Любовь панка
«ЭРОС. Эта любовь зиждется на сексуальном притяжении и больше свойственна мужчинам. Причем, держится эрос, пока не взята «крепость». Как только происходит сексуальная разрядка, чувство угасает.
Самыми болезненными считаются агапе и мания. Первая опасней для самого влюбленного, когда рано или поздно розовые очки разлетаются на кусочки, а вторая - для всех, включая окружающих…»
***
Слава сидел в холодном бараке и думал, думал. На хрен я связался со старухой? Письма ей пишу. Романтические. Бегаю от жены тайком на фонтан где она с собачкой гуляет. Дама с собачкой. Фыркнул он, не замечая, что курит и глядит в небо, и разговаривает сам с собой, и смеется в пустоту двора.
Вечерами на репетициях задвигаю философские темы. Бабка конечно, сочная, справная. Главное, повелась на всё. А я ведь честный. Я ведь не смогу долго обманывать, все выложу. О своей жизни, о том, что пил и доходил до последнего. О том, что жизнь коротка и я не буду долго жить так как все. Работать, я работаю, ибо деваться мне некуда, но не дает эта работа того что дает другим. Им всё – нам ничего и только потому, что мы родились не там и не в тех условиях. Но я человек и хочу большего. Может с этой женщиной я дальше пойду? Тогда, да, стоит попробовать.
Ах, как ей не понравится, когда скажу, что главное, что в ней привлекает, это то что она поэтесса, вот она прославится, и запишут в анналах истории, что с ней был Славка Дельфин гавнопанк с Уральска – Александр Ранинский! Есть же одна дамочка, певица из Самары, я с ней тоже был, и она сейчас от этого никуда не денется. Биографию не сотрешь!
– Слава…, Дельфин, ты где? – послышался голос хозяина стройки, прораба Александра Митрофановича – а вот ты где…Как дела? Сегодня начнем плитку делать, заказ есть. Машину запускать будешь, помощник твой Север как? Проспался, выйдет?
– Да, Митрофаныч, и Север выйдет и другие ребята, только свистни. Все без работы сидят, ждут хоть какую работёнку. А не выйдут вовремя, я им зарплату урежу.
Говорил он это очень важно, растягивая слова и уверенно бася.
Роста небольшого, ветхо одетый, он привлекал мужской уверенностью и знанием всех проблем этой маленькой территории на которой хранился весь стройматериал и был расположен небольшой цех по производству окон и дверей и напольной уличной цветной плитки, он эту территорию и охранял, и был здесь завсегдатаем. Ходил неторопливо и важно, делал все аккуратно и на совесть. Наступала зима и он один бродил по этому пятачку, остальных увольняли, и собирали только тогда, когда появлялся фронт работ. Был он вхож в большой коттедж хозяина, чистил снег, убирал в гараже и охранял и дом, когда они уезжали.
Слава был на вроде старшего на этой маленькой территории, хотя тут и так никого не было. Работал давно и на небольшие объемы работ брал своих друзей. Зима время такое. Безрыбье.
– Смотри тут, я на другой объект поеду.
Он начал звонить ребятам.
Север пришел первым.
– Здорово, что начнём бабки заколачивать?
– Какие бабки?
– А разные, одни как у тебя, а другие хрустящие и на водку дающие…
– Меньше ля –ля тополя, давай тащи мешки с цементом пора в машину загружать.
– Ты будешь командовать, я выполнять …
– Много будешь говорить, выполнять будет Змей…а ты пойдешь на гитаре играть.
Отношения у них были странные изначально. Славка Дельфин по старшинству изводил Севера, подкалывал и подначивал. До драки не доходило. Он фотографировал его пьяного, подлавливая на таких неприятных моментах, что другой бы давно избил или убил Дельфина. Но Север был зависим, кто его на работу возьмёт, пьющего, прогуливающего работу, необязательного. А Дельфин прикрывал, брал. Приходилось терпеть.
– Ты чмошник, когда будешь проставляться за новую работу?
– Ты ж в завязке, чё пристал?
Фоты скидывались в интернет газету «Кобылёвская правда».
