Хросечка - богова невеста

               
Бабка Акулина, в простонародии бабка Кулина аж трижды пыталась "сплавить" замуж свою дочь  Фросю-Ефросинию, в простонародии Хросечку, но ни одной попытке не дано было увенчаться долгожданной свадьбой. Было бы далеко неверно хотя бы приблизительно назвать Хросечку красивой. Крутые крупноватые скулы в сочетании с полоской узенького лба да ещё широкий рот с выступающей челюстью создавали на первый взгляд весьма непривлекательный образ. Но это только на первый взгляд. Карие, открытые всему миру глаза Хросечки, лучащиеся добрым ласковым светом, притягивали к себе каждого, удивляя необычным соседством с другими чертами лица. Маленькая, я не понимала, отчего в селе Хросечку зовут "боговой невестой" и, как-то зайдя в их хату, спросила: "Хрося. а когда у тебе будет свадьба с богом?" Помню, Ефросиния рассмеялась, а бабка Акулина со вздохом произнесла: "Кыкая к удару свадьба? Богова невеста! Хросечка наша теперь ни богу свечка ни чёрту кочерга..." Так я ничего тогда и не поняла...
... В первый раз Хросечку засватали в шестнадцать лет. Тогда ещё её некрасивость как-то скрывалась детской милотой. Но свадьбе не суждено было состояться: в какой-то миг великовозрастный жених передумал жениться на совсем юной, но непривлекательной девочке и просто-напросто сбежал. Хросечка не любила этого парня - она тогда ещё никого не любила, но побег жениха больно задел её самолюбие и  потом уже она сама  сбегала от немногочисленных ухажёров.
Во второй раз приехали сваты из соседней деревни, прослышав, что есть в селе девка-перестарок. "Перестарку" едва-едва исполнилось двадцать лет. Бабка Кулина перед сватами всячески расхваливала свою девку:
- Она ж у мине тыкая рукодельница, тыкая мастерица! Нихто у деревни так рушники не вышиваить как моя Хроськя! Руки у ней золотыя! Ну а што на морду некрасивая, то, ить, и у вас жаних не артист! - отчаивалась на смелость потенциальная тёща.  - А уж кыкая она чистюля! По усей деревни такэй-то не нАйдитя, нЕтути!
Сваты оценивающе глядели на набычившуюся невесту, деланно торговались, сомневались: - Даже и не знаем... Крепко она росточком маловата, совсем на бабу не похожа!
Что и говорить, не удалась невеста не только лицом, но и ростом не вышла. Их же "товар-купец" стоял тут же и был рыжеволос, худ да ещё с покалеченной левой рукой, висевшей плетью. Тут уж дефект налицо! И ещё ломаются, торгуются... Мать принималась опять доказывать преимущества дочери, а Хросечка срывалась из хаты, пока несли ноги убегала далеко за деревню, а потом падала, валилась в заросли седой полыни и задыхалась горючими слезами, смешанными с полынной горечью. Хросечка не считала себя убогой, не хотела замуж без любви и лютой ненавистью ненавидела всех этих сватов. Но её всё-таки "пропили": состоялся так называемый "запой", где две стороны договариваются о свадьбе.  Заплаканную невесту увезли в соседнюю деревню познакомиться с будущей роднёй. Через два дня Хросечка сидела у себя в огороде, скрываясь в картофельной ботве, откуда за "виски" (волосы) её и вытащила бабка Кулина.
Приезжал несостоявщийся муж, звал Хросечку обратно, называя несмело женою, но тут "молодая" проявила норов:
- Кыкая я табе жена, рыжай тырыкан! Свадьбы ж не было и не будить! А бабой мине ты так и не исделал - силов не хватило! Так шту, я девка нетронутыя!
"Нетронутую девку" через некоторое время посватали из "самого городу". Через каких-то дальних родственников. Да и сам жених происходил из далёкого колена родства. Парень был уже в возрасте и по разговорам деревенских "крепко вумнай":
- Етот мужик, бабы, хучь и не блястить крысотою, зато рассуждаить прямо антиресно. Ён говорить, шту яму ета крысота совсем не нужна! Шту человек должон быть унутренне красив! Поняли? А насщёт родства говорить, шту мы усе ветки одного дерева, усе братья и сёстры, - бабы начинали смеяться: - Уж етот брат сястру Хросечку уломаить!  Ён с ней цацкатца не будить! Быстро прибереть ие к рукам! И уже из городу она не убягить!
