Эра любви и ненависти.
С непонятной казни потянулся люд
Злыми кулаками, раздирая грудь
Ненавистным флагом комкая ряды
А над миром небо в полбеды
А над миром небо в полбеды. музыкальная группа Гражданская оборона
Он приехал с подарками. С апельсинами, коньяком, с цепочкой и прикольной подвеской, и еще всякой всячиной к столу. Они выгружали пакеты на стол и не ведали что все это только сближает их. Хотелось тихих вечеров вдвоем. Наступала осень, а за ней зима.
Все не важное отошло на второй план. Были длинные признанья, рассказы. Они лежали обнявшись, на диванчике и чтоб было удобно перенесли его к компьютеру, смотрели фильмы. Ей хотелось показать свои фильмы, а ему те, которые хотелось показать ей. Они смотрели фантастику, и молодежные культовые сериалы. Пели. Он много сочинял. Песни были тихими и мелодичными. Всю зиму они мало выходили на люди. Только на работу. Он стал помогать ей. Потому что у него не было работы. Фокусник уехал до весны. Это был интересный человек. Семка рассказывал про него. Про их разговоры и он удивлял Инну своеобразным мышлением. Еще не видя его она уже думала, какие бывают стойкие люди в мире. А в мире их презирали все. Весна была пыльной и ветренной. Наступил куралай, начало лета.
Про мир не хотелось думать. На работе от зависти ли, от злости, которая накапливалась и некуда было девать, доставали торговки. Особенно соседка слева Надежда К.
Приходя поздно, она сметала пыль на соседний Иннин прилавок.
– Ты могла б не сметать? – пыталась возмущаться Инна.
– Ты, педофилка, помолчи лучше.
– Это почему я педофилка. Моему мужчине уже не мало лет. Он не ребенок. Потом, это не твое дело. Не лезь. Просто не сметай пыль.
Приходил счастливый Семка и тут же начинал утаскивать её за прилавок, с людских глаз, и начинал целовать. Он весь искрился искренними первыми чувствами и не мог ни на минуту их скрыть. Любовь, тут хоть ругай, хоть глаз коли, ей всё равно что думают и делают другие.
Это можно было скрыть от некоторых, но не от Гади…Как дружно и давно называли они свою соседку.
Она ревниво следила за каждым шагом. Готовя какую да-нибудь гадость. Уводила клиентов, наговаривая, что товар плохой и не качественный. Это обычное дело было закрыть прилавок картонками, повешенными якобы, от солнца, уходя, опускать полог до земли полностью загораживая вас от покупателей, последних и самых важных. Днем торговать она не давала, как чёрный демон, носясь от соседки и перекрикивая себе проходящих. Громко смеясь и выделывая всевозможные па перед клиентами мужчинами.
– Мужчина, что-то вы давно не приходили, жена не пускала?
Она потягивалась и мурлыкала, и вступала во флирт, легко и просто подзаводя.
– Да нет, я скучал. Думаю, дай зайду, где там моя Наденька, не вышла еще замуж. Заходил, а вас не было.
– Не берут. Замуж. Вы женаты. Остальные тоже. У меня товар новый. Вот ботинки светлые пришил. Смотрите. Я знаю, у вас 44 размер. Не ошиблась?
– Нет, не ошиблись. А может вечерком встретимся?
– Ой, прям не знаю. Купите сначала ботинки, потом будем думать.
Примерно в таком плане, сводя к покупке легкий ни к чему не обязывающий флирт, плавно переходя к делу и быстро продавая. Тут же потеряв интерес. Теми же словами встречая следующего.
Продав, обязательное
– В следующей жизни встретимся!
Собирая товар всегдашнее:
– Раз ромашка, два ромашка.
Значит день прошел хорошо.