Та плавали призывы:
«Муд…ки, вступаем в нашу газету»
«Товарищи уё..ки говнари! хочу вам сказать, что вы ху..те! ибо это на фото в мусорном баке сидит не кто иной! а наш предводитель Лёха Кобыль, великий пророк! прошу учесть это, и заодно вступать к нам в газету —которая называется —КОбЫЛЁВСКАЯ ПРАВДА!»
И ответы тоже примерно такие же:
«Чё то бл.... борцы с такими группами молчат! Дри..щут, бл..)))»
«Уе..ков ты в зеркале увидишь! Это будет ирокез – твой единственный мозг и остальная часть тела-бренное тело!»
«Ох еб..ть))) концерт в восходе снес мне крышу) мы пронесли 3 литра пива и долго им убивались)))»
Группа эта до сих пор висит в В.К. и можно сходить полюбоваться, и правда борцов с этими панками нет. Люди заняты выживанием и работой, и другими делами. Хотите так жить, живите.
Один правда написал кто такие говнари и говнопанки:
«Говнарь (говнопанк, обрыган, патлатый гопник, моск. быдлонефор) — любитель коммерческой тинэйджер-ориентированной псевдопанк-музыки, русского говнорока и говнометалла. Как правило, говнари являются школьниками, учащимися ПТУ или студентами первых курсов, но некоторые остаются говнарями до глубокой старости.
Типичный говнарь противопоставляет себя «толпе», считает себя нонконформистом и уникальным человеком — несмотря на то, что говнарей огромные толпы и все они одинаковые. Любой тру-говнарь имеет расстрельный список, куда включаются «враждебные», по его мнению, музыкальные направления, субкультуры и просто люди, предметы и события (в первую очередь — попса, электронная музыка, рэп и гопота). Общая ограниченность мышления приводит к формированию вполне определенных ценностей, которые мало чем отличаются от ценностей тех же гопников — только более узкие и несколько в другой плоскости. Так, если у гопников существует такое понятие как «кто не такой как все — тот чмырь», у говнарей оно преображается в «кто не слушает рок/метал — тот попсовик и чмырь».
Оценили 0 человек.
Там постоянный контингент и отрывался по полной. Моча друг друга и подставляя. Порносайты их уже не интересовали, это уже пройдено, теперь их волновали местные события кто, где и с кем. Ремиз..ва вылетела из окна четвёртого этажа и жива осталась. Сейчас она с Пан..м тусуется, бывший мужик с ними же, а что? Это как семья. Все готовились к фестивалю «Еб..нько» собирали группы для концерта, весной будет выезд за город. Машину для аппаратуры хозяин Сашки дает.
– Все будет и динамики, и группы и барды наши…Вот я кину в инет может денюжек насобираем, нам нужно в прокат усилок, а он дорогой. Правда хозяин обещал помочь, я зарплату тратить на это не собираюсь, хобби есть хобби.
Дельфин хотел показать своей поэтессе мощь гавнопанков, их размах, и то что они стоят большего чем о них пишут в местной прессе. Да и просто показать себя во всей красе.
Волновала она его. Тянула по ночам, переписывалась и такие красивые стихи писала, что и друзьям не покажешь. Непонятные правда. Надолго ли это? Да, насколько хватит. Долго он еще ни с кем не уживался. Да и возраст у нее критический и не обязывающий ни к чему, это и нравилось. Вот кончится зима… начну строить дом. Это важнее. Купил дачу, и хозяин обещал стройматериалы. Это дело. На дачах тоже договорился, пока зима, охранять дачный массив. Опять же, хозяин подогнал старую Ниву, подлатали с друзьями и айда… С машиной стало удобнее, и кой-что таскать можно на дачу, то что остаётся на стройке.
Жену подловил на измене. Ну и чёрт с ней…Вообще домой не буду ходить. Пока есть у меня такая бабушка, молодая и весёлая. Дельфин еще ни от одной особи женского рода не отказывался. Скрывать этого не умел. Друзья подсмеивались над его похождениями, но понимали его по-своему. А не думает же Инна Сергеевна, что он будет вечно её ублажать, у него и своя жизнь есть. Репетиции ансамбля, подготовка к фестивалю, организация концерта рокеров с Самары…и главное постройка дом, а есть еще мамка, сын и пьющие отец и брат. «Так что временное – есть временное», думал Дельфин.