На этот раз Хросечка была удивительно спокойна. Неужели смирилась со своею незавидной участью? Никто не знал, что зреет в её голове. Она согласилась съездить с будущим мужем в город, вроде как посмотреть только что достроенный новый дом. Обрадованная внезапной переменой в дочери, бабка Кулина заторопилась гнать самогонку, такую "идрёную, крепкую, шту горить хуть у ложки, хуть на газете"! Уже были оповещены гости, но ровно через неделю в хату забежал запыхавшийся бригадир Тихон и с порога затараторил:
- Усё, баб! Свадьба, видать, опять откладываетца! Ох, Хроськя, Хрося-черви у носе, никак не даёть возможности выпить за её новую брачную жисть! Шуруить домой пешедралом! Одна! Я и глазам своим не поверил, - Тихон раздухарился и дальше бы выкрикивал своё удивление, но увидев, как изменилась в лице бабка Кулина, приостановился и вроде как растерянно, уже спокойно сказал: - Иди, устревай свою богову невесту!
У бабки Кулины опустились руки, а в ноги и спину "уступило". Она не могла поверить: "Неужели и из городу убегла от такого-то мужука, от богатого дому?!"
Запыленная с босых ног до всклокоченной головы, Хросечка заявилась в хату решительно и смело:
- Усё, мам! Город поглядела и хватить! И больше штуб никакых запоев, никакых свадеб! Я, мам, табе прямо говорю: ещё раз придуть сваты, я удавюся! Вот и думай!
У Хросечки всклокоченным был не только внешний вид - всклокоченно билось, горело всё её нутро: и душа, и сердце, и мысли. Мать обомлела. Глядела на дочку и не узнавала её. И испугалась, И зареклась сватать. А через весну Хросечка влюбилась. И это была любовь на всю жизнь! Да и как в него было не влюбиться?! Первый парень на деревне и живущий рядом с ней! В кучерявого ясноглазого и весёлого Шурика были влюблены все девки. Но если у девок были хоть какие-то шансы стать счастливыми, то у Хросечки никаких! Но Хросечка всё-равно была рада своему первому горячему, хотя и безответному чувству. Она страдала, мучилась, коротая бессонные ночи, и всё-равно была ... счастлива. Шурик из армии пришёл давно, но всё ещё не женился. Перегулял со всеми девками. Кроме Хросечки, конечно. А она иной раз стояла до самого свету в ласковой майской ночи, поджидая, когда, насвистывая, пройдёт её любимый Шурик после очередного провожания. К Хросечке он относился как к соседке и не более того, хотя уж никак не мог не заметить её интереса к нему.
Женился Шурик по зиме. Гуляла-бушевала свадьба как раз под Новый год. Были приглашены и Хросечка с матерью, но Хросечка ушла далеко за деревню, чтобы не слышать веселья и счастья в соседской хате. На всю жизнь запомнила она то необычное вечернее зарево. Широченная полоса небесного свода полыхала всеми насущными земными красками, переходящими в различные тона, полутона, многообразные оттенки. Багрово-алый цвет распылялся до нежно-розового; тёмно-синий, сгущающийся до черноты, плавно переходил в тончайшую голубую расцветку, окаймлённую сиреневым оперением. Весь этот сложный колер снизу подсвечивался уходящим закатным солнцем. Хросечка оторопела, даже испугалась такого невиданного небесного зрелища. Распахнутыми глазами в замерзающих льдинках слёз смотрела она на зарево, на причудливую картину сияющих красок и думала: может, это предзнамение?! Хросечке так хотелось в это верить! Чудное вечернее небо притягивало её взгляд, не давало оторваться и как-будто успокаивало. Солнце село и в одно мгновение разноцветная полоса стала меняться, тускнеть...
В хату Хросечка вернулась совсем продрогшей. Мельком взглянув в зеркало, увидела до боли некрасивое лицо со вспухшими обветренными, искусанными в кровь губами. И что-то сдвинулось внутри: всё! Хватит плакать и страдать! Хватит терпеть насмешки соседей и укор матери. Она теперь не даст себя в обиду и будет жить по-другому! Эта вечерняя заря влила в неё какие-то доселе невиданные силы, зарядила решимостью, смелостью, верой и надеждой. И ещё любовью! Да, любовь останется в ней и будет жить до конца! И Хросечка с головой ушла в работу. На ферме, где работала дояркой, взяла дополнительную группу коров. Что это была за группа?! Двенадцать худых, истерзанных вечным недокормом по вине пьянства их бывшей хозяйки Райки, грязных, с висящими по бокам и брюхе колтунами несчастных коров. Хросечка не вылезала с фермы, мыла-намывала хилые вымя коров и во всю матушку ругала-костерила Райку. Целую неделю та могла не выходить на работу и голодных животных кормили, доили другие доярки. Нерадивую Райку перевели в скотницы. Она вычищала коровник, но уже и здесь ей грозило увольнение. 