Одевалась из года в год, платье черного цвета с открытой спиной, или футболках с большим вырезом. Фигура ее была удивительно точёной. А вот ноги кривоваты, и она искусно скрывала, становясь в позу сплетённой лозы. Мужчины любят, когда с ними заигрывают. А груди, ловко вываливающиеся как бы ненароком в лицо и подавно привлекают клиентов. Нагнется к старичку одевая ботинок, а ему подарок, бонус в виде показа грудок, бессовестно выпрыгнувших и ловко засунутых обратно и тут же, опять игра. Глаза выгоревшего синего цвета, уже давно не молоды и нависли мешки на глаза, морщины прорезали лоб, и пролегли вокруг рта. Знала ведь все хитрости нехитрые. Главное ведь полные карманы денег и каждый день отложенное копилось и тратилось так редко, что может быть и не тратилось. Рядом торгующие коллеги, глядели со стороны, как она экономит и всегда поражались скупости. За день из года в год один пирожок. Один махор называемый платьем. Вместо тряпочки вытирала ботинки целлофаном из-под съеденного пирожка, ни разу не купила ни губку, ни крем для обуви, обходясь маслом пирожков, оставленных на целлофане. На нашем маленьком пятачке всё шито крыто белыми нитками. Всё видно. Ничего нельзя скрыть. Семка появился и сразу просчитал всех и понял, уважать здесь особо некого и стал относится спокойно и терпеливо сносил удары. Тогда, когда, его заводили и обзывали он мог терпеть, а потом выходил и говорил:
– Старые дуры!
Что тут начиналось!
– Мы его посадим, напишем жалобу, директору, пусть его уберут от нас. Что это такое. Сопляк! Как он смеет. Мы старше его.
Инна защищалась как могла.
– Вы старше. Почему же вы материте его? Почему задеваете? Обзываете. Вы бы со своими сыновьями так поступали? Нет. Давайте уж будем честными. Кто первый начал?
Молчаливые торговки отступали на время. Чтоб кинуться всей толпой обратно, по первому порыву. А уж Гадя находила как столкнуть всех. Как извернуться и опошлить, и оболгать. С другой стороны, все сочувствовали, стоять с Гадей было трудно. Она не уставала делать пакости и вредить. В соседнем магазине «Усладе» подвернулся бутик. Хотелось в тепло. Она решила открыть там точку. Покупателей водить в тепло, и одевать, там, где не мешают торговле. Озверевшие торговки, видя, как она водит клиентов, и они не возвращаются. Стали закрывать вход. Возмущаться и звать администратора. Админ сказала, делайте что хотите.
Они и делали. Все бегали и кричали. Заходили в бутик и уводили клиентов, не давая продавать. Справится было нельзя никак. Каждый день шла на войну и проиграла.
Семки как раз не было он опять уехал с фокусником. А Гадя распоясалась до последнего, просто входя и за руку утаскивая людей.
Сойти с ума тут не трудно. А она писала стихи и этим спасалась. Все ее стихи были добрыми клоунами. Она писала тысячи добрых комментариев. Старалась не ругаться в интернете. Однажды Тамара сказала:
–Инна, надо прекращать войну. Это и для всех нас очень плохо может кончится. Они ведь не понимают, что клиентов теряем. Люди перестанут ходить совсем. А их и так мало.
Пришлось бутик закрыть. Как будто закрылась дверь в иной мир. Там, где нет этой душевной грязи. Там, где тепло и сухо. Бог посылал ей испытание. До конца пройти по этому пути и не оскверниться.
Больше всего торгующих женщин, бесило и веселило, то что Сема приходил изо дня в день и приносил цветы. Лето буйным цветом цвело на прилавке Инны.
Они шептались как школьники. Иногда спорили до умопомрачения.
Она прогоняла его. Это было радостно. Все вздыхали. Наконец. А он, обойдя рынок возвращался. Прощая ей несносный характер, озлобление от вечного рыночного тяжелого дня. Привнося в жизнь букеты и свою веселость, и бесшабашную молодость. Крепкий характер и здоровый пофигизм.
