Какое-то октября

               
    Не помню, когда и как возникла в моей голове идея добавить сорок биографических очерков в книгу текстов англо-американской литературы при  очередном ее переиздании, которое не заставило себя долго ждать.
            
-- Дернула же меня нелёгкая! – думаю я, поднимаясь ни свет, ни заря и направляясь на кухню за чашкой кофе.

 Отворяю дверь в кабинет и привычно вдыхаю волшебный запах книг, перемешанный с ароматом древесины, не смолкающим вот уже полтора десятка лет. В кабинете тепло, но я включаю камин, чтобы стало еще теплее.
 
   Присев за стол, нахожу нужный файл на мониторе.

-- Что же будет у нас сегодня? Ах да, сегодня у нас Фитцджеральд, Фрэнсис Скотт Фитцджеральд, биография номер двадцать семь.

  И вот передо мной дюжина сайтов с биографией Фитцджеральда, изучив которые предстоит выпестовать свою в заданном изначально формате, едином для всей книги – год и место рождения, семья, образование, первая публикация, литературная карьера, гибель или смерть от старости.

 Вывожу капслоком, как положено на обложках книг, имя писателя F. SCOTT FITZGERALD и приступаю к работе.

-- Так, родился в Миннесоте в сентябре 1896 года, хорошо. Родители ирландского происхождения, обучение в престижной школе, Принстонский университет...

   Слежу, как бы со стороны, за своим английским и поглядываю на часы – между девятью и десятью у меня назначены переговоры по скайпу с верстальщиком, которому не удается втиснуть мой новый учебник немецкого в выделенные издательством 768 страниц.

  Около девяти несколько раз напоминаю себе об этом, чтобы не забыть. И тут меня в полном смысле этого слова выдергивают из Принстона позывные скайпа на айпаде.

-- Что ж вы не звоните? – с укором произносит хрипловатым голосом Верстальщик. – Уже почти десять!
-- Как почти десять? – с удивлением спрашиваю я. – Передо мной на часах около девяти.               
-- Ну да, -- говорит Верстальщик, -- вы же в Москве. А у нас уже десять.
-- Не знала, -- оправдываюсь я. – Так бы и написали, что назначаете время по Энгельсу. Впредь пусть будет так: по Москве – по Марксу, а у вас по Энгельсу. Сейчас это актуально.
-- Но я не в Энгельсе, -- с обидой замечает Верстальщик. – Я в Саратове.
-- Странно, -- пожимаю плечами я. – Сами же говорили, что вы из Энгельса, а теперь, оказывается, из Саратова. Но не суть, что с вёрсткой учебника?   
-- Резать надо. Что резать будем?
-- Ничего не будем, -- без колебаний отвечаю я. – Будем уменьшать шрифт примеров в теоретических главах, и все получится.
-- Хорошо, – покорно отзывается Верстальщик и мгновенно отключается.
 
   А я снова оказываюсь в Принстоне 1914 года. История последующих трех лет разворачивается по одной из версий таким образом, что Фитцджеральд по уши влюбился в однокурсницу, сильно страдал, добиваясь ее взаимности, и вылетел из Принстона, завалив все экзамены. По другой версии, он по уши погрузился в занятия литературой, строчил как из пулемета статьи для местного юмористического журнала «Тигр», и результат был тем же.
 
  Немного поразмыслив, на какой версии остановиться, выбираю вторую, дабы молодое поколение понимало, что занятия литературой требует жертв. С сожалением покидаю Принстон вместе с Фитцджеральдом и сопровождаю его в армию, куда он загремел в 1917 году.

  Это мое путешествие прерывает звонок Верстальщика.

-- Я выслал вам по почте новый образец. Так?
-- Подождите,-- говорю, -- надо посмотреть.               

  Захожу в почту, открываю и распечатываю файл с несколькими переверстанными страницами.

-- А что насчет межстрочного интервала? – спрашиваю я. – И вообще, не уменьшить ли еще шрифт для контраста с основным текстом?
-- Сделаю, -- соглашается Верстальщик и пропадает из эфира.
   
   Снова открываю свою работу. Что же там дальше с Фитцджеральдом? Судя по всему, его охватил страх. Ужас, что он может погибнуть на Первой мировой, так и не реализовав свои литературные амбиции. Но этот страх не вызвал в нем депрессию, а напротив, подстегнул к поспешному написанию романа за несколько недель до прибытия в военный лагерь. Но это был еще не «Великий Гэтсби».

-- Надо же, -- крутится у меня в голове. – Страх тоже может служить серьезным мотиватором. 

  Это мое размышление прерывает телефонный звонок. Номер, высветившийся на смартфоне, мне неизвестен, но я отвечаю.

-- Да! – говорю я.
-- Здравствуйте, -- раздается незнакомый женский голос. – Я из … (звучит неразборчиво). Как у вас с дела с вакцинацией?
-- С вакцинацией? – переспрашиваю я, и после небольшой паузы кратко сообщаю, что  с вакцинацией у меня никак
-- Ну что ж, -- отвечают на другом конце провода. – Думаю, вам не будут часто звонить.
-- Спасибо, -- искренне благодарю я и снова устремляюсь глазами в текст.
 
   Да, это не был еще «Великий Гэтсби». Первый роман Скотта Фитцджеральда назывался «Романтический эгоист», и никто из издателей даже не подумал его напечатать. Для простоты сокращаю название военного лагеря, в котором в конце концов оказался наш писатель, с Camp Sheridan outside of Montgomery, Alabama до military camp in Alabama, и радуюсь, что юный лейтенант пехоты в лице Скотта Фитцджеральда так и не принял участие в военных действиях, поскольку война вскоре закончилась.

-- А теперь так? – спустя некоторое время вопрошает Верстальщик, прорезавшись из зоны молчания.

