Продолжение повести «Лютая».
«Красавчик».
Глава первая.
Вернувшись, домой с острова, где захоронил мать, Митя решил не задерживаться в селе. Заметно повзрослевший за последних несколько дней, он понимал, что советская власть не оставит его в покое и обязательно будет преследовать, как сына лютого врага. «Отсижусь на острове до осени, а там видно будет», - подумал он и стал собираться в обратную дорогу.
Загрузив самодельную тележку продуктами, которых было не так много, и вещами, включая тёплую одежду, Митя присел на лавку возле «русской» печи и задумался. События в Заболотном последних месяцев перевернули юное сознание до взрослого понимания произошедшей трагедии. Внутреннее ощущение пустоты и безысходности тяжёлым грузом давили на детские плечи. Вдруг в его голове пробежала страшная мысль. «Что теперь станет с Ванькой и Колькой? Красные их обязательно найдут и куда ни будь отправят. У них ведь и отец воевал против большевиков». Митьке стало даже не по себе. Но что мог сделать для родных братьев по матери восьмилетний мальчишка.
Занятый тяжёлыми мыслями и воспоминаниями, он не услышал, как в комнате появилась высокая пожилая женщина, со строгим лицом и в повязанном на голове чёрном платке. От мамы Митя знал, что зовут её Елена Матвеевна, и она является его бабушкой по отцу, но он ни разу не был в её доме и даже не мечтал об этом. Почему так получилось - Митя не знал, и не очень – то интересовался этим вопросом. Когда были рядом братья, ему их общества хватало, а после начала восстания у него появились другие интересы.
- здравствуй Дмитрий. Ты куда это собрался? К деду с бабушкой? - спросила женщина ровным голосом.
- к ним,- соврал Митя
- не надо к ним ходить. Опасно. Им советская власть не простит твою мать. И тебе покоя не даст. У нас жить будешь. Как - никак внуком приходишься. Да и на Степана сильно походишь. Не тронут тебя большевики в память о нём.
Вначале Митя хотел категорически отказаться от предложения строгой женщины, так как был твёрдо уверен, что на острове рядом с могилкой матери ему спокойней будет, но немного поколебавшись, согласился.
- вот и хорошо. Тогда не будем терять время и потянем твою тележку в сторону нашей избы
Половину пути шли молча. Митю терзали сомнения в правильности своего решения, но вслух он их не высказывал. Первой заговорила Елена Матвеевна:
-живность держали?
- какую живность? – не понял Митя
- корову, овец, птицу
- нет. Как Вербу красные забрали, больше коровы у нас не было. А всё остальное, что они не успели отобрать, забили и съели. У нас ведь семья была - целых четыре человека.
- я знаю. Хорошо, что братьев твоих в Воздвиженское увезли, а то бы сейчас хлопот с ними не обобраться.
Поняв, что Елена Матвеевна всё знает об их семье, Митька от страха сжался в комок. «Только бы она не рассказала красным, где сейчас находятся Колька с Ванькой. Они не виноваты, что их родители воевали против советской власти», - подумал он.
Изба, к которой подвела Елена Матвеевна, стояла в глубине от дороги, в окружении высоких елей и сосен. Выглядела ещё крепкой и внушительной в размерах. Высокий тесовый забор прикрывал от любопытных глаз внутренний двор и всё, что на нём находилось.
- вот и наш дом, в котором тебе придётся жить.
В это время внутри двора что – то стукнуло, широко открылась калитка и в проёме показался широкоплечий мужчина с маленькими колючими глазами и нависшими на них мохнатыми бровями.
- ну что стоишь как пень? Проходи во двор, - скомандовал мужчина и высоко на лоб задрал пучки бровей. Мите сделалось не по себе. Ему враз не понравились ни дом, ни мужчина и не стоящая рядом Елена Матвеевна. Он был готов бросить у калитки тележку со всем скарбом и рвануть, куда глаза глядят. Но пересилив себя в очередной раз, сделал робкие шаги в сторону открытой калитки.
Рассмотреть содержание внутреннего двора Митя не успел. Елена Матвеевна, подтолкнув его в спину, произнесла:
- Ступай в дом. Нас Егор Павлович уже заждался. Его кормить пора.
Обед проходил в полной тишине. Только изредка гремела посуда, да поскрипывала табуретка под хозяином дома. Митю это напрягало и тревожило. Весь детский организм протестовал против среды, в которой он оказался. И, несмотря на обилие вкусной пищи на столе, трапеза казалась ему пресной.