Правда романтика была. Они по ночам гуляли. Обошли все новые районы. Это привлекательно. Она не жадная и это нравилось Славке. Водила его в кафе в тц «Орал» и ему нравилось шокировать публику, сидя в своих потертых, старых вещах и кожанке – косухе утилизированной бы давно, но круто же представлять себя панком и презирать другую форму одежды. Это было его право, жить по своим собственным законам, любить свою музыку и плевать на быдло работавшего и тратившего на одежду. Косухе было десятка два лет. Ну и что? А первая ночь в её квартире, была ваще прекрасна… Ремонт в комнатах тоже давал дополнительное удовольствие. Не парадно и в своей тарелке, на стройке легко находиться. Правда все случилось на полу, в темноте, но не торопясь и сладко и гладко, как по маслу. Вроде не опростоволосился. С женой одно, с любовницей – всё обаяние надо применять, всю мужскую силу.
ПОСТЕПЕННО ШЛА ОСЕНЬ, ЗИМА, ВЕСНА
Зима она для того и наступает, чтобы постепенно залёживались и потом таяли снега.
Грязь и месиво, через которое не пройти, налипает на сапоги, а они промокают, появляется для того, чтоб оценить весну позднюю и ее радости. Пение птиц, теплый густой воздух, почки на деревьях и вот они лопнули и полезли весёлые зеленые листья…
Как хорошо! Особенно хороша свобода! Свобода выбора всегда есть, нужно сделать усилие над собой, не быть забитым рабом. Уметь круто изменить судьбу. Один сильный и уверенный шаг в неизвестность и слова:
— Будь, что будет!
Инна ушла от мужа, а вернее, убежала, и поселилась на квартире, у свахи. Нужно было сделать там небольшой ремонт. Нужно было перевезти мебель и работать, работать, работать.
Многое из того что я люблю, кануло в прорубь…….
По утрам тишина и хаос.
Я переехала, лишившись любимого шкафа, в котором уютно располагались мои книги и мелкие вещи фото, диски с любимыми фильмами остались у старого брошенного мужа.
Оставила телевизоры большие в зале, в спальне. Тот уголок, в котором я пряталась от мира. От многих привычек пришлось отказаться. То, как муж следил за мной, когда я варила, ничего не сгорало на плите, пока я сижу за компьютером.
Чистая все время посуда. Не то чтобы я не мыла. Но, мы оба мыли посуду. Чистил рыбу он. Теперь я не буду есть рыбу. Потому что люблю большую. Он разделывал на меленькие кусочки, я тут же жарила.
Он разбирал купленные пакеты с продуктами и расставлял по местам, я приносила и добывала основную еду, но и он покупал рожки, яблоки, дешевую колбасу.
Мясо, рыба, рис, сахар, конфеты, сладости, чай, порошки и даже туалетную бумагу, привозила из поездок одежду и обувь — я.
Считается поровну. Мне придется платить за квартиру. Еще одна нагрузка.
Очень странная свобода. Свобода, в которой не хватает привычных и милых вещей. Справлюсь ли я?
На других весах — то отчего я сбежала. Пьяный муж, это почти всегда. Только бутылка спрятана в тумбочке. Только этого как бы нет. Тихое пьянство, сменяющееся открытым. Постоянное накаливание обстановки и притязания. Указы. А потом истерики Грубости и МАТ.
Вызывание на скандал. Обвинения.
Выдержу. Достаточно это вспомнить или поговорить по телефону. А он звонит, не переставая. Вызывая раздражение и неприятие.
С трудом вспоминаю еще что-нибудь хорошее. После вспышек униженное заискивание, которое еще сильнее вызывало ненависть.
Да массажи. Массажи мастерские. Обойдусь.
Обсуждение моих стихов Всегдашнее ворчание на то, что пишу плохо. Непонимание образов. Всегда внимательное слушание. Критика почище интернетной.
Общего мало. Люди к нам не приходили. Всегда недовольное выражение лица. Прятанье в другой комнате.
С родственниками он давно в ссоре. Ни одного хорошего слова, о своих родственниках. С родной сестрой в ссоре… Сын в тюрьме. Отношения с ним тоже не очень. С его внуком связи нет, только с моими детьми и внуками.
