Директор

               
      Директором школы был очень колоритный мужчина. У него было прозвище «Антенна».
Боялись его ужасно. Не столько характера, сколько физической силы. Был огромного роста (за что и звался так), имел крупные черты лица и тяжелую необычную походку. Уважали тоже. За справедливость, за героическое военное прошлое. Преподавал он историю.
Расшалившихся младших школьников мог за шиворот взять по два в каждую руку и, приподняв над полом, нести себе в кабинет. Их состоянию в это время не завидовали.
Опоздавшему ученику говорил:
– Что такое одна минута? За минуту можно не успеть мост взорвать, и вражеский эшелон будет пропущен!
Ему никто не возражал. И вообще наш директор все примеры почему-то приводил из военного времени.
Вспоминается такой случай.
Какой-то хилый школьник колол-мучился березовую чурку. Та никак не поддавалась
Мимо проходил директор.
– Дай-ка, – взял топор у ученика. – Смотри, как надо!
Размахнувшись со своего богатырского роста, он врезал по ней так, что чурка разлетелась, топорище хрустнуло и сломалось, так как топор достал аж до земли. Вос33
торгу учеников не было предела. Директор несколько обескуражился порчей госсобственности. В общем, физически одаренный был человек.
…Как я уже упоминал, в новой школе была «Третьяковка». Аккурат возле нашего 5-а висела репродукция картины Репина «Бурлаки на Волге». Урок истории был последним. В класс тяжелой поступью вошел директор
– Кто под «Бурлаками на Волге» нацарапал нецензурное слово? – директор сверлящим взглядом обвел класс, – Кто, я вас спрашиваю?
В 5-а повисла гробовая тишина.
– И это в новой школе, – басил директор. – Кто тот неблагодарный подлец? Кому пришло в голову совершить эту гнусную акцию?
Стало зябко. Тишина просто физически ощущалась. Класс окаменел.
– Молчите? – продолжал монолог директор. – Я все равно найду и накажу этого негодяя!
Девчонок директор отправил домой. Начался великий шмон! Директор пофамильно стал вызывать к столу.
– Артемьев, к столу! Показывай, что у тебя в карманах.
Карманы были вывернуты наизнанку. Директор искал острый предмет, которым, по его мнению, было нацарапано то злополучное слово.
Гора изъятого из карманов росла на глазах: огрызки карандашей, остатки пряников, фантики от конфет, кусок веревки и еще много всякой всячины, но острых предметов не было…
Наконец очередь дошла до Бори Кузенкова. Ученик был «оторви и выбрось», ходил в пиджаке с взрослого плеча с накладными оттопыренными карманами, в штанах, сшитых из солдатских галифе и ботинках на манер американских. Кто бы чего ни сделал вредоносного, его злая соседка тетя Катя говорила:
– Это он, безотцовщина.
– Выкладывай, – приказал директор.
Боря безропотно стал выворачивать карманы и складывать содержимое на стол. Чего в них только не было: сделанный из куска доски наган, пугач, рогатка и – о ужас – складной перочинный нож!
– О! Да ты вооружен как Антанта! – воскликнул директор.
Он взял Борю за шиворот, приподнял могучей рукой над полом и, глядя ему в глаза, утвердительно сказал:
– Это ты, мерзавец, сделал!
Боря полуживой:
– Не-ет! Не я.
– А кто?
– Не знаю!
– Сядь пока.
Дело дошло до Мирошникова Вовки. У этого, как на грех, помимо всего прочего, в кармане брюк оказался кусочек зеленого стекла от бутылки. И у него пол ушел из-под ног…
– Ты стеклом испортил стену?
– Нее-ет, – заблеял Мирошников.
– А зачем тебе стекло? – спросил директор, хитро прищурив глаза и приподнимая Мирошникова еще выше.
– Это б-биток, м-мы с Яр-риным в «бабу» играли, – продолжал блеять Вовка. Заблеешь тут, болтая ногами в воздухе…
С каждым очередным учеником пыл у директора ослабевал. Он ведь понимал, что кто это сделал, не сознается. Нацарапать мог кто-то не из нашего класса и чем угодно, тем же пером от ручки.
Когда очередь дошла до меня, то было уже все более или менее спокойно. В классе уже не было той гнетущей тишины. В кармане у меня был кусок сахара.
Впрочем, и им, если хорошо постараться, можно сделать какую-нибудь пакость.
Под конец директор сказал:
– Завтра же закрасьте стену.
И уже примирительно:
– Нельзя носить в школу ненужные вещи. Буду проверять. Изъятое было конфисковано, и его дальнейшее неизвестно.
Добрый Лаврентий Сергеевич, сколько таких гавриков, как я, прошло через его душу и сердце!
Вспоминать это и смешно, и грустно. И все-таки все правильно делал директор! Зато школа многие годы была, как игрушка.
Боря сетовал потом:
– Не хотел ведь брать в школу перочинник. Взял, дурак.
Спустя годы привезли Бориса Кузенкова из Афганистана грузом «200» старухе-матери.