В городе не было культурных мест, которые они не посетили. Все кафешки начиная с «Европы» в шестом микрорайоне и заканчивая самым захудалым кафе в парке…
Перепробовали всё и ни разу Инна не платила. Всё что Сема зарабатывал, тратил на нее. Деньги держались в его карманах и для матери, и для бабки, которую вылечил от пьянства радикальным способом.
Откладывал денежки в тайное место, прикрепляя под дно ящика тумбочки. Однажды увидев пьяную, спящую Антонину, в открытом настежь доме и вытащив на свет божий, двух ее товарищей. Он пождал, когда проснется и заявил, что отложенные деньги пропали. Антонина, зная, как он считает копейки каждый день приходя с работы, имеет три копилки, на дом, на мелкие расходы, на питание и в каждую копилку кладёт свои купюры, разные по номинальной стоимости, охнула и стала отнекиваться.
– Так бабуля собирайся! Нам твоей мизерной пенсии не надо. Уходи. Иди туда к друзьям и живи где хочешь. Он быстро собрал вещи и выкинул через вал и ее выставил и матери запретил пускать домой.
Все соседи ходили уговаривать Семена.
Бабка ходила по друзьям, спала где попало. Была пьяной и плакалась всем. Даже соседи справа приходили.
– Идите отсюда, не пустим мы ее, – хорохорилась Карина. – Нашлись праведники.
Вы её спаиваете и в доме все растаскиваете. Холодильник пустой. Нашли маму Чоли!
Прошло недели две и бабку впустили обратно. На стол она положила пенсионную книжку и сказала:
– Ты, Сём, вычти сколько надо из пенсии. Я обещаю, с этого дня, ни капли в рот не возьму!
И больше не взяла.
Они выступали в ресторанах с ансамблем, на сценах домов культуры, в драмтеатре.
В городе неожиданно проснулась бурная культурная жизнь. Шли прекрасные театральные постановки с изумительными декорациями.
- Я, Семочка, была в Москве и Петербурге и такого редко видела. Поверь, наш режиссер лучший, гениальная женщина! А актёры, ты смотри как играют? Это же таланты, бриллианты наши, звезды. А молодые какие! Какой состав!
- А я знаю одного, вон, смотри. Этого знаю, и этого. Хочешь познакомлю. Я могу с чёрного входа зайти.
- Нет, я не пойду. Нехорошо это.
Сема предложил помощь в организации вечера поэзии Инны, и они стали его готовить. Аренда залов дорогая. Решили провести в единственном месте где всегда оказывали помощь начинающим, в частном музее "Старый Уральск". Директор Геннадий Мухин, встретил хорошо и собрал всех своих постоянных посетителей в этот вечер, сам обзванивая и распространяя информацию задолго до вечера. Сёма был и ведущим, и чтецом стихов, привел Илью с гитарой, они пели песни собственного сочинения, договорились на счет съемки, гостей, рекламы, ансамбля. Все прошло хорошо, а вечером пели до ночи, собрав небольшой кружок. Мечта Инны исполнилась, это был первый поэтический вечер.
Это была её страсть – поэзия и он это понимал. А его влекла своя молодежная туса и Инна, шла в только что открытый паб "Звук". Танцевали и слушали старые уральские и приглашенные из других городов группы, один раз попали на очень интересный вечер с группой "Любители этого дела". Всё это было так далеко от рынка с его мелкими неприятностями, что, приходя на работу они не обращали на окружающих внимания. Счастье привлекает людей, у Семы появились свои постоянные клиенты и он разработал систему продаж с помощью интернета, ходил с доставкой по домам. Он придумал визитки со скидкой тем, кто покупал второй раз. К нему шли просто потому что видели в нем честного человека, интересного и молодого. Не работавшего по принципу «лишь бы впихнуть». Время хотелось растянуть.
Рудольфович.
Рассказы про Рудольфовича были основными в разговорах. Сема явно боготворил его, но и подтрунивал и Инне было интересно, что это за человек. Пришла пора ехать к дочке в Саратов.
