Чудесная смерть профессора на Москве-реке

Мидлав Веребах
День близился к своему неизбежному концу: роскошное солнце, огромным пурпурным шаром почти упав уже на многомиллионный город и подсвеченную фонарями колоннаду Лужковского моста, обагрило всю западную часть неба.

Мы сидели на ещё тёплых гранитных плитах парапета набережной и следили за мощным током грязноватой водной толщи в сторону зреющего мраком востока. Красноватая от заката поверхность воды под нашими ногами тускло взблёскивала оловянными бликами, словно плавающими ложками. Наши спины уютно прикрывала колючая громада  Воробьёвых гор. Все москвичи и даже понаехавшие с газона соседнего пляжа куда-то пропали. В аллеях и на променаде тоже никого не было видно.

Мой собеседник, Лёва Чагин, близкий друг из далёкого школьного прошлого, а ныне якобы профессор знаменитого Йеля, прибыл в Москву на какую-то конференцию, а в выходной вдруг проявил желание пересечься и "махнуть по соточке". 

Лёвка тряхнул стальными пружинками кудрей, погладил холёными пальцами седой ёжик бородки и перевёл свой шоколадный взгляд с большого жёлтого плевка, уносимого ленивой волной, на мой таганский профиль. Он был уже слегка пьян и весьма разговорчив.

— Значит таки консерватизьм? — произнёс он, хитро сощурившись. — Традиция? Ветхий завет и домострой?

— Ну, не так чтоб так уж... — отбрехнулся я. — Скорей так: семья, частная собственность и государство...

— Да ладно. Не тушуйся. Всё равно по пограничной струнке тут долго не пропляшешь: выбрал сторону — туда и вались.  А то и цифру с ИИ вам завтра же подавай, и тут же садочек с хатынкой и коровой.  Нет уж. Что-то одно. Или прогресс, или регресс. Можно, конечно, застой ещё разок попробовать, но это точно регресс.

— Ловко у тебя выходит. Всё раз и разъяснилось. Просто и бесспорно. А я, дурак, всё мучаюсь. Переживаю. Морально — аморально. Гуманно — не гуманно... Цифра-то ладно. С неё какой спрос по гуманизму.  А как вот с человеками быть. Продолжать углублять и расширять свободу личности?

— А ты что предлагаешь? Всюду госконтроль, всех в униформу, всем одну правильную идею? Всё для общего блага? А человек — винтик? Не наелись ещё в эсэсэре?

— Не всё было плохо и при Советах...

— О! Вона как ты заговорил. Ладно. Допустим. Свободный человек может быть свободным везде. Свободным от шор и предрассудков. Помнишь Дашку Соболеву? Недотрога такая, вся из себя правильная. Высоконравственная. Ты всё заглядывался на неё, портфельчик таскал в 10-м классе?

У меня что-то напряглось внутри.

— Ну.

— Так я трахнул её года через три после школы.  Не очень долго пришлось и уламывать.

Я опешил. Плеснулось раздражение. Но виду не подал.
— Так она же за Петьку Володина замуж вышла. На втором курсе... Через два года...

— А я тебе про что? Личность должна быть свободна. Надо давить из себя раба. По капле, по струйке. Вот я ей и помог. Дашке-то.

Смутное раздражение не отпускало и даже росло.
— Но у них же был розовый период... Романтика...

— Да брось. Романтику быстро инженерская зарплата скушала.

Я разлил остатки коньяка по пластиковым стаканам, и пузатая литровка "ХО" подняла фонтанчик брызг. Лёвка махнул не морщась и тут же достал из своего рюкзачка такую же, свою.  Язык у него работал без перебоев, совсем от оков освободился.

— Что вы тут как троглодиты живёте.  То низя, сё низя. Скушно. А от скуки клопы заводятся и бошки друг другу прошибают. Человек создан для полёта. Раскрепостить себя надо, сбросить кандалы . А то у вас всё ещё совок в головах... Эх, Россиюшка. Так тебя в темноту востока и тянет. Хоть и смотришь во все глаза на запад, и слюнки глотаешь.

— Да в наших краях все большие реки на восток текут, — заметил я желчно. — Да и земля туда же крутится.

— А ты ещё чуток докрути. Там и Калифорния покажется. — Чагин пьянел всё заметнее. — А ты раньше таким не был. Помню, как от ментовской облавы ты по косогору скатывался. Диски спасал. Назарет, Лед Зеппелин. Что, забыл? Поменял Пинк Флойд на хор Александрова?

— Не поменял я Пинк Флойд. Просто Dark Side той Луны замануху загадочности утратил. Стена-то рухнула, и пустота вашей свободы вдруг обнажилась.  Теперь "Wish You Were Here" мне больше нравится. "Хочу, чтоб ты был здесь, а не во мраке"...

— Ишь, ты. Круто загнул. Так это МЫ во мраке бродим? А не вы?  Ты ничего не попутал?

— А что нет разве? Это не у вас гомики с педиками во власть лезут?  Не вы детей на уроках совокуплению учите?

Разговор пошёл уже в повышенной тональности. Я едва сдерживал внезапную ярость.

— Дурак ты тёмный, Вовка.  Каким был, таким и остался. Наслушался тупой пропаганды...

— А что, нет такого? Нет? Ваша секс-свобода не лезет уже в мозги детишкам?

— И что? Дети — такие же люди. Думаешь, им надо лапшу про аиста и капусту? А потом вдруг шок, стресс, травмы психики...

— Ну давайте на уроках гандоны на елдаки напяливать...

— Да не делайте из них идиотов-то тупых!  Они и без нас всё знают теперь. Снимите шоры-то. Знают, и побольше некоторых взрослых. Не хотите вы свободы! Как рабы в трюмах без окон — гребёте без передыху и довольны, что иногда сверху пайку в люк бросают.  А в мире есть совсем другие удовольствия. Лежишь вот порой в ванной, разнежишься, размечтаешься. Кликнешь девочку, малолетку, спинку потереть. А она всё знает, всё понимает. Не только спинку, а и кое-что другое потрёт. Да так умело, играючи, со смехом...

У меня все жизненные процессы остановились. Каменными губами я спросил:
— Это ты про внучку? Про Долли?

— Ну, какая она мне вну...

Мой бывший одноклассник договорить не успел, потому что случилось чудо невероятное: полупустая литровая бутыль чёрного стекла "ХО" вдруг сама по себе взмыла в воздух и со всего маху опустилась профессору прямо на кудрявую черепушку. Я и ойкнуть не успел, не то чтобы вмешаться там или спасти. Обезволенное  тело накренилось вперёд и стремительно полетело вниз, в тёмные, мутные воды матушки Москвы-реки. И мне вдруг показалось, я даже могу поклясться чем-нибудь, что в том месте, где закачался его пустой рюкзачок, вода непонятным образом  засветилась, очистилась, и прыгучие полосатые рыбки устроили весёлую чехарду.

***

Дело об исчезновении иностранного учёного, жителя штата Коннектикут, длилось довольно долго. Было допрошено множество свидетелей, в их числе оказался и я. Я рассказал следователю всю правду, как на духу, мне, похоже, поверили, и пока отпустили.  О дальнейшем ходе я не знаю, но говорят международный  инцидент как-то замяли, потому что тело так и не нашли.  А в Штатах, якобы, заявили , что профессоров с такими данными у них никогда не было, и никто из них в Москве-реке ни разу не тонул.







                18.10.2021