   Опять захожу в почту, опять открываю и распечатываю файл с заверстанными по-новому страницами. 

-- Почти,-- говорю, -- еще чуть уменьшить межстрочный интервал, и совсем хорошо будет.   
-- Понятно, -- отзывается Верстальщик, -- сейчас попробую.

 И вот после демобилизации Скотт Фитцджеральд переехал в Нью-Йорк, надеясь сделать карьеру рекламщика и разменивая с этой целью свой талант на копеечные слоганы. И конечно же, это ему настолько не понравилось, что через год он бросил рекламный бизнес и переехал в родительский дом в Миннесоте, а там принялся переписывать свой роман «Романтический эгоист», переименовав его в «По эту сторону рая». И о чудо, измененный роман Фитцджеральда был принят к публикации, снискал популярность, и многие престижные журналы начали печатать другие его произведения. 

-- А теперь? – снова прерывает меня Верстальщик.
-- Вот теперь хорошо! – констатирую я. – Теперь влезет все, включая таблицы.               
-- Будем надеяться, -- бормочет Верстальщик и оставляет меня, наконец, наедине со своей работой. По крайней мере, до конца дня.
                               
  Воодушевленная, я перехожу к лучшим годам в биографии Фитцджеральда – женитьбе на обожаемой им Зельде Сейр, экстравагантном образе жизни в шикарном особняке на Манхэттене, частым путешествием в Европу, изданию нескольких сборников коротких рассказов и, наконец, написанию романа «Великий Гэтсби», который, впрочем, не был столь популярен при жизни писателя, как после его смерти. 

  При этом я опускаю конфликты Скотта Фитцджеральда с Хемингуэем в Париже, возникшие на почве неприятия последним Зельды Сейр по причине ее чрезмерной увлеченности гламуром, пагубной для любого писателя. Сам Фитцджеральд называл эти годы «эпохой джаза», и они с женой были самыми знаменитыми ее представителями.

   Последние годы жизни писателя, связанные с Голливудом, были не столь блестящими и даже трагичными. Зельда Сейр скатилась в шизофрению и была помещена в клинику, в которой провела остаток своих дней, а Скотт Фитцджеральд ненадолго пережил ее и ушел из жизни в возрасте 44 лет.

   К часу дня работа закончена, формат соблюден, и есть место для небольшой фотографии. Так что можно приниматься за следующую биографию, а следующей по хронологии идет биография Эрнеста Хемингуэя, биография номер двадцать восемь из требуемых сорока.

  Но прежде снова кофе. Кофе, сыр, виноград, и что там еще в холодильнике. Перекусив, даю себе небольшой перерыв, небольшую паузу, чтобы отделить в своем сознании одну судьбу от другой, которую мне еще предстоит пережить.

  Устроившись в кресле, беру в руки айпад и просматриваю последние новости, что никогда не делаю во время работы. Интернет вроде бы один, но он существует в моем представлении в двух ипостасях – для работы и отдыха. Что-то с интересом читаю, и вдруг чувствую, что меня охватывает дрема, и я забываюсь сном с айпадом на груди.

  И в этом сне я вижу себя в сверкающем серебристом платье, с пером в завитых волосах на светской вечеринке американской «эпохи джаза» 20-х годов, среди кружащих вокруг героев Фитцджеральда, и я танцую с ними вальс и чарльстон, и пью шампанское из тонких высоких бокалов.

 Спустя какое-то время возвращаюсь в реальность почему-то под аккомпанемент всплывающих в голове строк десятилетней давности:

Устроившись в удобном кресле
на кромке личного пространства,
отбросить бесконечность "если",
боль сожалений и лукавство,
без целого нет половины,
без действия нет бумеранга,
одно лекарство от рутины -
цвета маджента или танго
в пылающем огне камина,
и запах солнечного манго,
и лайма вкус в стакане джина…

-- К чему это? – удивляюсь я и сбрасываю порывистым движением головы назойливые рифмы. Впереди биография Хемингуэя, надо идти работать. И я снова перемещаюсь в кабинет, с мыслью, что любое творчество как оно есть – это, безусловно, лекарство от рутины. Но на запах и вкус оно для каждого разное, в этом и заключается самобытность художника. Так было всегда, и так будет впредь, 
 
   И вот я опять за столом с включенным ноутбуком и пока пустующей вордовской страницей. Но прежде чем начать новую биографию, что-то заставляет меня проверить почту. Нажимаю на клавишу и не верю своим глазам – на верхней строчке письмо из солидного академического издательства, а к нему прикреплен файл с заверстанной моей монографией, которая чуть ли не завтра отправляется в типографию.

   Листаю файл, и на глаза набегают слезы. Не продолжение ли это сна? Мой системный подход в академическом издательстве! Кто бы мог подумать, что в такое тяжелое время, этой полной неопределенности осенью у меня не только выйдет новый учебник, но состоится еще и несколько переизданий.

    Пишу ответное письмо, благодарю за проделанную работу, спрашиваю, не требуется ли аннотация для задней стороны обложки. Тут же получаю сообщение, что аннотация не нужна, а нужна моя фотография и краткая биографическая справка.
   
   Опять биография, теперь уже моя. С трудом выцеживаю данные о себе из статьи в Википедии, с еще большим трудом определяюсь с фотографией, коих у меня совсем немного. Отсылаю, как и просили, до пяти вечера.

   И вот тягучий октябрьский день близится к концу. А я все еще за рабочим столом. Не могу сказать, что время от времени в голову мою не приходит мысль, что вместо полутора десятка учебников можно было написать полтора десятка повестей, и даже пару добротных романов. Но получилось, как получилось. И возможно, правы те, кто считает, что сама жизнь писателя есть его самое главное произведение.               

               
<18 октября 2021г.>