– Вот хорошо, что ты едешь. Сопроводить надо Рудольфовича. Правда чемодан у него тяжёлый, что б придумать. Не ехать же мне с тобой, хотя заманчиво.
– Давай, поехали. Побродим по набережной, по Волге!
– Не поеду, тут кто торговать будет? А сопроводить надо. Он слабо видит. Нерв ему надрезали случайно, операция неудачная была. Вот и слепнет. Теперь с инвалидностью на границе нужен сопровождающий.
– Ладно, привезу я вам вашего дорого Рудольфовича. Так и быть. А зять чемодан с реквизитом загрузит в такси.
Так и встретились с Рудольфовичем. Это оказался умнейший человек. Всю дорогу рассказывал интереснейшие истории про деда казака в лицах Инна не смеялась так давно. Колоритный старый уральский говор ожил.
– Дед был с задиристым казачьим характером. Низовский казак не признавал женского мнения.
Лизавета Никитишна всегда говорила ему:
-Воденька, ты что такой поперёшный?
Дед действительно был поперёшный, в праздник Елизавета Никитишна гладила рубашку и при этом спрашивала:
-Тебе каку Венедикт Матвеич, серу или белу?
-Зелёну, – рассказывал Рудольфович интересно изображая попеременно то деда казачка, то тоненьким голоском извиняющимся, бабку свою.
Инна хохотала в голос…
– Выйдя за вороты, увидал на завалинке сидящих стариков.
Подняв голову и вытаращив глаза, упорно вперёд, не здороваясь, проходил мимо.
Ему кричали вслед:
-Матвеич, чао не здороваишься?
Дед медленно поворачивался к говорящему Савиночу. Переставляя фуражку за козырёк, то вперед, то набок:
-А я сёдни не жалаю с тобой зороваться!
-А эт пачаму?
кричал Савиныч тонким голосом:
-Вчара вроде, ты не такой был…
- Вчарааааа…
передразнивал дед.
Всё так же переставляя фуражку спереда набок.
- Вот ты мне скажи? Ты в шашнадцатом где был? Говоришь на брусиловском?
Врешь, всё. Я тама тебя не видел!
Всё это было до того удивительно и ново, что решила она его к себе зазвать на квартиру.
– Вы где будете квартиру снимать?
– Не знаю, парни нашли чего –нить…
– А давайте я вас на квартиру к себе возьму. А по вечерам, после работы ваши рассказы мы запишем. Я буду писать, вы диктовать. Такие рассказы стоят дорого!
– Давай, – раздумчиво согласился Рудольфович, – какой из меня писатель? Я так…не шибко знаю, как писать.
Приехав уговорили и Семена и ему тоже эта мысль понравилась.
Зато теперь все вечера Инна была занята. Рудольфович диктовал Инна писала рассказы, после концертов фокусника и работы Инны. Рассказов получилось много на маленькую книжечку. Рудольфович оказался еще и атеистом. Это было хуже всего.
Спорить с Инной он не мог. Бесполезно. Вера её была крепка. Спорить бесполезно, но она умела слушать
– Епископ – это кто? Надсмотрщик. Он распределял блага. А Апостолы кто? Они ходили от общины к общине и вступали в противоречие с епископами.
Павла изгнали из общины. А Пётр мутил воду. Епископы подворовывали. Церковная верхушка образовалась, потом иерархия. Уже в тринадцатом веке Иоан Златоуст возмутился, тому что церковь превратилась в институт отдельный от государства, служба ведется формально. Тут и начали переписывать в угоду епископов святые книги.
От Луки, например. Епископ сказал
– Писарь садись и пиши.
Наступила ревизия государства. Далее епископы превратились в феодалов, образовалась знать. Христиане стали убегать из общин.
Христос призывал к восстанию. Вот почему его убили. Предали сначала, потом убили. Последователей было мало, и они боялись проиграть, вот и предали. Иудеи боялись.
У людей тогда забиралось девяносто процентов труда. Как жить? Они разбегались кто куда.
