С целью излечения, а вернее, устранения последствий одной застарелой травмы – попал я в нейрохирургию к самому Мешалкину.
Ну, не к нему, конечно, лично, но в знаменитую клинику его имени.
Предстояла мне, как говорят там – ВМП – высокотехнологичная медицинская помощь, а по сути, операция, разбитая на две части.
И вот как раз в промежутке между моими первым и вторым хирургическими вмешательствами в нашу палату подселили новенького – сорокалетнего человека невысокого роста, худощавого и, судя по обличью – явно северного происхождения.
Он оказался из тех, кто шёл на стентирование при аневризме, такие пациенты в отделении нейрохирургии преобладали и шли сплошным потоком со всех уголков необъятной нашей Родины, особенно с просторов Зауралья.
Так, во всяком случае, было это тогда, в ещё доковидную эпоху, когда собственно и угораздило меня попасть к Мешалкину.
В те, исторически уже иные, времена новенькие появлялись в палате каждую неделю и быстренько исчезали, отлежав положенное с зажатой артерией где-нибудь на бедре.
Вновь прибывший удивил сразу всех соседей по палате тем, что шёл на операцию уже буквально на следующий день. Обычно тут вылёживали минимум пару дней для контрастной ангиографии сосудов или для других обследований и анализов, а уж потом шли на стентирование.
Но сразу выяснилось, что новый пациент не столь уж и новый, а уже с месяц как ожидал своего персонального стента откуда-то из Питера.
Его аневризма перекрывала размерами все стандартные возможности клиники.
Прибыл он из Якутии и являлся коренным её жителем, впрочем, имя и фамилию, как это у нас на Северах издавна повелось, носил чисто русские – Прокопий Попов, и по-русски изъяснялся он чисто – не докопаешься.
Но его манера выговаривать слова всё же показалась мне сразу чем-то необычной. Он рассказал немного о жизни в Якутии вообще, где никто из нас – его соседей – никогда не бывал, и довольно подробно описал место, где жил и работал, а работал он в больнице –
ни много ни мало, врачом анестезиологом-реаниматологом.
С человеком такой редкой специальности вне собственной больничной необходимости я столкнулся впервые, и это меня особенно заинтересовало с учётом теперешнего его положения в качестве рядового пациента нейрохирургии. Хотя он-то оказался и не совсем уж рядовым…
Когда ознакомительная беседа закончилась, он умолк и лежал в тихой задумчивости – впрочем, там ведь все перед операцией именно такие: сосредоточенные, смотрят отрешённо в потолок.
Ну, или стоят перед окном, глядя на вольную жизнь здоровых людей, а то на часовенку при клинике, что возвышалась в сосенках как раз возле нашего корпуса. Вслух Богу не молятся, но про себя и его защиты, наверное, просят.
Я решил его задумчивость потревожить и немного переговорить отдельно. Всё же человек редкой профессии, наверняка в его работе были интересные случаи. Можно будет за разговором скоротать длинный больничный вечер.
Смеркалось за окнами уже совсем рано, подходил к концу декабрь, и на сестринском посту уже даже ёлочка наряженная появилась, чей праздничный вид нагонял на пациента только лишнюю тоску.
Делать-то особо нечего. Вечером – главное развлечение – ужин, ну сёстры заглянут потом ещё на замеры давления, градусники раздадут, пилюли по назначению.
За разговором время куда быстрее пролетит, да и как-то легче на душе становится.
Прокопий охотно откликнулся, и мы стали беседовать.
Жил он в селе, по тамошним меркам – большом, в районном центре. Я пометил даже с его слов, что жителей там – 12 тысяч, «считай, полрайона и живёт, три школы, роддом есть».
Ну, и река рядом – Вилюй. От ближайшего аэропорта 250 километров – это, если по зимнику. В селе Прокопий – с рождения, отучился в школе, закончил мединститут во Владивостоке. Вернулся в родные места.
Пошла работа по врачебной специальности, а больница в селе – настоящая, хорошо оборудованная, с разными отделениями.
Вскоре он женился. Семья, дети, дом – всё путём.
Он назвал своё село, но я или пропустил мимо ушей, или мы друг друга всё же не поняли. Я нашёл в записях – потом уже – название Видное, но такого села на карте Якутии не оказалось. Поиск выдал мне много сёл с таким заметным именем по всей России, но не в Якутии, не на Вилюе. Однако вдоль Вилюя я в ходе поисков всё же ещё прошёлся по карте и подивился при этом, до чего же он извилист и норовист на своём пути к Лене. Крупные сёла и районные центры на его берегах попадаются, но только не Видное.
