Конец августа – море благодати!
И вся эта благодать веет ласковым теплом от тёти Ани, матери Валерки Белого, моего друга детства. Она добрая, даже когда сердится. Тётю Аню любят все. А коровы, которых она доит на ферме, дают много молока. Мне с Валеркой она вчера наливала парного молока в большие кружки, и горка вкусной пенки оставила на губах белые усы.
Я мурлыкал, как кот.
Валерка смеялся.
А теперь мы были у Валерки дома. За стеной жили Синельниковы. Несколько дней назад играли с Валеркой и Олегом на огороде в войнушку. Ползали по старым грядкам по-настоящему. И на чертей были похожи тоже по-настоящему. Я стряхивал с ладоней прилипшую землю, что-то попало в глаз Олегу, он заревел, да так громко, что из дома тут же выскочил его отец. Олег, размазывая по лицу грязь, показал на меня пальцем. Мужик бросился на меня, хотел дать взбучку. Я отскочил. Он – ко мне. Я побежал к калитке. Он – за мной! Калитка оказалась запертой. Мои мысли неслись впереди меня, я вспомнил трюк Ваньки Николюка, одноклассника. На уроке физкультуры Ванька прыгал через «козла», совершая в воздухе переворот всем телом и приземляясь на ноги. Никто в классе повторить такой прыжок не мог. Но за мной гнался разъярённый дядька! И тогда я, набрав скорость, как Ванька прыгнул руками вперёд, в полёте поймал штакетины забора, слегка оттолкнулся и, перевернувшись телом в воздухе, приземлился на спружинившие ноги, и даже не упал, а побежал, просто рванул вдоль по улице!..
- Не закладывал бы глубоко за воротник, ничего бы не случилось! – вдруг зло кричит в сторону спальни тётя Аня.
Я испуганно разеваю рот, смотрю то на неё, то на Валерку. Моя шея непроизвольно вытягивается кверху – я пытаюсь заглянуть за ворот Валеркиной рубахи.
Валерка подаёт знак и мы удираем во двор.
- Батя из нагана ногу себе прострелил, - хмурясь, как отец, сказал он.
- Как это?
- Хотел разобрать, почистить, смазать...
Дядь Вася служил в охране «Заготзерно». Был награждён какой-то медалью. И вот...
- Так он теперь дома, не на работе?
- Дома, лежит...
У стены дома замечаю непонятное приспособление с гнутой зигзагами проволокой. Видеть такое мне ещё не приходилось.
- Батя сетку «рабица» начал плести, - с горделивой ноткой пояснил Валерка. – Будем клетки для кроликов делать.
Зашли в сарай. На кроликов я уже не смотрел – прямо перед нами стоял новенький светло-голубой мотороллер! Дня три не видались мы, а тут столько новостей!..
Валерка младше меня. Ему... Подростки годы не считают! Хмурится:
- Надо в поле за травой для кроликов ехать. Батя не может...
- А ты, выходит, уже сам?..
- Ну да.
- Так я с тобой!
- А куда я мешок с травой привяжу?
- К багажнику!
- Не-а...
Через минуту с ветром и рёвом мотора в ушах мы уже летели за село, за вторую лесополосу, где томилась под жарким солнцем скошенная поутру душистая луговая трава. Грунтовая дорога была ровно укатана, за нами густо клубилась пыль.
Остановились под шатром деревьев, в тени разросшихся кустов смородины. Стайка воробьёв брызнула в небо, оттуда спикировала на опушку посадки. Белогрудая сорока с чёрным хвостом и крыльями на сорочьем языке заполошно обругала нас за вторжение и тоже поспешила скрыться.
Мы туго набили мешок травой, привязали к багажнику.
Травяной дух, летнее тепло и работа сморили нас. Валерка, привалившись спиной к стволу клёна, отдыхал в его тени, сдирал со штанов цепкие семена чертополоха. Я, развалясь на мягкой травяной подстилке, молча разглядывал плывущие по бездонному сине-бирюзовому небу огромные кучевые облака. День катился к закату, жаркое солнце ушло за кромку облаков на горизонте. Лучи света широко и мощно пронизывали клубящиеся громады облаков, выделяя яркой белизной округлые контуры.
Центр небесного свода заворожил меня. Не сводя с него удивлённо-восторженного взора, я достал из дорожной сумки блокнот и карандаш.
Валерка отдохнул, вывел мотороллер, позвал:
- Нам пора!
- Сейчас, Валерка, сейчас!..
- Мне же влетит!..
- Погоди, Валерка! Смотри, какая красота! Хочу нарисовать!..
Вернулись домой с запозданием, но счастливые.
Это было пятьдесят лет назад. Вот уже четверть века я живу в Германии. Здесь и лето дольше, и зелени больше. Только небо алтайского степного раздолья снится мне всё чаще. Я иду к дрожащему в мареве сизой дымки горизонту. Я иду домой...