У нас тоже раскололи русских в свое время на староверов и никониан.
Никониан пушками брали в Соловецком монастыре. Боярыню Морозову заморили голодом, на цепь посадили. Красавицу, богатейшую, честнейшую женщину. Вы никониане ответьте за это!
А когда они пришли к власти, значит их вера правильная? А наша староверская, неправильная? Вы не шутите? А почему? А потому что у нас в церкви рогатый сидит!
Инна удивлялась начитанности, спрашивала где он это прочел все.
– В запрещенный советами книгах прочел…
Он сидел прямо на любом месте. Спина прямая, кожа лица белая, не видевшая солнца. Небольшая бородка строго и ровно подстрижена по подбородку, очень импонировала его благородной осанке. Совершенно седые волосы волнистые красиво обрамляли строгое лицо. Костюмы были слегка неопрятные. По причине слепоты. Пришлось их привести в порядок постирать и погладить. Однажды убираясь переставила стул и позади раздался вскрик и звук упавшего тела. Рудольфович упал и быстро вскочил. Стул убирать нельзя. Привычка всё класть на свои места, первый закон слепого.
Живой и интересный он тем не менее был обидчив и завидовал счастью Инны и Семена. Подтрунивая, пел «Не цалуй ты яо, не цалуй!»
А Семен немного ревновал и заглядывал в глаза…
А Рудольфович пуще смеялся: «Я у тебя отобью Инну».
Смеялся звонко, но не позволял себе ничего противного и глупого. Готовил он сам. Блюда были почти вегетарианские.
Сила воли и дисциплина железная. Память на сто процентов. Он помнил все телефоны наизусть.
– Я познакомился со своей женой молоденькой девчушкой, когда мне было сорок, а ей двадцать.
Я пригласил ее к себе. Был дождь. Она прошла в рваных сапожках по дому и из них текла вода. Мне стало её жаль. Я взял на себя ее обучение и все остальное. Она выучилась на художницу, и вся ее жизнь превратилась в жизнь богемы. Я все время видел дома незнакомых молодых людей, с которыми обсуждались интересные дела. Я стал вторым планом. Я однажды закрыл ее дома на ключ, и она вылезла в окно, порвав босоножки.
Он горько смеялся. Последней каплей был момент, когда мы купили билеты на концерт классической музыки. Я купил билеты, я ее приучил и научил любить классику. А она отнекивалась и в конце концов не пошла. Я пошел, на этот концерт и увидел ее с одним знакомым писателем из Уральска. Это было новое увлечение. Совместная книга, оформленная ее рисунками.
Он опять стал смеяться: «Хотя какая она художница! Так себе. Срисовывает. Я её раз застукал».
Ревновал, догадывалась Инна.
Видна было горечь и обида поражения. И желание не сдаваться судьбе. А еще видна была любовь к жене. Несмотря ни на что …постоянно хотелось и выговориться, и поговорить о ней. Все преложения и рассказы начинались со слов…
– Моя Иришка…
– У моей Иришки…
Инна внимательно слушала. А потом он уезжал к себе в Энгельс и всё шло по-старому, но прибавились звонки одинокого человека. А рассказы они напечатали в местной казачьей газете. Плюс Рудольфович выпустил сборник в Саратове. Надеялся продать, хоть бы окупить затраты. Работать и получать прибыль, это главное. Писать музыку и продавать нотные тетрадки напечатанные за свои деньги, это по его характеру. А создавать что-то бесплатно, это не по его. Просто как хобби. Это – нет! Вот поэтому и не увидели его рассказов уральцы.
Проклятый маневровый.
Там, где гнездится антенна, пьяное небо и кривая луна, там в недосягаемой вышине – звезда счастья.