- Гнать у шею надо таких работничков! - громко возмущалась сидящая под коровой незаметная Хросечка. Рядом с нею стояла, возвышалась мощная, как монумент, широкозадая и широкомордая Райка-скотница. Бабы подшучивали:
- Гляди, Хрось, доразоряешься! Пырнёть вилами у бок, даже и пикнуть не успеешь!
Но бесстрашная Хросечка продолжала поносить Райку. Та ухмылялась:
- Ишь ты, богова невеста! Ды я к твоим коровам ни на шаг не подойду! Чисти, таскай говно сама!
Хросечка сама и убиралась в двух группах: задавала корм, поила, убирала навоз. И уже через некоторое время коровушек было не узнать! Чистые, ухоженные, посправневшие они стали давать неплохие надои. Хросечка выбилась в передовики. Бабка Кулина опять воспряла желанием устроить судьбу дочери. Случилась ещё одна попытка свадьбы. Но теперь это была другая Хросечка.  Уважаемая Ефросиния Александровна. Маленькая, но гордая. Непримиримая ко всяким нападкам и проявлениям чужой воли.
Работа отнимала много времени, заглушала сердечные волнения, а когда опять что-то начинало ворохаться в груди, Хросечка хваталась за любимое занятие - вышивание. Ни у кого из девок, баб на деревне не было таких расшитых цветных рушников, наволочек, накидок, обтяжек... Пышная, нарядная постель Хросечки из отборного гусиного пуха казалась воздушной да только утопала Хросечка в ней одна, в гордом одиночестве.
Лето Хросечка не то что не любила - она его ...  боялась. Боялась особо волнующих, горячих летних ночей, когда совсем не спится, а выйти "на вулицу" уже неловко: подросли другие девки - появились новые невесты. В такие ночи Хросечка мучилась и торопила лето пройти поскорее, ждала короткую туманную осень и ясную стылую зиму, от которой прояснялось и в голове и в душе. Именно зимой к ней нежданно-негаданно пришло счастье. Но перед этим в деревне случилась беда: у красавца Шурика умерла жена. Ужасная нелепая смерть унесла совсем молодую женщину, оставившую двух малолетних детишек. У Аннушки, жены Шурика разболелся живот. Живот побаливал давно, но мало ли какие у баб женские секреты и проблемы. В тот день Аннушка с самого утра лежала на печке: от горячих кирпичей боль как-бы затихала, унималась. Но внезапно ей стало совсем лихо и старшенький Андрейка был послан к соседке, бабке Кулине. Мальчишка ревел, было непонятно о чём он говорит, но бабка, всё ж, разобрала, что " мамка криком кричить на печке". Когда бабка Кулина пришла к Аннушке, та уже сползла с печки на казёнку и бледная, белая, как полотно, еле проговорила: "скорее, скореича у больницу". К хате на ЗИЛке подкатил ничего не подозревающий, приехавший на обед Шурик. Аннушку завернули в одеяло, уложили в кабину и Шурик погнал: и медлить нельзя и трясти опасно!
Но... затянула свою хворобу Аннушка и гнойный аппендицит, перешедший в перитонит, погубил молодую жену и мамочку. Страшное горе потрясло всех. "Как жа ён теперя с двумя дитями?" - горевали в деревне. Плакала Хросечка, не понимая такой несправедливости жизни и смерти. Она находилась "по-суседски", рядом, она первою и ступила на двор Шурика, чтобы помочь в самых необходимых делах. Шурик весь сник, не поднимал кудрявой головы, белый свет померк для его ясных глаз. Спасала только самогонка и его теперь всё чаще и чаще видели пьяным. Отец Шурика, как и отец Хросечки погиб на войне; больная мать жила у старшей сестры в городе, а две другие сестрёнки имели свои семьи в соседних деревнях. Они наезжали каждую неделю, привозили кое-какую снедь, давали советы и указания и опять улетали в родные гнёзда. Детей Шурик им не отдавал. Хросечка всё успевала: и на "хверме" и в двух теперь хатах. И как ловко у неё это получалось! Уходя на работу, она оставляла четырехлетнего Андрейку с бабкой Кулиной, а маленькую полуторагодовалую Любочку брала с собой. Доила коров в постоянном напряжении: малышка сидела рядышком на маленькой лавочке - того и гляди, корова хвостом смахнёт; задавала корм - Любочка сидела в золотистом ворохе соломы - не дай бог, под вилы полезет! На ночь уносила детей в соседскую хату, к папе Шурику. Бабка Кулина ругалась, плакала впричёт: - Родимыя мамушка! Ето ж што с девкой делаетца? Чужих ребят таскаить за собою, а об своей доле даже и не кумекаить! Ох, горе-горькое, отец небеснай, за што ты мне дал такую нескладёху?!
