вашей боевой группы и несколько солдат. Часть бомбистов каким-то образом смогла из кольца уйти. Но это проблемы руководства полиции. Меня они не интересует. Я же представляю Министерство иностранных дел. Не удивляйтесь.
Митя с трудом улавливал смысл из нескончаемой речи чиновника. Ему казалось, что слова, произносимые им, выстраиваются в длинную тонкую цепочку, которая закручивается в спираль, опутывающую его со всех сторон.
- В вашем теракте участвовал один человек, который интересует меня. Вы знали его, вероятно, под именем Николай. И к вам, Дмитрий Львович, у меня только один вопрос. Подумайте, где я сейчас мог бы найти этого человека? Может быть, вы договаривались о каком-либо месте встречи?
- А вы спросите своего информатора.
- Ну, сейчас я не могу этого сделать. И очень прошу ответить вас. Поймите, сейчас вы находитесь в тюремной больнице, на вас заведено дело. Я могу, хотя и будет это непросто, дело закрыть, а вас перевести в обычную больницу. Но вы должны мне помочь.
Молчание.
- Подумайте, Дмитрий Николаевич, огласка, суд, позор для ваших родителей. Да и до суда еще нужно дожить. Подумайте.
Он знал, что ничего не скажет этому лощеному чиновнику. Не скажет, чем бы ему это не грозило. Иначе он просто не сможет уважать себя. Конечно, жаль родителей, для них это будет такой удар. Жаль, что больше он не увидит Ольгу Сергеевну. Только позавчера он рассказывал Николаю о ней, какая она умная, чуткая и вообще самая прекрасная женщина на свете! Может быть, со стороны это выглядело несколько смешно, но ему очень хотелось с кем-то о ней говорить, говорить бесконечно. И этого больше не будет. Ничего не будет.
Он с трудом произнес:
- Уйдите.
* * * * *
Коляска была старенькая, сработанная, наверное, еще до нашествия французов. А может, просто вид у нее был такой. Неопределенного цвета, с погнутыми старинными рессорами и рваным верхом, без номера. Да и ямщик попался под стать своему средству передвижения: хмурый, неразговорчивый, в порванном, заляпанном подозрительными пятнами тулупе. Цену он заломил несообразную – полтину с двугривенным! Это до Обводного-то канала.
Но Алексей Литвинов, сидевший в коляске, спорить не стал. Когда он очнулся после перестрелки, коляски с телами Сохатого и Леночки не было. Оглядевшись, Алексей насчитал четырех убитых на улице да троих внутри дома. Двоих из убитых он видел в доме Трифоныча, остальных не знал. Но самого Трифоныча среди них не оказалось. Ушел хитрый старик. Может, на той самой коляске. Или какой-нибудь экипаж был наготове.
Ничего, никуда не денется. Питер – город маленький. Надежный Ле фоше пришлось бросить: все равно патронов к нему больше не было. Из всего оружия, оставшегося на поле боя, он выбрал один наган да рассовал по карманам патроны. Около проклятого дома задерживаться было опасно – о перестрелке наверняка уже сообщили властям, и скоро здесь будет полно полицейских. А встречаться с ними не входило в его планы.
Алексей надел пальто, цилиндр и быстрым шагом пошел по улице. Проплутав с полчаса по каким-то безымянным переулкам, он оказался на Большом Сампсониевском проспекте. Там по утреннему времени, найти извозчика оказалось непросто. Наконец, рядом с ним остановилась эта старая скрипящая коляска.
И вот теперь он ехал и думал. С Трифонычем нужно поговорить, пока он не исчез из города. Главный вопрос, волновавший Алексея: откуда он узнал об доме на Болотной. Несомненно, что кто-то ему сообщил, где они должны встретиться после операции! И этот кто-то был виновен в смерти Леночки и всех остальных.
- Эй, барин, просыпайсь! Приехали! Боровая, как и рядились.
Алексей открыл глаза. Оказывается, он спал. Сунув извозчику в грязную ладонь полтину, Алексей выбрался из коляски. Он помнил, где стоял дом Трифоныча и, не раздумывая, направился к ближайшему переулку.
Никаких признаков жизни в доме пока не наблюдалось. Только свежие следы, ведущие к крыльцу. Следы одного человека. В одном из окон шевельнулась занавеска, приподнялась и снова опустилась. Это удача. Тот, кто был в доме, выглянул, чтобы осмотреться, значит, хотя бы несколько минут к окну он не подойдет.
Быстрыми скользящими шагами Алексей пересек пустое пространство и, прижавшись к стене дома, прислушался. Шаги, скрип сдвигаемой мебели, звон упавшей посуды, ругательство. Кто-то торопился. Ну, что ж…
Он осторожно подошел к двери. Заперта, но открывается внутрь. Сделав несколько вдохов, Алексей ударил ногой чуть выше замка, вложив в этот удар всю скопившуюся в нем ярость. Дверь не выдержала и распахнулась. Оказавшись в комнате, Алексей увидел Трифоныча. Старик, впавший от неожиданности в состояние, похожее на столбняк, стоял у стола, прижимая к груди небольшую шкатулку.
- Ты …это… откуда?