Инна с Семкой не расставались. Шли один за одним годочки, как дети, вырастая и уходя в никуда. Пять лет. Миг отвоёванный у вечности. Инна старела. Это происходило незаметно. Семка вошел в мужскую силу. Совсем не хотел понимать, что надо расставаться. Инна не хотела его держать. Карина принимала их на дне рождения Семы во большом дворе. Баню Сема построил и даже пытался пускать людей, но дело испортила Антонина. Бабушка заморозила котел с водой. Зима опять кончилась. Сема вспомнил, как искал дрова, с электропилой бродя по тёмному лесу. За вырубку грозил большой штраф. Выкрутился, нашел по объявлениям, «отдам даром». Привёз кучу дров на радость замерзшей семье. Карина села и не знала, как себя вести с пришедшей Инной. Нахмурилась и молчала в углу. Даже к столу не подошла. Ненависть, копившаяся в ней, не находила выхода. Она не могла её ни скрыть, ни показать. Инна, поняв это быстро собралась и ушла. Телефон подарила, с прекрасной передней панелью, нового поколения, с сенсорным экраном. Семену понравился подарок. С этого дня она еще больше его прогоняла. А он обижался и не уходил.
– Мы же можем жить, и я не думаю, что это невозможно. Я тебя берегу как могу. Всю тяжелую работу выполняю. Ты почти не сидишь на рынке и не видишь эту Гадю. Я таскаю сумки и вот только не научился ездить за товаром. Возьму кредит и поеду. Семка купил соседний прилавок с остатком товара и мечтал уже завести свое дело. Все не верили, что у них будет так долго длиться связь. А он взял на себя все нехитрые обязанности мужика и тащил, впрочем, не привыкать, он также тащил мамку и бабку.
– Сема, тебе нужна жена молодая, красивая, здоровая и дети.
– Я ненавижу детей.
– Все так говорят. Пока не появятся свои. Мы и живём для этого.
– Семечка, мой, дорогой, любимый друг. Нам надо расстаться.
Сеня злился, обижался. Убегал.
Однажды она так разозлилась на то что он её не слышит, стала бить посуду.
– Уходи!
– Ты не любишь меня?
– Нет!
Он смотрел страшными глазами, непонимающими, огромными, беззащитными. Стоял, подставляя грудь под осколки стекла и не уходил.
Инна схватила швабру и стала его бить. Он стоял не сопротивляясь. Она сломала оружие и бросила на пол. Растрёпанная, сломленная отчаянием, безысходностью, понимавшая свою вину, и то что нет ей прощения и не будет за этого мальчика – мужчину, Инна отходила и сдавалась. Не плача, только закусывая губы и живя дальше. До следующего выяснения отношений. Выяснения были столь бурными и отвратительными, что соседка, слыша все, через дверь, разговаривая с сыном, громко, так чтоб услышали, на его вопрос:
–А чего они ругаются все время?
сказала:
– А что ему не ходить? Здоров. Сыт. Все обихожено. Еще и постель тепленькая и баба под боком.
Сеня с Инной стоя в длинном общем коридоре, притихли, как пойманные на горячем. Он обиделся и ушел. Ушел, так взглянув на нее, будто черканул лезвием по сердцу.
– Надоели мне косые взгляды. Шептания. Все надоело, – сказала вслед, слышал или нет...она уже не вникала.
Пять лет она несла крест святой любви Семки, как приговорённая.
Села за стол, вытащила дневник, и прочла очередную главу, написанную очень давно, еще в начале любви.
«Влюбленность – что это? Я смотрела в ее глаза, она просто не отставала от меня, занимала все мое время. Писала, смеялась ждала ответа. Маленькая влюбленность, которая мне вроде бы ни к чему, умиляла меня некоторое время. Но пришел час, когда я вынуждена была сказать честно в глаза "Нет» …и она ушла. Ушла как уходит дождь. Осыпалась враз, как осыпаются листья. Я осталась в белой и холодной зиме, одна в домике с печкой в которой горит моё сердце. Я вспоминала дрожание рук, голодные чудные глаза зверька в которых таилось смертное признание, вспоминала, как она распускала хвост передо мной, как пела красиво, и не разрешала трогать просто так, из вечного стремления женщины пожалеть. Жалеть себя и весь мир вокруг! Я понимаю, живая она привносила в мою жизнь праздник, но это не мой праздник! Не моё, и почему я все время кому- то должна? Должна быть доброй, ответственной, красивой, румяной свежей, чистой иначе и влюблённость бы не пришла и не было бы праздника…всё».