Хросечка на причитания матери не обращала никакого внимания. Жизнь её приобрела смысл и, признаваясь самой себе, не показывая своих чувств окружающим, она впервые почувствовала себя нужной, необходимой и такой ... счастливой. Да-да, Хросечка была счастлива и весь мир ей казался прекрасным. Ах, как сине, приветливо было высокое небо; ах, как нежно и ласково грело, обнимало её солнце; ах, как завороженно пели птицы и журчали весенними ночами полноводные ручьи! Какая музыка жила во всём! Хросечка теперь даже самой себе казалась красивой. Она, которая уже ни на что не надеялась, обделённая женской статью и красотой, проносившаяся мимо зеркала, боясь увидеть в нём свое отражение и опять лишний раз огорчиться, вдруг заметила, что при каждом посещении Шурика, тайной и несбыточной любви своей, стала останавливаться, задерживаться у прибитого на стенку зеркальца. Хросечка поправляла волосы, по-иному стараясь причесать их, благо, "виски" у неё были густые и даже чуть вьющиеся. Меняла платки и полушалки, что не ушло из-под зоркого глаза бабки Кулины: "штой-та ты, девка, заносИлася, забЕгала?!"
Однажды Хросечка влетела в хату соседа раскрытая, раскрасневшаяся, взволнованная. Стараясь не глядеть на хозяина, сразу бросилась к ребятишкам. Ни под каким видом не хотела она показать свою любовь! Шурик только что проспался. Взъерошенный сидел у печки. Хросечка подскочила к нему: "Ну-ка, батя, чего ты наварил нам?" Она не поверила своим ушам, ЧТО сейчас произнесла, а когда спохватилась, доставая из печки чугунок с пшённой кашей, то почувствовала, как у неё вспыхнуло лицо, загорелись эти самые уши.  От стыда. Ей подумалось, что Шурик поймёт её неправильно, а у неё это просто вырвалось. Она положила кашу в большую миску, забелила молоком и стала кормить Любочку и Андрейку, усадив их рядом на лавку. Сама же, бросив под колени какую-то тряпку, присела перед ними. Шурик лупал, лупал (глядел) на Хросечку прояснившимися глазами да и плюхнулся сзади, обхватив её узенькие плечи: - Ты такая хорошая Хрось! И совсем не страшная, как болтають по деревне, - ткнулся он в затылок Хросечки. - А виски у тибе так хорошо пахнуть! Ты чем головУ мыешь (моешь)?
- Чем усе мыють, тем и я. Толькя когды споласкываю, то усегда капну туда каплю деколону, - скрывая от смущения пылающее лицо, ответила Хросечка. Андрейка ел-уплетал кашу сам, Любочку Хросечка кормила с ложки и рука её дрожала.
- Ты не уходи домой, Хрось. Побудь у мине, - вдруг тихо произнёс-попросил Шурик. У Хросечки заколотилось сердце: вот оно, наконец-то! Но она, опять не подавая никакого вида, будто равнодушно промямлила: - Ладно уж. Приду посля дойки. А ты за дитями догляди ды не напейся!
На ферму она прилетела на крыльях. В голове одно: что будет? что случится? На этот раз Хросечка медлила и последних коров обихаживала неторопливо.
- Ты што, Хрось, ночевать тут севодня надумала? - удивлялись бабы доярки.
"Ой, зря я его от выпивки отговорила! Пускай бы был чуть-чуть выпимши. С трезвым я совсем не знаю, как себе вести! Сгорю от страха и стыда!" - мучилась воображаемым вечером близости Хросечка.