Все меньше понимания. Он не разговаривает, больше лежит.
Собака. Если я её кормлю, прогуливаю. То он любит животное. Красивую чистую игрушку. Если ему нужно прогуливать каждый день, то ей достается все его недовольства.
Все это накапливалось годами, я не могла себя заставить уйти. Жалость, и к своим годам, и к нему. Жалость страшное чувство.
Каждый день я открываю кран и жду горячей воды.
Жду чуда. А чуда нет, есть серая реальность.
Старый дом советских времен, длинные коридоры и тупики. Без ремонта.
Мы сидим на заросшей даче у костра и смеемся с сестрой.
Понадеялись на последний автобус, а его отменили, уже холодно и осень, а мы в траве нашли по два ведра помидор. Идем потом, по огромному заросшему травой по пояс, полю и помидоры жалко, и луна светит, и тяжесть на руки давит смертельная. Поле бескрайнее. Вдали огоньки района «Жулдыз».
Сестра говорит:
— У меня в кармане сто тысяч, могла бы вагон помидор купить, осенью они копейки стоят, а тут залежалые несем и не бросим, и нести тяжело.
Поставили ведра и рассмеялись вдвоем, все ж донесли до остановки и долго ждали автобус.
Деньги она зарабатывала и не тратила, нужно всегда собирать на товар, ехать продавать. Как вода в ступе, работа на рынке. Дома не оставишь, сына подсадили на спайс. Весь район при старом соборе Михаила архангела был полон молодежью, коловшей синтетический наркотик. Казачий старинный уголок города –курени. Сестра уходила от нас в свой мир, оборвала связи с родными, навсегда перестав общаться. Стала работать в соборе. Растить внука и поддерживать сноху. У каждого свое горе, свой крест. Его нести одному. Это потом. Мы еще раз остановились. Над нами невысоко, рукой можно дотронуться, распластался огромный диск луны. Желтый глаз вселенной.
Снег еще не завалил дороги. Это последний выезд на дачу.
Как так, мир несется вперед, кругом новые технологии, а мы остались в старом мире? Мы остались в Советском союзе. Так жили наши родители, так и мы живем. Они жили в новом мире, видели какие -то преобразования, шли вперед. А мы остановились на достигнутом, не нами. У нас нет машины. У нас нет ничего. Тяжелая сеть кредитов придавила нас. А еще вести с войны. С Донбасса, с Сирии, с Франции, с Молдовы неутешительные вести. Видим по телевизору и интернету бомбежки. Очереди за водой. Пленных. Разорванных людей в клочья. Бомбоубежища. Мы понимаем, что мы живем лучше. У нас есть хоть холодная вода. Газ. Свет. А что нам еще надо? На хлеб и картошку заработаем, помидоры вон они на грядке. Работаем на улице. Всех женщин давно выгнали на улицы работать. Торговать. На улицах работать, под солнцем и дождем привыкаешь, к морозам — нет. Матери работали на производствах. Мы работаем на улицах. Наша природная терпимость приводит к полной деградации. Вчера опять до умопомрачения делили территории, и выясняли, сколько каждый занимает места на рынке, и обзывались. Я первая влезаю в спор. Хочется правды. А получается, как всегда. Остаюсь виноватой. Молюсь все больше. Единственным утешением является церковь. Все больше народу ходит на службы. Царица моя преблагая. Зришь ли ты мою скорбь? Зришь ли ты мою беду? Писала она в дневнике.
Единственным утешением по-настоящему была не церковь, а недолгие разговоры по компу, видеосвязь и онлайн разговоры, влечение и страсть к молодому человеку.
«…В наших отношениях много общего, много хорошего и много плохого. Я буду говорить про себя, не знаю, как вы там, но вы для меня, не как многие бы подумали, типа, как МАМА, что можно мамочкой прикрыться. Вы для меня, КА-А-А-А-К?
