С Деревом своим я провозился довольно долго. Исправлял, два раза перерисовывал: стирать было нечем. Сначала вспомнил про фараонов. Она говорила что-то про фараонов - может быть, в полубреду, а, может, приснилось. Но к снам я с некоторых пор научился относиться всерьёз.
М-да, если бы мне ещё полгода назад сказали, что я буду верить в сны и бояться подходить к старым развалинам, я бы поржал.
В общем, фараоны могли понадобиться. И я сделал им на дереве персональный куст, причём, куст со знаком вопроса – чтобы не забыть обсудить это вместе.
Потом вспомнил про Саладина. О нём я знал меньше всего, у нас была единственная ниточка из музея - самая ненадёжная и туманная. Но я всё-таки втиснул в крону веточку «Саладин» и тоже со знаком вопроса.
Короче, я несколько раз переделывал рисунок, чтобы было попонятнее, менял надписи на цифры, цифры на надписи, подписывал персонажей – отчасти, чтобы убить время, отчасти, чтобы сделать хоть что-то наглядное.
Наконец, всё было кончено, я обвёл готовый вариант на просвет перед лампой - получилась копия – для пани. Свой листок сложил и спрятал в бумажник. Почему-то мне казалось, меня за всё это похвалят.
Она всё время спала, дышала ровно – я подходил несколько раз проверить и пощупать лоб. Смотрел на неё и удивлялся: она опять была другой. Беспомощной, но близкой. Поразительно – какой же разной может быть девушка. Или просто во сне все одинаково беспомощны? Я не знал…
В окне тем временем забрезжило, подходило время разгребать и утрясать всякие дела, и свои – в первую очередь. Вероника вставала рано – чтобы до работы немного размяться - и начинать нужно было с неё.
Звонить из вестибюля общаги я категорически не хотел по куче причин, значит, надо искать автоматы на улице. Значит - запирать комнату, уходить с ключами, бросать беспомощную девушку...
Я немного поломал голову и в итоге написал записку: «Скоро вернусь, обо всём поговорим.» Сухо, да. Но я всё ещё не понимал наших отношений сейчас.
Я очень надеялся, что она будет спать и не кинется куда-то сломя голову прямо с постели. Я уже хорошо знал: с ней надо быть начеку. Пани – не Нора и не Вероника. Она не придёт ночью пьяная в стельку и не будет обдавать официально-бесстрастным тоном. Но в голову ей в любой момент может взбрести что угодно. Например, ломать запертую дверь и звать на помощь.
В общем, я очень спешил, когда в сумерках бежал к ближайшему автомату, оскальзываясь на подмороженном тротуаре.
Вероника откликнулась сразу, я всё точно рассчитал.
- Возможно, сильно опоздаю, - сказал я, переводя дух. – Всё не очень хорошо, надо дождаться врача.
- Сожалею, - коротко ответила Вероника. – Сегодня ты как раз нужен, будут значимые люди, хотела тебя познакомить.
- Я очень постараюсь быть, - уверил я.
Положил трубку и искренне порадовался, что в моём близком окружении есть женщина, с которой можно договориться и на которую можно положиться.
Татке на работу звонить было рано, а это самый главный звонок – только она могла уладить сложности моей пани. Я глянул на часы – и магазины ещё закрыты, надо возвращаться. Я наддал в обратную сторону.
В комнате, со всеми предосторожностями, стараясь не шуметь, я вскипятил чайник,
Пошарил в кухонной тумбочке - голяк. Немного вермишели и соль. Ни хлеба, ни сахара. В матерчатой сумке на полу нашлось несколько картошек. Как они тут живут?.. Хотя, у них же столовая неплохая и работает чуть ли не до одиннадцати ночи… Я нашёл в пакете горбушку и сгрыз, запивая несладким чаем. Ладно, что найду, то и куплю.
На улице совсем рассвело, жизнь раскручивалось вовсю: дом оживал, гудел голосами, день звал на подвиги. Я подписал в записку немножко интимностей: «Запер тебя, как когда-то мечтал. Не бойся – вернусь.»
Налил чашку воды и поставил поближе кровати – после жара захочет пить. Подложил под чашку записку и отправился на операцию-два.
Татка из тех женщин, что хватают трубку, опережая всех. Так оно и случилось.
- Привет, - поздоровался я и быстро обрисовал ситуацию с температурой. Про потерю папки пока решил не говорить – только про то, что её невозможно вернуть.