Дома тайком от матери она взяла "четвёрку" (четверть бутылки)чистой, как слеза, самогонки, сунула в карман фуфайки и подалась на "свиданку". Да, по сути это и было её первым свиданием, первой встречей с желанным мужчиной, который - о, счастье! - пригласил, позвал её. До соседней хаты было шагов пятьдесят, но шаги эти Хросечка осиливала долго, нафантазировав всякое. То ей казалось, что Шурик чистый, выбритый, красивый сидит за убранным угощением столом, ждёт её; то она представляла, как он пьяный валяется на печке, а  голодные детишки ревут и мечутся по хате; последняя же мысль, что Шурик просто посмеялся и совсем не ждёт её - поворачивала Хросечку обратно, назад. Набравшись смелости, она, всё же, толкнула дверь, вошла в хату. Дети бросились ей навстречу. Так и есть! Шурика не было. "Теперь позору не оберёшься, если он подумает, что я, дура, и вправду поверила и пришла!" - Хросечка схватила одёжку ребят, собираясь увести их к себе и в эту минуту в хату влетел Шурик: - Вы куда ето, на ночь глядя?! Ну-ка, всем раздеватца! Приказ старшего! - шутливо и совсем трезво закричал он, стягивая с плеч Хросечки фуфайку...
За столом сидели вчетвером. Хросечкина самогонка пришлась впору.
- А ведь мы, Хрося,  пьем с тобою в первый раз, да? - спросил Шурик и улыбнулся, - Дай бог, не последняй!
От выпитого Хросечка расслабилась, ей стало так хорошо, как никогда не бывало в её жизни. Детей уложили спать. Она ещё и ещё подливала Шурику, стесняясь его открытого разглядывания. А он, не отрываясь, всё глядел и глядел на неё, как будто бы впервые увидел. И когда Шурик совсем захмелел, Хросечке стало легче, в ней появилась смелость. Веселье охватило Хросечку: ей хотелось смеяться и смеяться. Шурик, наверное, понял это по-своему, по-мужицки. Обнимая Хросечку, он старался увести её в сторону постели, но та упиралась, мысленно уговаривая себя: "Толькя не севодня, толькя не с первого же раза! Пусть ещё хоть чуть-чуть поухаживаить!" Молодой, горячий, похоже после смерти жены не имевший с женщиной близости, Шурик вовсе распалился. Он, как котёнка, схватил Хросечку и швырнул на кровать. Весь хмель у Хросечки тут же улетучился, испарился: такого броска она не ожидала. Справиться со здоровым мужиком Хросечке было не под силу да она и не пыталась... От пронзившей её маленькое тело боли Хросечка не кричала. Терпела. А почувствовав блаженное облегчение вместе с чем-то влажным и вязким, в коем утопала в постели, она заплакала.
- Ну ты, Хрось, и даешь! Ты што, мать твою душу так! Всё еще девкой была?! Тибе ж сватали двадцать раз! Неужели ни один мужик не совладал с такэй-то дюймовочкой?! - растерянный Шурик будто отрезвел.
- И ты б не совладал, и ты б не управился, если б я  тибе, дурака такого, не любила!
Шурик сконфуженно повесил голову: - Што жа делать теперя будем? Знаешь, переходи-ка ты, Хросечка, сюды, к ребятам. - тихо произнёс он. - Оны ж тибе, гляди, как любють!
- А ты, Шур, хуть крышечку любишь мине? - осмелилась спросить Хросечка.
- Любишь, не любишь - дитям ты нужна! Оны уже и привыкли к табе. Так шту, сама гляди, подумай!
Хросечка встала, и  уже ничего не стесняясь, скомкала кровяную простынь вместе с валявшимися в постели трусами, бросила в таз для стирки. В эту ночь Шурик её больше не тронул. Сразу же, то есть на другой день Хросечка не решилась перейти к Шурику, ведь не прошло ещё и года после смерти Аннушки. Когда же Шурик особо настаивал - оставалась на ночь.
И в деревне заговорили! При встрече посмеивались, интересовались: - Шур! Ну и как молодуха? Как новая мамка дитям? Не пужаютца едакой крысоты?
Если Шурик был абсолютно трезвым - что случалось пока редко - он, будто стыдясь, обрезал: -  Што вы привязались ко мне с Хросечкой! Што, других баб што ля нету? Зубоскальте! Делать вам больше нечего как языками чесать!
