Стены и потолок качнулись, поплыли, смазываясь в этом своём движении. И вместе со стенами, как обычно, поплыла и идентификация реальности. Где я? Какой сейчас год? Какие у меня дела, куда мне надо? Какие планы нарушила эта потеря сознания? За две-три секунды я всё забыл.
Такое бывало уже не раз. Стены окончательно уплыли в темноту, и воспоминания охватили меня. Один раз мне, отошедшему после запоя с помощью капельницы на дому, нарколог дал таблетки, сказал - пить их по одной в день. Но не объяснил их значения. Это был лидевин. Я тогда был моложе, отходил от запоев быстрее. На восьмой день чувствовал себя уже прекрасно. Выпил с утра этот самый лидевин и пошёл устраиваться на работу. Там, как всегда, сказали “мы вам перезвоним”. Я купил полторашку крепкого пива, пластиковый стаканчик и пакетик фисташек. И приговорил всю полторашку на лавочке в каких-нибудь десять минут. И вдруг мне стало очень плохо. Я не мог даже объяснить, что со мной, но жизни явно угрожала опасность. Потом я помню отрывками, как шёл, шёл куда-то на подгибающихся ногах по городскому лабиринту. Я не узнавал дома, улицы, повороты. Но какое-то звериное чутьё вело меня куда надо. Я верил этому чувству, и оно не обмануло: вскоре я вошёл в дверь районного наркологического кабинета, где меня хорошо знали. И тогда вот так же качнулись, поплыли стены и потолок. Я очнулся через какое-то время на кровати, с капельницей, а на меня орала медсестра:
- Ты с ума сошёл! На эспераль пить! Тебя вытащили просто чудом, у тебя давление было ноль на ноль!
- Это был лидевин - слабо прошептал я.
- Ещё того лучше! Это и есть эспераль, в лошадиной дозе!
В палату вошёл пожилой врач:
- Ну что, молодой человек, запомните этот день. Это ваш второй день рождения. Больше так не делайте, в следующий раз не вытащим. И в этот-то раз вытащили чудом. Живучий вы.
И я тогда понял, что буду жить дальше, и расстроился. И снова позавидовал многочисленным собутыльникам, которые давно уже на кладбище. Нормальным людям я не завидовал - я не понимал их жизни.
Смерть меня не брала никак. Было ощущение, как будто я накосячил до такой степени, что меня даже туда не принимают. Однажды какой-то пьяный дурак угрожал мне ножом. Я задрал футболку и прислонился животом к лезвию: давай, режь! Он не смог, испугался. Потом я долго пинал его ногами, рыча и плача от досады, что опять остался здесь.
Один раз мне в истории болезни написали, что умер. Перед этим так же качнулись и поплыли стены. Не нащупали ни дыхания, ни пульса. Реанимационной аппаратуры в наркологиях нет. Положили на каталку и повезли в неотапливаемый тамбур, чтобы не завонял до приезда труповозки. А я пошевелился. Откачали. И снова завидовал тем, кого откачать уже не смогли.
Где я на этот раз? Я попытался нащупать карман, где обычно лежал нож или заточка. Вдруг я свалился на улице, в какой-нибудь подворотне. А там кто только не шляется. Можно ожидать всяких неприятностей.
Я открыл глаза и первое, что увидел - капельницу, как всегда. Ощущения всего организма определялись как “очень плохо”, но как-то отличались от похмельных. В лучшую сторону. Нет ощущений хуже похмелья после длительного запоя.
- Очнулись? Давайте градусник.
Только сейчас я заметил, что в одной руке у меня стоит капельница, а другая прижата к туловищу, и там стоит градусник. Медсестра в маске, в пластиковых очках, в головном уборе - упакована почти как водолаз - посмотрела на градусник:
- Тридцать девять и семь. Всё хорошо. Жить будете.
И в ответ на мой вопросительный взгляд пояснила:
- У вас температура была сорок и три. И продолжала расти. А сейчас за десять минут упала сразу на пол-градуса. А врач сказала - если в ближайшее время не начнёт падать, то…
И покачала головой. Жест был понятен.
И тут я вспомнил всё. Я в ковидной больнице. Только сегодня заехал. У меня не было никакого запоя. У меня уже второе десятилетие нет никаких запоев! Я трезвый!
И, глядя на капельницу, я не пожалел, как раньше, что продолжаю жить. Наоборот - обрадовался. Я трезвый! У меня есть семья! И ребёнок! Я живой! А капельница - это же совсем не та капельница, что были раньше.
Медсестра вернулась минут через пятнадцать. Надела мне на палец пульсоксиметр.
- Сатурация в норме, надо же. Ещё раз температуру проверяем.
На этот раз градусник показал тридцать восемь. Мне ещё раз сообщили, что жить я однозначно буду. Одному соседу по палате вытащили капельницу, а мне и второму добавили ещё по пузырьку.
Медсестра вышла из палаты. Сосед, у которого кончилась капельница, тоже вышел. А второй мерно засопел под капельницей - явно уснул. Я потянулся рукой к карману, где в полубреду искал заточку, и нашёл там телефон. Я живой! Я в нормальной больнице, где не изымают телефоны! Я вытащил его и, не зная, как выразить свою радость, сделал “козу” из пальцев на той руке, в которой стояла капельница. И сфоткал эту руку. На память. Липкие воспоминания снова начали накатывать на меня.
Сосед спал. Больше в палате никого не было. И это хорошо. Мне как раз хотелось побыть одному. Я не боялся воспоминаний.