Золотистый закат сменили сумерки, а вслед за ними на поляну медленно опустила своё прохладное покрывало ночь. Она привела с собой зябкую сырость и гудящий рой агрессивных насекомых. Мы все постепенно объединились возле лесного очага.
Алексей вернулся с вечернего пленэра. Оставив этюдник в стороне, он подошёл к костру.
Окончив академию художеств в мастерской станковой живописи, Алексей в основном посвящал себя работе с обнажённой моделью, однако это не мешало ему любоваться многообразием прочих природных щедрот.
Густым пастозным мазкам Алексей предпочитал лессировку, постепенно накладывая один прозрачный слой на другой. В такой технике чувствовалось, что-то мгновенное и живое.
Будучи по натуре своей человеком вспыльчивым, но моментально отходчивым, он переносил это состояние души на холст. Тем более сейчас Алексей не ставил перед собой задачу написать долгую кропотливую картину. Этюд на природе пишется, как дышится легко и чисто.
Вот и теперь возле его треногого ящика пристроился свежий, достойный высокой оценки пейзаж, где был запечатлён тот уголок мира, который облюбовал внимательный взгляд художника.
Николай, габаритный мулл нашего скромного числом отряда настраивал лады у гитары, прошедшей с ним не мало дорог. Её мелодичное звучание сопровождало множество песен спетых под открытым небом. Пролетая сквозь струны, песня становилась, своего рода фольклорной валютой, служившей удобным средством для обмена межэтническим опытом. Сейчас, в его руках этот универсальный инструмент для сближения сердец начинал издавать первые уверенные аккорды.
Слева от меня сидел Макс. По своему обыкновению, он держал на коленях планшет и занимался сверкой местоположения нашего лагеря с указателем на карте, нехотя отвлекаясь на кровососов, то и дело атакующих его шею. Деловитая упитанность Макса, конечно была недостатком больше, чем преимуществом, но относился он, скорее к тем спорным изъянам, которые иногда умеют сделать основной образ только совершеннее.
Макс прихватил с собой двух любительниц природы в походных условиях, тем самым сдержав данное им однажды обещание. Именно прихватил, потому что на его монументальном фоне обе они смотрелись, как ручная кладь.
Одна из них, девушка в очках, собрав густые чёрные кудри под белой косынкой сидела напротив меня. Её звали Сара. Чуть раньше я узнал от Макса, что она училась за границей, и получала знания там, где на завтрак говорили:
— Овсянка, сэр.
Тогда как здесь она могла услышать лишь:
— Овсянка, Сара.
Что ни говори, а блюдо знаний, от этой разницы не становилось наваристей и сытней.
Рядом с ней сидела другая девушка, весёлая голубоглазая Оля, с модной короткой стрижкой, острыми стрелками бровей и в целом приятными чертами.
Прошёл слух, что Ольга пишет стихи. Сама же она к слухам относилась примерно так:
Однако слухи эти смысла лишены,
Как слуги без хозяев дерзки и смешны,
Прижав к груди чужую тайну,
Обронят каплю той случайно,
Несут на суд из тишины.
Время от времени, я бросал на неё полный любопытства взгляд, рассчитывая повстречать такой же взаимный. Когда между нами происходил ожидаемый контакт, я испытывал прилив тёплых чувств и всё вокруг преображалось. Воздух становился гуще, небо прозрачней, звёзды ярче, и сидящих у костра хотелось называть друзьями. Казалось, в нашу дружную компанию никто не сможет вбить клин раздора.
Со стороны леса послышалось мерное шуршание. Обернувшись, мы сумели разглядеть идущую к поляне одинокую фигуру человека в плаще с покрытой капюшоном головой. Подойдя, незнакомец вежливо поприветствовал всех и спросил нашего позволения погреться у костра. Получив дружное согласие, он представился Семёном Викторовичем и расположился на земле, привычно скрестив ноги.
Что-то мы обсуждали, во что-то играли и конечно о чём-то пели.