После обеда Елена Матвеевна завела его в небольшую комнату, похожую на каморку, и неожиданно тёплым голосом сказала:
-эта комната твоего отца. Теперь ты в ней будешь жить. Перетаскивай свои пожитки и устраивайся. Немного помолчав, добавила:
- Егора Павловича не бойся. Он хороший человек. Можешь его называть дядя Егор, а меня бабушка Лена.
Выслушав её, Митя неожиданно спросил:
- а где будут хоронить моего отца?
- в городе. Ему новая власть все почести воздаст, как герою, погибшему за правое дело. Да и отец его, твой дедушка, на городском кладбище погребён.
- вы поедете в город на похороны?
- нет. Я с Сёмой здесь, в Заболотном простилась, - ответила Елена Матвеевна и, взглянув на внука, тихо заплакала.
Немного успокоившись, она погладила Митю по голове и тихо сказала:
- теперь ты у меня есть.
От сказанных слов на детском сердце стало тепло. Митя прижался к Елене Матвеевне и неожиданно для себя громко зарыдал.
Он отчётливо вспомнил падающего на землю, застреленного им, отца, а в ушах прозвучали последние слова матери: «что ты наделал, сын! Это же твой папка!».
Не ведая об ужасной трагедии, которую пережил её внук, Елена Матвеевна ещё крепче прижала к себе Митю и успокоила:
- не бойся. В обиду тебя не дам. До самого большого начальника дойду, если потребуется. Я ещё не очень старая и поднять тебя на ноги успею. А сын за мать не должен отвечать.
Первую ночь на новом месте Митя спал плохо. Постоянно возвращался к событиям последних дней и тихо плакал, уткнувшись в большую пуховую подушку.
После подавления крестьянского бунта и разгрома красными повстанческой армии, в селе Заболотном революционная «тройка» почти месяц занималась выявлением зачинщиков восстания, участников и их пособников. Всех, кто хоть мало - мальски подходил под эти категории, арестовывали, лишали всего имущества и этапами отправляли в необжитые таёжные леса Севера. Созданные на территории специальных поселений комендатуры бдительно следили за поведением «политических заключённых», а сам комендант был Верховным судьёй и повелителем их судеб. Жильём и пищей ссыльные обеспечивали себя сами. Строили землянки, охотились на зверя и птиц, собирали грибы и ягоды, ловили в реках и озёрах рыбу. Любое их роптание на рабскую жизнь или попытка к побегу жёстко пресекались, вплоть до расстрельного приговора.
Но человек есть человек, особенно если он русский, да ещё коренной сибиряк. Постепенно и в этих богом забытых медвежьих углах тайги жизнь налаживалась. Уже через год - другой стали поевляться бревенчатые дома, многосемейные бараки, бани с топкой «по-чёрному», играться свадьбы и на свет появляться дети. С рождения бесправные, как их родители, но такие же как все дети мира улыбающиеся солнышку.
К концу работы «тройки» село заметно опустело. Более шестидесяти семей были лишены гражданских прав и сосланы в суровую неизвестность. В список неблагонадёжных попали и родители Лютой, которые никогда не разделяли её взгляды на жизнь и не поддерживали дочь во время восстания. Их вина состояла только в том, что они пустили её на божий свет. Саму Лютую красные не смогли найти ни живой, ни мёртвой. Некоторых её родственников и соратников даже пытали. Но что они могли сказать, если не знали, где она находилась в разгар боя. Был свидетель последних минут жизни Лютой - дневальный, да и тот оказался в колонне пленных, которую красные расстреляли у деревни Пихтовки.
Слёзы детей и взрослых, стоны и проклятья стариков долго не затихали на улицах некогда тихого Заболотного. Высокую цену заплатило село за непокорность и противостояние новой власти. Вместе с выселенцами, убитыми в боях и расстрелянными на этапе, оно безвозвратно потеряло около шестисот граждан разного возраста и вероисповедания.
Завершив своё гнусное дело, оставив для поддержания порядка в Заболотном отделение стрелкового полка во главе с Иваном Петрилиным, «Тройка» в сопровождении вооружённой охраны отбыла в уездный город.
Убитые горем, униженные властью и потерявшие веру в будущее, граждане села ушли глубоко в себя и полностью отвернулись от внешнего мира. Жизнь в Заболотном замерла, словно природа перед бурей.
Но долго продолжаться это затишье не могло. Сильнее всего крестьянина к жизни мотивирует забота об урожае и о том, как подготовиться к предстоящей зиме, чтобы сохранить от голодной смерти и лютого холода себя и семью. Горе горем, а раз господь сохранил тебе жизнь, ты должен быть благодарным ему и жить. Вначале неуверенно, а затем всё быстрее и быстрее закрутилось колесо мужицкой энергии. Все члены больших и малых семейств, дружно включались в общую работу.