Она стала ходить по комнате и думать, всё ли так, не лукавит ли она? Сможет ли жить без него? Ночь не спала.
На утро она пошла на работу. Она ему вчера сказала, чтоб и на работу не выходил
Звонок с незнакомого номера остановил ее.
– Инна, Вы Инна Карасёва? Кто вам будет Семен Вертенский?
– А что случилось? Спросила Инна и укатилось сердце вприпрыжку. Годы уже не те, чтоб спокойно жизнь воспринимать. Любой звонок мог сообщить только о плохом. Хорошее видно, другим раздают.
В трубке рычало и трубило. Голос замолчал.
– Семен сейчас лежит на насыпи. Вы не волнуйтесь. Еще ничего не известно. Это водитель паровоза. Он шел по насыпи,…мы гудели… А там дерево растёт и снег идет. Утром туман.... Мы ему гудели…Он не реагировал…
– Где это? Что с ним случилось? Вы говорите. Чего молчите?
Все что она говорила слилось в калейдоскоп. Все что ей отвечали. В голове сумбур и мысли по кругу. «Это я виновата! Вчерашний разговор. Это он назло!» – думала она.
Она приехала на битком-набитом автобусе семерке, и побежала к насыпи. Маленький маневровый паровозик стоял как вкопанный, изредка гудел пуская пары. Пых, пых. Иней покрыл землю. Выпал первый снежок. В синем утре еще тогда, когда она шла на работу он пушистый и нарядный покрывал землю. Поверить в эту минуту что он там лежит и ему холодно, на земле. Невозможно.
Он не может умереть. Я старше. Я должна уйти. Он должен быть рядом до последнего, держать за руку. Издали увидела склонённую Карину, вся её хрупкая фигурка была скорбной и жалкой. Инна подходила со страхом. Карина подняла глаза и не видя, шептала проклятья вперемежку с молитвами. Ждали скорую.
Семен лежал сбитый лестницей маневрового паровоза, выступавшей далеко за насыпь. В крови любимое лицо, нога пробита штырём. В ушах наушники, а в них играла музыка…
«Черной молнией я стану для тебя,
Черной молнией на линии дождя.
И пускай горят, листки календаря,
Зло не сможет больше обмануть меня.
Я не верю в чудеса, но летит машина в небеса,
И теперь я твой супер-герой.
Я не верю в чудеса, но летит машина в небеса,
И теперь я твой супер-герой.
Белым снегом упаду в ладонь твою,
И узнаешь ты как я тебя люблю.
И под небом января, оживут лишь для тебя
Все цветы земли, все слова любви,
Что знаю я…»
Другая память. Эпилог.
Как всё было потом. Страшно и некрасиво. Семка ни разу не делал уколы. Карина боялась даже укол ему сделать. Медбрат подошел к Инне:
– Что нам делать? Он не хочет делать обезболивающие.
– Вы что это? Тут речь идет о жизни смерти, а вы тут спрашивать решили. Вы будете отвечать ели он умрет. С вас будут спрашивать, не с них. Колите все что положено. Он сейчас в шоке. Боль от укола не почувствует даже.
Она подошла к Семену и сказала, что надо колоть и не думать о плохом.
Карина ушла домой поздно. Нашла сиделку, и деньги на сиделку.
А Инна сидела всего сутки и другие через день и потом надо было работать. Все пошло своим чередом.
– Привыкай жить без меня, – сказала она ему, тогда, когда всё было уже позади.