- Блин, папка какая-то, - затрендела в трубке Татка. – Вообще не в курсах. Ладно, разберусь, пусть с ума-то не сходит, – посоветовала она, понижая голос. - У нас реорганизация сейчас, людям не до папок. Обстановка сложная. То нас сливают, то разливают... Короче, я скажу, чтобы её сняли с конференции, пусть не волнуется. Насчёт прийти пораньше, - она совсем перешла на шёпот, – чёрт его знает. У нас сегодня внеплановая планёрка, неизвестно, как покатится потом. В общем, лечитесь там пока…
Я положил трубку. Ещё одно дело сделано. Про дверь и шмон я тоже благоразумно промолчал, пусть человек спокойно работает в своей сложной обстановке.
Теперь продовольственный марш-бросок.
В аптеке, попавшейся по дороге, сверкали стерильным ледяным блеском стеклянные полки с немудрящими медикаментами. Я уставился на них в замешательстве. Знать бы, что там с моей пани приключилось. Простуда? Вирус? Нервное расстройство? Мать при высокой температуре обтирала сестрёнку уксусом, например…
- Вы что хотели?! – угрожающе возвысилась откуда-то из-под прилавка голова пожилой аптекарши. Чем-то она мне напомнила тётю Машу, и я приободрился.
- У человека температура сорок, – проникновенно поделился я, ввинчиваясь головой в тесное окошечко.
- У вас?
- Нет. У девушки. Найдите что-нибудь…
- Рецепт?
- Ещё не выписали, - извинительно проговорил я и для наглядности прижал руки к груди.
- Вот выпишут рецепт, тогда придёте, - отрезала аптекарша.
- Мы, конечно, придём, - уверил я. - Но только завтра. Я сейчас уезжаю, она будет одна. Некому сходить за лекарствами. А надо что-то срочно, пожалуйста, спасите человека, у нас все лекарства просроченные.
Секунду аптекарша смотрела на меня с подозрением.
- Вера, парацетамол и эхинацею! – крикнула она, наконец, в приоткрытую дверь, и я поздравил себя с победой.
- А витаминчиков можно? – залебезил я, не сбавляя тона. - Хоть каких-нибудь. Хоть немножко. Весна же, авитаминоз... А ей на занятия… Температура сорок…
- Вера, аскорбинку ещё! – повысила голос аптекарша.
На прилавок передо мной шмякнулось искомое.
Я вылетел из аптеки, уверенный, что день начался счастливо. Надо было добивать успешную волну.
В громадном пустом зале двухэтажного универсама клубились две оживлённые очереди. Не особо вдаваясь в подробности, я встал в одну и довольно скоро стал обладателем двух пачек клюквенного киселя. Очень кстати, жиденького сварить для питья... Вторая очередь была больше кучей народа, чем очередью – что-то ожидалось.
Чтобы видеть картину в целом, я поднялся по лестнице и завис на площадке. Ждать пришлось недолго – из подсобки появилась девушка в голубом халате и такой же шапочке, надетой на вязаную шапку. Перед собой она толкала тележка, доверху груженную увесистыми целлофановыми упаковками, кажется это была курица – сверху я плохо видел подробности.
С птичьими криками очередь ломанулась навстречу, девушка с силой толкнула тачку в народ и проворно отступила обратно к дверям. Это с её стороны был правильный манёвр, её бы точно сшибли с ног.
Тележка на полном ходу врезалась в толпу – и сразу исчезла в месиве шапок, воротников и мельтешащих рук. Девушка скрылась и больше не появлялась. Толпа через несколько секунд отхлынула – тележка была опустошена полностью. Кто-то победно нёс добычу к кассе, кто-то отошёл к стенкам – ожидать следующий выход.
Я поразмышлял немного. Курица – это очень неплохо. А ещё лучше, две курицы – и моим девчатам тоже.
О том, чтобы бороться с людской лавиной, нечего было и думать, надо было искать другие подходы. Для хорошо работающего варианта нужно было знать имена-отчества администраторов магазина. Но на поиски кабинетов и расспросы могло уйди куча драгоценного времени.
Я решил рискнуть. Приготовил деньги. Поправил на себе одежду, спустился в зал и направился к подсобке непринуждённым шагом сотрудника магазина. Дверь подсобки была приоткрыта – и я зашёл по-хозяйски запросто, с бывалым видом.