Я не назвал бы это легким увлечением, ибо я строю долгие взаимоотношения. Не знаю, как это назвать, но мне вас не хватает, когда не вижу вас целую неделю, даже на работе, а тем более дома, когда ложусь спать, думаю о вас, только не подумайте, что-то плохое, я натура романтическая. Как это назвать, я не знаю? Привязанность? Что нашел я в вас? Тысяча вопросов и ни одного ответа. Бывало и раньше со мной это случалось, более выраженно, наверное, моложе был, как раз тогда и взял школу в заложники, заработав свой срок, но разве мне школа нужна была? Нет. Вот и сегодня обняв вас, почувствовал в себе что-то такое с чем справиться не могу, поэтому и был такой напористый, и я почувствовал в вас эту силу. Не могу объяснить, нет слов, могу некультурно только выразиться. В общем обнял вас, а у самого сердце бьется, аж выпрыгивает, прижал вас и чувствую, что оно и у вас стучит, но не от страха быть кем-то увиденной, а то что не можете вы дать волю чувствам своим, и не6 знаете, как я поведу себя и я не могу дальше продолжать, потому что не знаю, как вы себя поведете, но чувствую, если б не было народу никого …Стыдно подумать куда б мы пришли… чтоб сделали. Природа, блин… от нее не денешься никуда. Буду говорить прямо, я молод у меня энергия так и прёт, вы дама бальзаковского возраста, вы еще можете и хочется, а статус не позволяет. Теперь непосредственно про Это — для вас это не важно, так общение со мной, я знаю это.
«Откуда», — вы спросите? Чувствую, вам не надо таких отношений, типа, трали –вали, вам достаточно того что есть, понимались, посмотрели в глаза друг другу — всё заряд энергии есть, я ведь вижу, как вы меняетесь, когда видите меня. Я пришел вы вся расцветаете во всей красе, я б вас назвал белым энергетическим вампиром, вы заряжаетесь моей энергией, отдавая свою мне, вам достаточно того, что б я был рядом-всё!
Далее — вы боитесь, что привяжетесь ко мне, а я к вам, вам будет не по себе, от этого. У меня семья, и у вас тоже, и так вот мы поступаем. Скажете?» Куда я лезу, я — старуха, он– молодой, у него таких миллион, поэтому и стараетесь держать меня на расстоянии, вот вроде поговорили и всё прекрасненько, но не более. Как всегда, общее мнение ом таких отношениях. Все быстро кончится, и он забудет обо мне. А вы просто боитесь себе признаться, что любите и разобраться в себе. Со зрелыми проще, в том плане, что они не играют в любовь, как молодые дамы, встретились провели
Хорошо время и разбежались, как соскучились опять встретились, нет никаких серьезных обязательств
Целую…».
Даже у короткой любви бывают моменты, когда ты сам себе не принадлежишь. Ты отдан во власть чувств. Это всё настолько настоящее, что вторая половинка становится тобой. Она тебе верит… Она твоя, чья бы она не была в данный момент. Славка писал письма, и они влюбляли в его душу, она казалась большой и светлой… Ночами, она как приклеенная читала письма и вдохновлялась… а вдохновляясь писала стихи
Мы просто шли, держась за руки,
Сто километров шли.
Навстречу серые старухи
судеб сумы несли.
Вдоль, плыли домики и бани,
и пялились в глаза,
Шагали улицы и зданья,
Вслед окнами сквозя.
Ты горестно лукавил,
парень, и мученически терпел.
Моих упрямых, детских правил,
бредовый беспредел.
Коснувшись легким поцелуем,
Пунцовой вспышки щек,
Вздохнул, наверно, негодуя,
Припал. Приник. Привлёк.
Луны рождённый серпик трясся.
Дрожа, вбежал на мост.
Мелькнули привокзалья кассы…
Потёрлись нос о нос.
Сидели в ожиданья зале.
Шептали и клялись
Два анархиста на привале
— Охотник и Гринпис.
Влюблённые огни сжигали,
яичные цвета.
Мы снова шли, любя — страдали
Святая простота.
На деле он просился к ней жить. Жена ему изменила, и он решил оставить семью.
— Она пьёт и бегает налево.
Я не хочу с ней жить.
— Но я стара, — возражала Инна.
— Я на возраст не смотрю. Нам хорошо вместе, что еще надо?
Разговоры же в онлайн режиме были куцые. Но она с тайным страхом ждала этих весточек, сидя одна, в новых съемных комнатах и глядя в окна с седьмого этажа.