Когда, после очередной песни нам требовалась передышка, мы наполняли коньяком походные стаканы, и каждый тост звучал как благое пожелание. После одной такой здравицы Семён Викторович попросил нашего внимания.
Голос мужчины наполняла спокойная уверенность и говорил он вдумчиво, с пониманием подбирая нужные слова. Вот так же, примерно в тёплый осенний день, пожилой грибник медленно бродит по лесу, ворошит рогатиной опавшую листву, выискивая под ней красивый коренастый гриб. Мы слушали внимательно. Ему это нравилось, и Семён Викторович не скупился раздавать зёрна знаний из закромов опыта:
— С детства каждый закладывает в себя основные истины, что сохраняются потом на протяжении многих лет. Именно из них собирается крепкий фундамент для архитектурно важных конструкций, уже во взрослой жизни. К сожалению, позабыв об этом, многие начинают строительство с карточных домиков и недоумевают потом, почему у них всё разваливается.
Без особого труда он разъяснил то, чего я сам, поначалу не мог взять в толк, и сформулировал эту мысль так удачно, что даже рафинированный Макс не сумел бы сказать лучше.
Согревшись, одинокий путник снял с головы капюшон, откинул его на спину и продолжил:
— Бывает такое, появился человечик на свет, но не уродился. Живёт он весь, какой-то плохенький серенький и оттого говнистенький. А говнецо из него ползёт в стороны тем дальше, чем больше крепнет в нём обида на судьбу.
Слушая мудрые слова гостя, я невольно сравнил образ говнюка с собой и даже слегка принюхался, заметив при этом, что все остальные сидевшие у костра занялись чем-то похожим. Каждый хотел убедиться, что не имеет ничего общего с персонажем, скорее рождённым по ошибке, чем по задумке творца.
Обветренное загорелое лицо Семёна Викторовича скрывало на дне глубоких морщин накопленные за многие годы житейские тайны. Время от времени он подкидывал сухие ветки в костёр, улыбался, слушая их потрескивание и будто подмигивал кому-то хорошо знакомому, давно уже горевшему в этом огне.
Пролетевший мимо костра ветерок, одним из своих невидимых просторных рукавов слегка пригнул к земле жаркие языки пламени, после чего мне показалось, что от соседа справа еле слышно пахнуло, как раз тем самым, о чём говорил рассказчик.
Этим соседом был, случайно попавший в нашу компанию изворотливый пройдоха и плут Генка, ещё в школьные годы дурно ославивший себя мелкой спекуляцией на вещевом рынке. Однако сам он утверждал, что давно встал на путь исправления. Если же кто-то сомневался и не видел в нём перемен к лучшему, то Генка советовал разуть глаза, предлагая сделать эту операцию у знакомого окулиста, живущего на окраине рабочего посёлка.
Тем временем Семён Викторович продолжал говорить:
— Когда яблоко с яблони падает на землю, это закон всемирного тяготения, а если яблочко от яблоньки недалеко падает, это какой закон?
Задав вопрос, он хитро прищурился.
— Какая разница?
Спросила Сара, и тут же дала себе пощёчину, пытаясь одолеть ненасытного кровососа.
— Разница, примерно такая же, как между занавеской и носовым платком. В сущности никакой.
Иронично хмыкнув ответил Макс, присоединяясь к обсуждению с положенным скептику равнодушием.
— А мне кажется, что здесь важны не яблоки, а гены.
Вмешалась Ольга.
Мне, кстати тоже было сейчас не до яблок, ибо сосредоточился я на Гене. Быстро повернуть голову в его сторону я не решился. Для этого дела важно было не привлечь к себе внимания. Вскоре моя задумка удалась, и краем глаза я зацепил его силуэт, но сразу обнаружил, что Генка так же напряжённо косится в мою сторону.