Наверное, когда я спросил Прокопия – КАКОЕ село – он его назвал ВИДНОЕ – именно в смысле, какое оно – значительное, красивое, заметное – а я пометил этот его эпитет, отнесённый к родному месту, как географическое название, пропустив мимо ушей сам топоним.
Или же он дал мне перевод названия с якутского?
Возможно, сказалась всё же разность в восприятии языка. Я уже отметил, что Прокопий чисто и грамотно изъяснялся, но что-то в его произношении было необычным всё-таки.
Я поинтересовался у него почти сразу – это у вас особенность местного диалекта, говорок такой?
А он мне – нет, какой там диалект. У меня просто челюсть сломана.
— Как это?!
— Ну, так вот хорошо ударили – сразу вывих и осложнённый перелом получил.
— Ничего себе – хорошо. То есть нельзя даже как-то протезировать?
— Нельзя пока. Когда сделали снимок челюсти, то верхнюю часть головы тоже захватили, ну и разглядели какую-то область – непонятную.
Подозревали опухоль головного мозга, а нашли вот – аневризму. Очень уж большая она у меня.
Челюсть мне на место вправили, а сшивать из-за состояния сосудов нельзя. Пока косточки все выровняли, сочленили, чтобы жевать и говорить мог.
Ну, потихоньку кости уже и сами срастаются. Вот – и говор отсюда такой получается. Кости болтаются.
Сам Прокопий – человек не большенький совсем, но аневризма его оказалась просто фантастических размеров, стенты для подобных случаев в клинике держать бессмысленно. Не ходовой размер, да и не угадаешь заранее всех параметров. И Прокопию этот месяц, что он ожидал свой стент из Питера, пришлось скоротать в Новосибирске, а жить – в полугостиничной квартире при клинике.
Даже жену к себе вызвал – вести хозяйство.
Постепенно разговор перешёл к его работе реаниматолога. Прокопий начал вспоминать. Говорил, он, конечно, неспешно, лаконично и каждое слово своё как бы проверял на пригодность произношения сломанной челюстью.
Словно взвешивал его на невидимых весах, как на кантарике оттягивал. Но никаких «мусорных» слов в его лексике не было.
Чувствовалась совершенно профессиональная культура речи.
— За год до двадцати выкидышей выхаживал, особенно трудно приходилось с совсем малыми, которые меньше килограмма веса, или с недоношенными при кесарении – шестимесячными, но в основном дети выживали.
Выхаживали. Аппаратура позволяет многое.
Но – в основном, ведь это означает – не все. И это – трудность, точнее, тяжесть в работе – самая главная.
Сообщить матери ребёнка…да, не то слово даже – трудность. Ведь понимаешь, что не только чья-то только начатая жизнь оборвалась, а сразу целая цепочка других. А нас и так – совсем мало. В Якутии это особенно понимаешь.
Ну, со стариками – трудности совсем другие, но тоже случаются. Привезли как-то с острым приступом аппендицита женщину, её надо сразу на стол операционный – под скальпель, а бабушке – сто три года! Из долгожительниц наших.
Как перенесёт она наркоз? Местная анестезия не пройдёт. Рисковали.
Ведь ей и в сосуд попасть иглой – проблема. Тут ведь и бумажек никаких не дашь ей подписать, перестраховаться. По всем признакам уже прободение началось, резать надо по скорой помощи. Прооперировали. Обошлось.
Попотели, конечно, но бабулька прожила потом ещё до ста восьми лет. Почти рекордсменка наша.
Самые плохие пациенты – алкаши и наркоманы. Это точно. С ними всегда проблематично, а лечить приходится. Хотя чаще не лечить даже, у нас же не наркодиспансер, а именно – выхаживать или отхаживать.
Привезут уже никакого, то ли перепьёт ни пойми чего, то ли дурь вколет шалую совсем. Ну, и возишься с ним – вычищаешь. Бывает, что и наслушаешься ещё всякого от него же. Пьют у нас… не без того, а наркоманов не сказать, что много, но попадаются и у нас.
У наших же, вообще, привыкание к спиртному идёт быстрее, устойчивость к алкоголю снижена, а вред проявляется сильнее.
Есть такие данные, что смертность на Крайнем Севере у коренных народов от алкоголя выше показателей в России в несколько раз. И не из-за суррогата какого-то, а так уж по генетике, по этносу сложилось.
Исторически. Тут и особенности питания влияют – мало овощей и фруктов у нас, углеводов вообще, обмен веществ другой, ферменты иные. Я не специалист, но раз приходится и с этим бороться, то приходится вникать и в причины.
А, вообще, с этой выпивкой бывает такое, что диву даёшься.
Ну, вот – двое наших, из села – отправились на Вилюй, уже под зиму на рыбалку. Добирались туда аж на тракторе гусеничном ДТ-75, такое у нас там место есть – рыбное, туда много кто едет, а дорога – плохая совсем.