- Да, вот, зашел. Что ж ты, Трифоныч, ушел, да не попрощался? Нехорошо. Ты шкатулочку-то поставь на стол, да садись. Говорить будем, – револьвер он держал наготове в левой руке.
- Говорить? – Трифоныч заворожено смотрел на Алексея, вероятно, ожидая выстрела.
- Садись, садись.
Не отводя глаз от рук Алексея, старик осторожно, боком, подошел к столу. Поставил шкатулку - дорогую, карельской березы - на стол, придвинул к себе стул и тяжело опустился на него.
- Ловок ты, офицер, – покачал он головой. - Я настоящего человека завсегда чую. Кончать будешь? – почти равнодушно осведомился он. Похоже, старик считал себя уже мертвым. Или это игра?
- Ты сначала на вопросы мои ответь. А потом поглядим.
- Знаешь что, офицер, давай так, - Трифоныч поднял на него взгляд. - Ты меня спрашиваешь, я отвечаю. Все, как на духу, на икону перекрещусь. А опосля ты меня отпускаешь. Тока сначала слово дай, что не обманешь. А то – ни слова не скажу, хоть ремни из спины режь!
А ведь, пожалуй, что и не скажет. В нем боролись два чувства: желание тут же пристрелить старого бандита и необходимость получить информацию. Старик испытующе смотрел на него и ждал.
- Ладно, - решительно сказал Алексей. - Даю слово.
При этих словах он увидел, как старик расслабился и сглотнул ком в горле.
- Жить-то охота?
- А кому ж неохота, офицер? Спрашивай, только времени у меня мало. Уходить буду.
- Что с моей девушкой?
- Как что? – удивился Трифоныч. - Ее ж Сохатый ножом по горлу полоснул. Кончилась она, кончилась, сам видел. Нехорошо получилось, да только тут уж Сохатого грех. За то ему на том свете уголечков-то подбавят.
- А тело? - хрипло сказал Алексей. Слова с трудом вырывались из внезапно пересохшего горла. - Тело ее где?
- А тут такое дело, - скривился старик, - в коляске она лежала. Я в коляску-то влез, да только отъехал, тут кто-то сбоку скок! Да мне по голове – хрясь! – он потрогал затылок, морщась от боли. – Шпана местная, мать ее! Так больше я ни коляску, ни мамзель не видал. Сюда сам кое-как добрался.
- Откуда узнал, что мы на Болотной будем?
- А маляву получил, - охотно ответил старик. - Там все и прописано было. Что слам, в поезде взятый, в тот дом привезете. День, правда, точно прописан не был, так я там шестерку посадил недалече. Чтоб сообщил, ежели кто появится.
- Маляву? Это письмо?
- Ну, письмо, ежели по-городскому. Бумага, а на ней буквочки ровно, как в газете.
Это он имеет в виду, что текст письма был напечатан на пишущей машинке. Интере-е-есно!
- Письмо по почте получил?
- Да нет. Пацаненок какой-то притаранил.
- А эту бумагу ты выкинул?
- Зачем выкинул? Тута она у меня, - он поднялся, подошел к большой иконе и вытащил из-за нее пачку каких-то бумаг. Порывшись в ней, он протянул Алексею сложенный вдвое листок бумаги.
* * * * *
Теперь все становилось на свои места. И пропавшие в поезде деньги, и засада на Бассейной, и смерть доктора. Даже оба письма и неразорвавшаяся бомба – все складывалось в одну цельную картину. Как он мог быть таким слепым?! Сообрази он вовремя, Леночка была бы жива.
Но скорбеть по ней он будет позже, завтра, потом. А пока он не имеет права расслабляться. Еще не все закончено. Осталось повидаться еще с одним человеком. Он не знал адреса, но эта проблема была легко разрешима. Алексей кликнул лихача и поспешил в центр.
Трифоныча он обманывать не стал, слово офицера - есть слово офицера, пусть даже данное бандиту. Чтобы обезопасить себя от сюрпризов со стороны дошлого бандитского главаря, ударил того рукояткой нагана по темени. Кратковременный рауш, через полчасика оклемается.
Адресный стол Санкт-Петербургского градоначальства работал четко. Потратив четверть часа и уплатив четыре копейки, Алексей получил от строгой барышни нужный ему адресный листок.
- Казанская улица, - сказал он извозчику, садясь в коляску. - Плачу полтинник, только поскорей.
Возница, обрадовавшись, хлестнул лошадь, и коляска помчалась по улице. Они обогнали несколько степенно ехавших экипажей, и один раз сзади даже раздался негодующий свисток городового, на что возница только издевательски засмеялся.
- Ничо, мент, не поймашь! Номер-то у меня нарочно грязью замазан, - весело сообщил он, обернувшись к Алексею.
Ехать было недалеко, и вскоре коляска остановилась недалеко от монументальной колоннады Казанского собора. Дальше Алексей пошел пешком. Нужный ему дом он нашел быстро. Пройдя через двор, в котором чернели большие поленницы дров, он по широкой светлой лестнице поднялся на второй этаж и нажал розовую кнопку электрического звонка. Раздавшаяся громкая трель была хорошо слышна даже на лестнице. Прошло, наверное, с полминуты. Он терпеливо ждал. Наконец, послышались еле слышные шаги, и дверь открылась.
- Здравствуйте, Ольга Сергеевна! – сказал Алексей.