И он вписался к ней в дом. Сначала один раз остался, а потом и надолго, на год.
«Вот ты спишь у меня, рядом в соседней комнате. Я тихо радуюсь, сижу, строчу письма, знакомым и незнакомым людям. Мне это кажется важным обязательно ответить всем этим практически чужим людям, с которыми я сроднилась за три года в инете! А ты устал, с работы и не согрет моим вниманием, нисколько и видишь сны про меня…
Нам долго снится, один и тот же сон.
Один и тот же день, одна и та же повесть.
Прозрачность стекол, прискорбие икон,
И шепелявящая совесть…
Отпущено, так мало и смешно,
И обижаться грех, часы стекают,
Прижмись к иллюминатору, окно,
Уже разбито, облаками тает.
За нами пенится молва, чужие домыслы,
Закостенелость взглядов, злая зависть,
Перечислять так скучно, после, после…
Во все дела весна потешная вмешалась.
Я …тебя люблю …это выше понимания, выше всех ежедневных забот. Мы встречаемся вечером, и не наговоримся, шутим и смотрим в инете все подряд, сочиняем будущее, в котором нет плохого, потом ты выпускаешь пар в инете и кричишь туда глупости, над которыми смеются друзья… и незнакомые и они тебе в ответ хулиганят. Сейчас модно хулиганить в инете, после стройки тебе хочется расковаться, раздеться душой и телом хочется «полета, но не над гнездом кукушки» (это просто название книги), у меня мало времени и мне конечно хочется, чтобы и ты прочел все что я читала, ведь я старше. Но пока ты много чего нового мне дал. Много ты уже прочел и увидел, и запомнил и постоянно я остаюсь в дурочках. Дело в том, что мы читали и видели другое совсем. А вы читаете другое, может и ваше интересное, это ведь безостановочное развитие и камень преткновения, полов и возрастов.
Спи, мой родной! Мой данный мне на время любимый, целую тебя»
Он просыпался и получал по почте письмо и писал в ответ:
«Вот вы Инна, думаете, вот мол, он молодой, я старая. А вы не смотрите на людей. Живите реалиями сегодняшнего дня. Как будет, так и будет. Жизнь нельзя распланировать. Мы же не знаем, что будет завтра. Я романтик, хотя это может показаться странным».
Писала она и в долгих поездках, в поездах, на вокзалах, в квартирках, лежа около сумок с товаром, среди кучи чужого народа.
Бешеный дождь лупцует вагоны.
Зерцалом глиняным грязь.
Где мой любимый? Живёт ветрогоном.
Весна на двоих началась.
Хлебная грусть и мясопустна.
«Сексом на пляже» — коктейль…
Где же моря Жак — Ива Кусто?
Убёгом бежать в апрель?
Суши и бар, и подруга ночная,
Мягкой мечты муар,
Только собаки по нам уже лают,
Готовят экстрим и пиар.
Так обниму, что никто не отнимет,
Жаден последний гормон,
Закатится чёртик резиновый смехом,
И заиграет гармонь…
Поезд Алма-Аты — Москва. 16 марта 2012 года.
Первый звоночек о том, что она делает не так и ослеплена этой любовью был тогда, когда она приехала из очередной поездки из Алматы. В доме играла музыка и слышалась из окна седьмого этажа. В её квартире прописались панки и ансамбль «Моргъ».
Полгода пролетело быстро. Звоночки сыпались один за другим. Весной они поехали на сборище панков, так называемый фестиваль «Еб… ько». Уже само название претило её поэтическому складу ума.