Лёд ещё не стал, и ехали они спиннинговать. Там самый жор как раз. Да, рыбы много – всякой. Я-то сам – не рыбак.
Ну, пелядь ловят, осётр попадается, ленок, таймень, тугун – ещё знаю. Щуки много, налим, да… хотя, конечно, раньше-то, говорят, ещё больше было рыбы – до этих ГЭС... но это уж когда и было-то.
Вот поехали они, а по пути и употребили...не мало, во всяком случае, накачались так, что в рыбалку въехали на полном ходу – то есть, трактор слетел с берега прямо в Вилюй, да ещё и опрокинулся там, перевернулся.
А в кабине тракториста, как водится – чего только не лежало. Ну и лом где-то торчал. Только это такой лом специальный для выдалбливания лунок во льду – пешня. А затачивают их у нас как копьё или штык трёхгранный. Да ещё на ручку деревянную насадят, чтобы руки не морозить.
Ему тут даже повезло, там всё же просто лом оказался, только остро оттянутый в наконечник, но без заточки граней. Вот на него-то товарищ тракториста и налетел. Когда пострадавшего привезли, увидели такую картину – не вообразить себе. Специально так и не сделать, а вот чего только не приключится по пьяне-то –лом его насквозь прошил.
В подбрюшье вошёл и у самой шеи вышел. Почти до уха достал. Сам же пострадавший накололся на него при падении – когда опрокинулся трактор.
Пробитыми или задетыми оказались – кишечник, печень, лёгкие, бронхи, трахея даже.
Ну – готовый труп. Как говорится – не стоит и возиться. Но, нет же – выжил! Полдня оперировали, да больше даже... пока раздевали, извлекали, пока зашили – что увидели по следу лома. Ну, он, конечно, долго лежал и у меня в реанимации, и вообще на излечении.
Но когда вспомнишь, какого его привезли – то поразишься, до чего же человек бывает живуч. Наш мороз и ледяная вода помогли ему, конечно, но спасли-то люди.
Место там намоленное для рыбаков, так что рядом оказались и другие. Один тракторист и не управился бы, сам чуть живой был, да пьяный.
Хотя и не представляю даже – как доставать его пришлось кому-то – это ж проблема была у людей – та ли ещё!
Там хорошо хоть мелко у берега, но трактор-то всё равно в воде, и раненый – в воде, значит. Он же кабиной почти на дно лёг. Кому-то надо в воду лезть. Да и с такой травмой… как вот насаженного на стальной прут человека вытащить из кабины, если отовсюду рычаги торчат? Да в одеянии – уже на зиму. Повозишься.
Уж и я бы растерялся, наверное, хотя всякого повидал. Уже полумёртвого повезли к нам в больницу, а по дороге ещё и растрясли всего…, ну, казалось бы, должен человек погибнуть от кровопотери, а она оказалась минимальной.
Как этот лом проткнул – так и заткнул все отверстия. Колотая рана – да, такая особенность.
И ведь никакого заражения крови не случилось. Удивительно просто. Ни одной крупной артерии не порвал. Иной чуть поранится – и абсцесс, или того хуже – чихнул на ранку и – сепсис, ампутация, или упал с табуретки и – насмерть, напишут ещё – травма не совместимая с жизнью.
А тут вот, словно червяка на крючок насадили – и обошлось ведь. Будто какой-то анатом его насаживал, чтобы так вот обойти стороной все кости и магистральные сосуды. Всё, как бы по касательной задето… ну, и водка ещё или спирт… видно пили, не закусывая, одной водичкой разбавляли.
Да, похоже, уж и не один день рыбачили так… на водке, кишечник почти пустой.
А от спирта тут тебе сразу и анестезия и антисептирование.
Стерилизация почти. Вот и обошлось. Благоприятный исход посттравматического лечения.
Да, иной раз решает какая-то случайность. Всего наперёд предвидеть невозможно. Тут вроде бы водка помогла, … да, хотя на самом-то деле – от неё вся беда и приключилась. Парадокс.
Ну, или вот со мной как дело было. Тоже ведь с рыбалки всё началось. Поехали трое, но не наши, а из соседнего села. Также поздней осенью собрались, хотели тоже успеть до первого льда, только не на Вилюй, а на озеро неподалёку.
А там – на озере – у нас неводом ловят. Закидывают его с крутого берега и тащат. Такая вот рыбалка. С небольшой скалы, но дело опасное. Скользко там очень, а закидывать стараются далеко. И мужики все – трезвые, знают, что там никак пьяному нельзя. Камень под ногами гладкий, как отполированный. Совсем плохо держит. Ну, вот один-то всё-таки не удержался, в воду слетел.