Зная, что я его недолюбливаю, он не искал со мной повода для сближения. Поленья горели ярко. Их свет контрастно отделял наши лица от самих фигур, скрытых под непроглядным ночным занавесом. Сейчас мне показалось, что он злорадно улыбается, уже успев провернуть какое-то дельце, не столько во благо всем, сколько себе в карман.
Возможно, это была, всего лишь причудливая игра, в которой даже солнечные зайчики начинали опасно искрить, задыхаясь в объятьях тяжёлых и опытных теней. Но, выпитый коньяк сделал в моих глазах замысловатую игру света и тени только жарче.
Я отвёл взгляд в сторону. На земле, рядом со мной лежали два длинных закопчённых шампура. Измазанные остатками обеденного шашлыка, они показались мне стрелками старинных часов, и время у этого механизма замерло на - без одной минуты полночь.
Это если продолжать смотреть в сторону говнюка. Если же повернуться к Максу, то часы показывали примерно половину шестого. Именно таким безразличным было сейчас его отношение ко всем мирским соблазнам.
Времени до полуночи хватило лишь на то чтобы стрелки превратились в стрелы.
Минутная стрела старинных часов со свистом пролетела мимо Генкиного уха, её дальнейшую судьбу тут же скрыла ночная тьма, за то часовая стрела в Генку всё-таки попала.
Он поднял визг как ребёнок, а я с детства ненавидел детей. Больше того, мной стали пугать детей, когда я сам ещё был ребёнком. Наклонив для атаки тело вперёд, я произнёс:
— О чём бы дитя ни плакало, лишь бы не тешилось.
Пытаясь найти от меня спасение, Генка рванул в сторону, но споткнулся и потеряв равновесие упал в костёр.
— Прошу Вас, давайте не будем спотыкаться друг о друга.
Недовольно простонала Сара, но увидев, что далее произошло с её обидчиком сразу притихла.
Пережив остренький катарсис, Генка тут же вскочил и замахнулся на меня. Хотя, не исключено, что он сделал взмах рукавом, стараясь сбить с него пламя. В этих тонкостях я разбираться не стал и набросился первым.
Поговорка православного боксёра гласит - Если тебя бьют по левой щеке, технично уклонись и подставь правую.
Не будучи боксёром, я поступил иначе и попытался затолкать Генку обратно в пекло.
Первым на помощь Генке пришёл Алексей. Признаться, я был немного удивлён таким неожиданным выбором в пользу засранца. Нетерпящий лжи и фальши, Алексей мог стать примером для многих, осиротевших разумом товарищей по цеху. Тех, кто на свои полотна, прикрываясь новым прогрессивным видением, выкладывает то самое, о чём упоминал наш полночный гость, и против чего теперь взбунтовался я.
Далее медленно поднялся со своего походного кресла Макс. Было видно, с какой неохотой он направился в нашу сторону. Если оттолкнуть Алексея не имело особого труда, то Макс обещал стать непреодолимым препятствием.
Николай перестал играть на своей шестиструнной помощнице, и вскоре после возникшей музыкальной паузы, особенно громко прозвучало где-то вокруг меня:
Брэээнннд!
Этот звук издала надетая мне на голову гитара. Одна из оборванных струн противно впилась в губу.
Неподалёку топтался Генка. Он чихал, кашлял и кажется плакал, пока девушки помогали ему избавиться от тлеющей кофты.
Один только Семён Викторович сидел безучастно. Он снова надел капюшон.
— Ты что заснул?
Спросила Ольга, тряхнув меня за плечо.
— Пойдём танцевать.
Открыв глаза я огляделся. По-прежнему горел костёр, Николай играл что-то весёлое, Макс оживлённо спорил с Семёном Викторовичем и Сара с Генкой не скучали. Они бодро кривлялись в танце. Алексей увлечённо делал в альбоме карандашные наброски. Всем было чем себя занять. И в самом деле, когда я умудрился заснуть? Мы с Ольгой вышли на поляну и присоединились к плясунам.
Вдруг я почувствовал, как из леса чем-то пахнуло.