Семен надолго вышел из ее жизни. Реабилитировался. Начал играть в игру, по телефону, познакомился в чате с девушкой. Девушка как ни странно оказалась с Украины из городка Первомайска, в котором была и Инна в юности. Они сидели в игре и постепенно изучали друг друга. Узнавая находили много общего. Семен начал жить жизнью странной. Одна половина лица стала другая, как и жизнь. Деформация была явная.
– У меня теперь другая память, – сказал он Инне однажды.
Потом принес видео.
На видео девушка молодая и красивая прыгнула ему на руки, обняв. Он встречал ее с аэропорта.
Еще видео они уже расписываются в дворце бракосочетания.
Он привел ее к Инне в гости. Поговорили. Надо было держать лицо. Страшно оставаться без него, но и у нее были свои жизненные обязательства перед детьми и внуками. Хор пришлось оставить.
Славка развязал. Женившись и построив дом на своей даче, так и не научился жить как все. Старое потянуло обратно.
Карина была счастлива. По-настоящему, но денег разрулить ситуацию не было и пришлось брать кредит. Поручителем выбрала Инну. Дала в банк ее телефон.
– Пусть проплатит, если банк не дурак – повесит кредит на Инну, – шептала себе под нос…
Весь год Инну прозванивали и называли Кариной. В конце позвонил следователь
– Вы Карина?
– Нет.
– Что-то мне подсказывает что вы Инна. Вы знаете, что Карину и Семена обвиняют в мошенничестве? Они ваш телефон вместо своего дали в банк и взяли миллион тенге. Вы имеете право написать нам жалобу
– Я ничего делать не буду.
Женщина Семена собиралась рожать. Тринадцать часов они ждали ребенка, партнерские роды оказались тяжелыми. Пришел к Инне бездыханный и уставший, ночью, сел на лавочку во дворе. В дом идти отказался. Поговорили о том о сем, и ушел, с чувством выполненного долга. Они купили однокомнатную квартиру. Семен работал. Все было хорошо. Чего еще желать? А Карина? Бог с ней.
Муж Инны умер...В последнее время он стал немного лояльнее в гордом одиночестве. Болел тяжко. Последний раз видела его выглядывающего из окна нового огромного корпуса больницы. Ходила к нему по просьбе. Потом его не стало и вся жизнь вернулась по памяти обратно. Вспомнилось все хорошее что было. Поездки на дачу. В лес. В Анталью. Пересмотрела все домашние видео. Совместные застолья, тосты и всех родных половина из которых уже были не на этом свете. Вся эта щемящая шелуха обрастала на душе укрывая от невзгод и следующих потерь.
Начиналось время, разделившееся на «до и после» – время локдаунов и коронавируса. Все изменилось. Может это вранье чистой воды, сплетни эти. Это тоже имеет место быть в молодых коллективах. Молодая злость и зависть.
Инна ездила к Рудольфовичу, который совсем ослеп. Он играл на аккордеоне музыку собственного сочинения. Они гуляли по набережной Волги. Смеялись как дети и со стороны было не видно, что красивый мужчина совсем не видит, так как часто поворачивал голову на звук и как бы глядел на Инну. Он задумал большую книгу «Сволочи» и целыми главами рассказывал Инне, думка была напечатать все это. Но все откладывалось на неопределенное время.
Сначала пришла осень. Осень означала время ожидания. Ожидания того хорошего которое ушло или того хорошего которое будет. Дочь ходила беременная и в этом было новое счастье. Ожидание появления новой жизни, которая всегда заставала врасплох и собирала мобильные силы семьи в кулак. Потом западал снег, пороша покрыла землю. Падал и таял. Зима обещала быть лютой. Инна начинала новую повесть своей жизни, Семен обрёл новую память, а Карина оставалась в том мире в котором определила ее судьба. Каждому своё, и каждый проиграл в этой жизни главное.
20.10.2021 год. Ирина Уральская.
Все персонажи- литгерои не более, связь с настоящими только отдельными чертами и событиями, а более никоим образом не касаются настоящих личностей.