С машины ребята на старых раздолбанных гитарах кое-как играли новую музыку и орали во всю мощь лёгких, а огромные динамики разносили эту халяву по всем дачам. Эта жизнь не давала им иного выбора для разгрузки. Тяжелая работа, пьянство и окружение безысходности казалось, предлагала взрыв мозгов. Весенний ветер и солнце припекающее и веселая зеленая поросль на которой образовались компании по интересам, все это радовало организатора Сашку, который в яркой майке с принтом «ЕбунЬКО» и черной кепке, стоял на машине и играя на басгитаре подпевал песню: «Проститутки, все бабы, проститутки». Здесь же была и его жена. Это было немного странно. Здесь же и ансамблисты казачьего хора. Всё это было противно и скользко, как ходить по краю пропасти, потом пошли вечера признания. Сашку прорвало, надоели поэмы и кинофильм — мелодрама его жизни. Они были изначально разные. Его детство и мучительная юность в подворотнях, была не равна ее устроенному быту в доброй семье. О чём бы ни шла речь все вызывало ярость и бурю протеста. Жизнь не такая, пытался доказать он, читая ее стихи, прославляющие чистую любовь стрижей, голубей. Даже голубая любовь была ему ближе, даже геи, чем она с её вечными ценностями, её прекрасного мира в котором побеждала честь и совесть, а не мрази и отморозки.
И он по вечерам рассказывал ей о своей жизни. Лучше б не рассказывал.
Рассказ первый и может последний
Славки Дельфина
Село Тороноватое или другое село Украины, жило по тихим законам добродетели. Весна придет, сажали картошку, а её и поливать не надо, поля огромные бескрайние. Дожди частые. По краям кукуруза и тыква. По утрам петухи. Танцы под один динамик. Школа с розами и оградкой. Сарай с шелкопрядами. Шелковица. Основная работа у девчат доярки на ферме. У ребят подсобные рабочие, шофера, да на поле трактористами. Родители не смотрели за детьми, дети с ними работали или дома сидели, дома не страшно. Ни телевизоров еще не было, ни другого чего опасного. На сто верст кругом, свои люди, украинцы. Кого бояться?
Молодые в основном пили, курили анашу, и прочую дребедень, воровали металл. На голову надевали целлофановый пакет и вдыхали пары дихлофоса – мультики смотрели. Вспоминали друзей. Этот умер. Этот спился. А эта по рукам пошла. И только главная героиня, любовь всей жизни была неизвестно где, и выплыла недавно в инете, посылая смайлики и надписи в статусе: «Держи меня крепче, милый. Никто меня не любит. Пойду в лес наемся червячков!»
(это из Верки Сердючкиного репертуара)
***
Приехал с Казахстана к бабке в гости казахстанский украинец, по кличке Дельфин. Вежливый, с виду парнишка. Обаятельный и тихий. Улыбка хитрого лиса и одежда, прикупленная с рук, тогда уже считалась признаком кое- какого статуса, интересного парня, как бы говоря: " Деньжата бывают".
Уже и поработал, где мог, и покрутила жизнь. Брат пьющий, отец пьющий, и только мать работяга, за всех одна мыкалась по свету.
Уже на спор переспал с самой толстой девушкой в селе, сам юркий, маленький, таки пролез к ней в доверие. Украинкам и на безрыбье - мясо, в селе не разбежишься замуж. Хороших мало. Все женаты уже.
Самогонка с детства у каждого дома в семье спаивала мужиков и парней смолоду. Трах…ись, как тогда говорили, Славка с девушкой, прямо в тракторе.
Толстая девушка оказалась страстной, грудастой, пышнотелой и очень фигуристой.
Всё при ней. Красивых платьев тогда не было, для полных. Все бесформенные платья, мешок и две выточки по бокам.
"Дураки, пацаны таку красоту и не увидали" – думал, сладко потягиваясь, Славка Дельфин. На долгие отношения его не хватало. Влекло новое и непознанное.
Девушку Настю, мечту свою несбывшуюся, увидел в компании будущих выпускников на праздничной пьянке. Сразу приклеился.
Долго не думая, взял в школу в заложники. Время рэкета, расхищения и развала Советского Союза. Купил пугач и пришел в школу. Держал в ужасе класс. Она была еще в десятом классе, ей было шестнадцать лет. На Украине шестнадцать лет время выходов замуж, можно и позднее. Кстати, раньше и закон был, в шестнадцать можно. Потом запретили. Теперь девчонки только мечтают пораньше надеть фату.
Семья у Насти была нормальная, как у всех. А брат был лучшим другом. Девочка ещё и не хотела серьёзных отношений, даже дружить, а он школу взял в заложники. Ему было двадцать лет,
и гордости, и любви хоть отбавляй. Мамка Настю стерегла, пуще глаза, не велела носу казать на улицу. Дома скандал:
– Какой это жених?