Пока другие двое сообразили, как спуститься да вытащить его – он уже нахлебался воды. Да там и не вылезти просто так самому. Скала – прямо из озера торчит.
Тем двоим – дело-то не простое тоже было. Парень, который утоп – Валерка, был у нас на учёте, как эпилептик, с детства – ненормальный, но детина ростом под два метра, да и весом под сто двадцать. А из воды, мокрый – все 150 кг потянул бы на весах. Вытащи на крутой берег из ледяной воды такую громадину.
Но всё ж вытащили как-то – и молодцы, …хотя толком искусственного дыхания сделать не смогли, а всё же сообразили, что он ещё живой и пульс ему сохранили. Четыре часа прошло, пока в больницу его довезли. В коме.
Обморозили слегка – мокрый же весь…да, но это и спасло, опять же – холодная вода, морозец лёгкий. Мозг уцелел. Тут – главное.
Мы его, конечно, сразу в реанимацию на ИВЛ. Искусственное дыхание, кровообращение, воду отвели. У него был ларингоспазм, воды больше наглотался, чем вдохнул. Ну, и опять же – эпилептик, его нервные реакции необычны.
И вот ведь – сутки всего пролежал без сознания и очухался.
Никто не ожидал такого! Понятно, что он не обычный пациент у нас. Ума… ну, не сказать, что дурак – нет, но не в себе порой. Эпилептик всё-таки.
А тут-то и вовсе, что у него там стряслось в голове после такого происшествия? Поди – угадай.
Только пришёл в себя, поднялся, всё поснимал, повыдёргивал, завернулся голенький в простынку больничную и – на выход – босиком.
Ага, как в кино про суперменов – вроде киборга или терминатора.
Я его перехватил уже в коридоре.
Куда – кричу ему – собрался! Тебе ещё лежать и лежать надо.
Он только рукой махнул и дальше идёт – голый, босой, а на улице уже снег выпал. Не тает.
Ну… как я его такого выпущу? Стал удерживать уже у дверей за эту простынку.
Вот он обернулся да и засадил мне кулачищем в челюсть. Не то сказать, что – больно, выключил меня.
Так ведь и ушёл паразит. Потом его, конечно, нашли, и милиция разбиралась с нами… но мне-то уже не до него стало. Да и что с эпилептика взять?
В тюрьму его что ли? Заявления на него я не писал. Не стал. Да и не до милиции было, увезли меня оттуда на следующий же день. Пришлось ехать на томографию. Вот где и обнаружили аневризму.
Так что, какое дело выйдет ещё у нас с Валеркой – не знаю сам.
Мне пока надо со своей болячкой разобраться до конца. С подобной аневризмой, как правило, долго не живут. Её ведь только тут толком замерили.
Уж очень она большая… и бессимптомная – в голове. Вот такое у меня мозговое кровообращение. Да, у многих симптомы при этом проявляются, у кого-то шум в ушах, у кого – рябь в глазах, головные боли, да – разное, а у меня… ну, ничего не замечал такого, хоть я и врач…, но болезнь может подстеречь любого.
Тем белее – это ведь – врождённый дефект, да так притаился, в таком месте укромном, что и симптоматику не выдаёт.
Вот как бы я и узнал про аневризму, если бы этот Валерка-эпилептик не утоп? Вот ведь что – интересно. И выходит, я ему ещё и благодарным должен быть за рыбалку на озере.
А что меня оберегало все эти годы? Ну – я худой, астенического сложения, и артериальное давление всегда 70 на 100.
Больше – никогда не намерял. На грани гипотоника.
Ну, не пил, не курил, этого тоже – никогда. Да и спортом особенно не нагружался – работы хватало, семьи. Как-то всё размеренно катилось… пока не прилетело в челюсть.
Да, такой вот, можно сказать, счастливый случай. Мне в томографии – ещё у нас там, так и сказали – ну, не врежь тебе Валерка, как следует, не сломай он тебе челюсть – сколько бы ты ещё прожил – неизвестно.
Такой мешочек каждую секунду мог бы рвануть.
Хорошо, дождался стент свой. Месяц почти ждал. Месяц – это долго, я так теперь понял.
Завтра прооперируют... врачи – отличные здесь, я знаю.
Мы со всей Якутии – только сюда посылаем на стентирование.
Прокопия выписали из клиники на второй день после операции – уходил он из палаты счастливый – аж, светился.
У него и билеты были уже куплены на самолёт – до Якутска.
Улетел Прокопий далеко и будет дальше – спасённый – спасать жизни других.
Хорошая у него специальность – очень нужная людям.
Интересно, как он там теперь справляется в ковидную пору? Работы-то ему прибавилось наверняка.
Иллюстрация заимствована с сайта
Национального медицинского исследовательского центра
имени академика Е. Н. Мешалкина