Большой светлый зал был совсем пустым, только две женщины нагружали из кара очередную тележку возле большого стола, обитого жестью. Одна из них была давешняя девушка. На меня никто не обратил внимания, я уверенно приблизился с видом страшно торопящегося человека.
- Я от Сергея Ивановича – бросил я, дружелюбно кивая женщинам, как своим. – Он вам, наверное, звонил?
Я достал деньги и оптимистично поднял их повыше.
Дальше всё был как в цирке. Я положил деньги на стол, веером, чтобы видны были купюры и чтобы было понятно, что это сумма почти за три курицы, и, пока женщины, парализованные их видом, хлопали глазами, оперативно забрал прямо из кара две упаковки, весело кивнул и поспешил к дверям.
- Спасибо! – крикнул я на бегу, вылетел вон и смешался с толпой
Оставался ещё риск попасться на кассе, и я прокрутил в голове пару запасных ходов. Но кассу я миновал беспрепятственно. Нора ещё давно научила меня этому приёму. Чтобы стать незаметным, надо отключить все внешние связи. Думать не о том, что тебя могут словить, а о чём-то своём. Уйти в себя. И я отключил и начал думать о пани, о том, как надо купить хоть каких-то фруктов и где их сейчас найти. Тут просто надо вести себя чрезвычайно уверенно. Например, считать себя сотрудником магазина. Или каким-то чиновником, проверяющим этот магазин.
Эффект сработал – я спокойно прошёл мимо очереди в кассу, благополучно очутился на улице и устремился на поиски прочего. Район я практически не знал, пришлось спрашивать, шнырять по незнакомым улицам и, наконец, я набрёл на крошечный рыночек, где мне достались яблоки. Антоновка, уже порядком подвялая, но я и этому обрадовался. На обратном пути я купил у бабульки пирожков. Слава бабулькам, которые во время перестроечного кризиса спасают от голода утомлённых путников. И себя, кстати, тоже.
Жрать уже хотелось изрядно, и я не удержался и уговорил по дороге один пирог. Возможно, нормально поесть мне ещё долго не получится.
И галопом помчался в общагу, времени у меня было в обрез.
На этаж я взлетел настороженно: условный рефлекс сформировался за один раз. Визуально ничего угрожающего вокруг не было, дверь стояла на месте, я аккуратно открыл её и тихо вошёл.
Она не спала. Смотрела на меня, не мигая. Видимо, только проснулась: в руках ещё держала мою записку, и воды из стакана было еле отпито.
- Температуру мерила? - спросил я нарочито строго и нарочито деловито: что-то мне подсказывало, что всякая лирика будет сейчас только во вред.
- Почему ты меня не разбудил? – спросила она тихо и хрипло, но с силой.
Я подошёл к кровати. Выглядела она уже получше, но глаза были больные, тусклые. Градусник лежал на стуле, я посмотрел. Тридцать семь. Это хорошо, но нечего и думать, чтобы куда-то идти.
- Где-нибудь болит? Глотать больно? В горле першит?
- Почему ты меня не разбудил? - повторила она непримиримо.
- Вот ведь еле живая, - сварливо сказал я. – А всё равно упрямая, строптивая...
Я сел к ней на кровать.
- Тебе нужно лежать, и ты будешь лежать, - сказал я, беря её за руку. - Я всё уладил. Татка тебя отмажет. Про папку и дверь не говорил. А сейчас буду тебя кормить. Температуру померь ещё раз. Если это вирусный грипп, нужен врач.
- Не надо никакого врача, - сказала она возмущённо, но руку не отняла. – Никакой это не вирус.
- А что это? У тебя так было? Ты меня напугала ночью.
- Бывает так, - сказала она нехотя. - Вдруг подлетает температура.
- Почему?
Она пожала плечами.
Я озабоченно помолчал. Подумал: как было бы просто, если бы мы жили у меня в Крыму. Взял бы за руку, отвёл бы к девчатам в лабораторию, сделали разом нужные анализы, и всё было бы ясно в тот же день. Хотя… попробуй отведи её за руку…
- Ладно, я пошёл на кухню, - сказал я, поднимаясь. – Скоро тебе будет бульон и кисель, а пока яблочек погрызи. И вот, поразвлекайся… Тебе будет интересно...
Я взял со стола приготовленный листок со своим рисунком и положил ей на нос.
продолжение следует.