Хорошо, этих слов не слышала Хросечка. Дома же, изрядно выпивши, чувствуя всё же вину перед нею, Шурик ругался, отводил душу, глядя на окна и двери, будто за ними стояли деревенские сплетники: - Ды вы пальца ие не стоите! Ды вы в подмётки ей не годитесь, барыни-крысавицы! Хросечка у мине маленькя да удаленькя! Правда, Хрось? - обращался он уже к ней самой.
- Ты лучше ето усё на людЯх скажи, а у хатя не хорохорься! Ишь, какой смелай! - Хросечка не церемонилась с Шуриком, считая его уже своим. А как же не своим, если Хросечка округлилась, пополнела и даже похорошела. И всё благодаря Шурику. Но не этому здоровяку и крикуну, хотя, конечно, его участия не отымешь, а другому, махонькому, только-только обозначившемуся в ней. Большому Шурику она вымолвить про это не смела, боясь спугнуть, сглазить своё счастье. Она не обращала внимания на частые выпивки Шурика, на досужие разговоры людей... Она благодарно, благоговейно глядела на Шурика - конечно, теперь он свой, теперь он её!
Но не тут-то было! Коршунами налетели на Хросечку сёстры Шурика - Нинка с Зинкой. У них были свои планы, свои расчёты. Хросечку они не ставили ни в какой ряд, ни с боку ни спереди, а тут, оказывается, не только помощью благой пахнет! Тихой сапой подкралась страхолюдина к красавцу-брату и уже почти приручила. В деревне же красивых девок хоть пруд пруди! И не одна не откажется от любви к такому вдовцу несмотря на двух деток. Да и после войны осталось столько молодых вдов! Одна такая баба была подружкой Зинки и вот Катеньку эту и привела Зинка в хату брата. Возвращаясь с вечерней дойки, Хросечка увидела ярко-светящиеся окна соседской хаты и поняла: шумит пьянка-гулянка. Сердце Хросечки ёкнуло, в голове тоже зашумело. Она подошла к задней стене хаты, прислушалась. Хоть и громко кричала песни развесёлая троица с выделяющимся басом Шурика, сердце Хросечки колотилось, бУхало ещё громче. Она поняла, что Шурика потеряла. Но ещё бОльшей тоской её охолонУло от сознания потери Любочки и Андрейки. Кончилось её короткое счастье. И радовала и пугала мысль о том, что будет с её родным, маленьким Шуриком, когда тот заявит о себе во всеуслышание.
Так и случилось, как вещала душа Хросечки. Катенька с того вечера осталась в хате Шурика. Была она бездетной, не успела родить - убили мужа на войне совсем молоденьким. Старше Шурика на пять лет, Катенька блистала и покоряла красотой - куда там бедной Хросечке! Шурик при встрече с Хросечкой прятал глаза, завидя ещё издали, поворачивал за угол, а дети бежали к ней, спотыкаясь, тянули ручонки. Особенно маленькую Любочку нельзя было оторвать от Хросечкиного подола. Мать же, бабка Кулина радовалась в душе, что всё так переменилось, она не пускала ребят в хату. Хросечка пропадала на работе. Уходила затемно и возвращалась затемно. Вскоре Шурик с Катенькой переехали в район. От боли и отчаяния Хросечка сходила с ума. Пусть Шурик не с нею, пусть с другой, но ей необходимо было его видеть! Она осунулась, похудела. Выпирающие на коричневом от пигментации лице острые скулы ещё больше усугубляли некрасивость Хросечки.  Но выпирали не только скулы - выпирал и её живот и теперь все заметили это. Некоторые "за глаза" насмехались над ней, но многие и жалели. Бабка же Кулина даже заболела, не перенося такого позору - "девка принесла у подоле"!
Но богова невеста так и не стала матерью. Жадная до работы, махонькая Хросечка надорвалась на ферме. Прямо там открылось кровотечение. Пока нашли транспорт был уже глубокий вечер. Хросечка совсем ослабла, помертвела лицом и всё боялась, что не дотянет до районной больницы. Но, как это не удивительно, в маленьком хилом тЕльце оказался сильный, здоровый дух. В родильной палате Хросечка просила, умоляла доктора: "Вы толькя яго спаситя, мояго сыночка, Шурочку!" Она была уверена, что у неё непременно будет мальчик. Старенький акушер, потупя взгляд, лишь развёл руками: "Некого, милая, спасать... и нечего... Крепитесь!"
Ефросиния Александровна так и прожила одна без мужей, без детей. Иногда грустно шутила: "Я ж богова невеста! Он мине не отдаеть никому! Рявнуеть! Даже к святому духу, коль не дал от него забеременеть!"