А он ходил вокруг да около. Выйдя через пятнадцать суток, после захвата школы.
На крыше устроил концерт. На гитаре играл и орал песни, так что напугал всех бродячих собак, и свора громко лаяла, увеличивая шум и гам.
Все равно не выходила из дому. Он сговорился с братом, за околицей вырыли могилу. Приготовили крест и украли девчонку…
Привезли.
– Прощайся с жизнью. Любимая.
Он стоял смуглый, остролицый, глаза узковатые, черные дна не видать. В них и злость и притягательность. Шевелюра длинная спутанная не знавшая никаких расчесок. Невысок и жилист. От работы не прятался, вот и нарастил жилы- то. Уже мужик.
С 14 лет Славка пожил с родной теткой. Тетка гулёна была, и был у нее гражданский супруг. Пили за длинным столом, с сельской компанией, допились, до того что перепутала тётка и скользнула под одеялко к пареньку, а тот и не растерялся. Утром так и сказала с похмелья:
– Ни в жизть, такого секса, не видала.
Так и научила жизни. Не раз ныряла к парню, жаркими украинскими ночами.
А теперь вот пришла любовь, настоящая, как в кино. Чем пуще девку прятали, тем больше она разгоралась. А она светлая, немудрящая, чем завоевала, и сам не понял. Гордостью, да недоступностью. Одеты все в селах обыкновенно. Просто. Платье летнее на ней, короткое. Ножки как ножки. Бывали и лучше девки, клеились к такому отпетому парню.
Весна вокруг разгулялась не на шутку, кровь и забурлила.
Стоит перед могилой, страх в глазах дикий, а все ж не верит, что с ней так поступит и зароет вот так живьём. Вдруг брякнула:
– А вино есть?
Светленькая. Девчонка, сопливая совсем. Черты лица правильные. Может, потом она расцветет. Да ждать ему некогда. Влюбился насмерть. Он всегда такой сходу и страстно влюблялся и отдавал себя целиком.
Купили бутылку вина, выпили на двоих, и была ночь под звездами. Первая. С клятвами и признаниями. С первыми терзаниями.
Были его выступления на улице. Песни под гитару, под окнами, когда ссорились. Были драки с мамкой, когда она вытряхала из него душу:
– Не трогай, Настю мою, убью!
Разговоры с отцом:
– Узнаю, что с Настей сделаешь, не жить тебе на свете, понял!
Родители его невзлюбили. Гуляка. Ветреный. Это когда он уже её женихом числился, и они воровали рельсы и шпалы с отцом её и деньги все уходили маме её.
Пятнадцать километров государственных железнодорожных путей разобрали. Ночью ходили грабить, телегой возили на сдаточный пункт приёма металла и всего ценного цветмета. Все было и погони, и стрельба, охранников.
Он же жених. А как бы взаймы отдавал, и вроде в будущую семью…
Вроде взаймы.
– Отдадим, если чё…– чесал репу отец. Брат Насти поддакивал.
Дом отгрохали, машину купили. Дело открыли.
А его взяли тёплым осенним вечером менты, и он взял всю вину на себя. Посадили …Правда, смягчающее было, все, как один говорили, работяга парень. За что ни возьмись, всё у него в руках горит. Так и оказался на свободном поселении, и не заметно, отсидел, среди таких же пацанов, которых накрыла тогда безработица и бандитизм чистой воды. Но статус его, как жениха быстро утратился. Денежки тоже.
Пришел, а она замуж выходит. Украл перед свадьбой, из под носа увел, насладился.
Душил даже, помертвело в голове. Свет не мил был. Куда деваться, если жизнь, казавшаяся малиной, маячившая из-за стен несвободы, вдруг враз по-волчьи, ощетинилась?
– Люблю ...жить не могу без тебя!
А она думала:
– Ничего у нас не выйдет.
Слишком сильная любовь пугает.
Вот и ушла замуж. Дети сейчас, муж не пьёт...
А все же приманивает по ночам. Сбивает с пути, и он встрепенулся.
Обида за недолюбленое...
http://proza.ru/2021/10/18/1212