Режиссер

Виктор Ян-Ган-Чун
               
       В 1985 году при производственном строительно-монтажном объединении создали трест «Оргтехстрой». Смысла большого в этом не было, так как объединение и до создания треста прекрасно работало и успешно выполняло все стоящие перед ним задачи. Трест создавали под одного человека – бывшего заместителя генерального директора комбината по строительству. Человек этот, будучи очень немолодым, успевшим побыть на пенсии лет десять-пятнадцать, решил «тряхнуть стариной», поработать на благо себя и общества. Какие рычаги и где он нажимал, не знал никто. Что им двигало, тоже не совсем понятно, может, финансовое положение решил поправить, а может, захотелось пропеть какую-то свою лебединую песню. Трест создали. Имея почтенный возраст, руководитель был энергичен и бодр. Звали его Афанасием Андреевичем. Он еще раз доказал, что в старости у человека (кроме по-настоящему умных) нет предпосылок становиться лучше.
Собрали людей «с Волги, с Камы, с быстрых рек». Кто-то был после декретного отпуска, кто-то из производственников, тяготея к проектному делу, перешел, а другие просто искали работу. Многие о проектировании не имели никакого понятия. Только четверть из общей численности человек в шестьдесят были хорошими специалиста126
ми в своем профиле. Их-то и назначили руководителями групп и отделов. И заработало учреждение! Была бы контора, а работа найдется всегда! С первых же дней старичок-руководитель получил прозвище «Режиссер». И неспроста. До всего ему было дело: инженеров-механиков учил, как гайки закручивать, людей с пятнадцатилетним конструкторским стажем – как педаль у кульмана нажимать, как карандаш держать. Любил, когда люди суетятся, чертят, стирают начерченное и снова чертят. Просто стоять и думать возле кульмана не приветствовалось. Все руководители групп и отделов каждый день после работы были обязаны на час задержаться. В большом кабинете «режиссера», расположившись на стульях, стоящих вдоль стенок по левую и правую руку от начальника, каждый ждал вопроса: «Что ты сегодня сделал?» Ответить, кто чем занимался в рабочий день, должны были все поочередно. Остальные слушали. У начальника в городе не было ни семьи, ни друзей, ни родственников. Был один как перст предоставлен самому себе и, наверное, мог бы круглые сутки находиться на работе. Жаль, подчиненных нельзя возле себя держать больше возможного. «Режиссеру» было наплевать на то, что у людей дети в детских дошкольных учреждениях, которых надо забрать вовремя, и много других вечерних забот, обусловленных семейной жизнью. Работники треста стали в кулуарах роптать, осуждая волюнтаризм начальника, но противиться этому никто в открытую не решался. Задавил Афанасий Андреевич неустоявшийся коллектив треста своим возрастом, суждениями, не терпящими никаких возражений, окриками, понуканиями. Многие понимали и то, что у «режиссера» есть где-то высокие покровители. Одним словом, создан был не просто трест, а трест терпимости. Было бы и дальше так. В конце концов, все в этой жизни притирается, и здесь бы стерпелось-слюбилось, но скандал возник по причине банальной.
Отдел металлистов возглавлял Веснин Николай Сергеевич, человек справедливый и всесторонне развитый. В строительстве «собаку съел», писал стихи, прозу, отлично рисовал и играл на баяне. Про таких говорят: «Если человек талантлив, то он талантлив во всем».
Под началом у Веснина работала Фаина Захаровна, яркая полнотелая вдова лет сорока пяти. И было у нее горько на душе от того, что не она начальник отдела. Стала она всячески подсиживать Николая Сергеевича, льстить управляющему, заигрывать, но не без пряников. То пирожков принесет старичку, то шанежек, то еще чего-нибудь вкусненького. Все это обставлялось благими намерениями. Да и действительно, почему бы не угостить престарелого человека, питавшегося в учреждениях общественного питания, чем-нибудь домашненьким. Знаки внимания «молодки» (она была лет на 25 моложе Афанасия Андреевича) не остались незамеченными.
Вскорости народ увидел, что в служебную трестовскую машину Фаина Захаровна садится, как в свою собственную. Шила в мешке не утаишь. Через некоторое время весь трест знал о специфических отношениях Афанасия Андреевича и Фаины Захаровны.
Если бы Фаина Захаровна действительно воспылала страстной любовью к старику, так дай-то бог, но нет, эта коварная женщина не мытьем, так катаньем решила добиться своего и снять горечь с души – сесть на место Николая Сергеевича. У старичка же взыграло ретивое. Можно предположить, что чувства Афанасия Андреевича были вполне искренними.
Через некоторое время отношение управляющего трестом к отделу металлистов и в особенности к его начальнику разительно поменялось. Что не сделаешь ради ночной кукушки! Причем сделано это было столь неумно, что только глупый человек мог этого не заметить. Действительно, любовь слепит, а некоторых и рассудка лишает.
Теперь все, что ни делал Веснин, было плохо: не так задания выдает, плохо и медленно проектирует, не знает СНиПов, не владеет расчетами и т. д. И говорилось это при подчиненных, что уж совсем никуда не годится, а иногда и просто в оскорбительной форме.
Все это видели и работники треста, но только Гена Зябликов и его малочисленная группа, состоящая из трех человек, включая Гену, возмутилась открыто. Зябликов возглавлял группу механиков-конструкторов. Имея хорошие теоретические знания, Гена давно хотел «с линии» уйти на проектную работу, а тут с образованием треста как раз шанс подвернулся. Будучи человеком совестливым, видя, как старик безосновательно ест поедом Веснина, Зябликов не смог этого стерпеть. Перед очередным трестовским собранием Гена и его конструкторы поговорили с инженерами треста о ситуации, которая сложилась вокруг Веснина. Большинство трестовских работников сочувствовали Веснину и были согласны с тем, что с волюнтаризмом руководителя треста надо что-то делать. Некоторые в коридорных разговорах даже пообещали поддержать Зябликова и его группу.
Собрание началось. Когда в конце своей речи «Режиссер» начал хаять Веснина, Гена с места крикнул: «Это все неправда!»
– Может, ты лучше меня знаешь правду? – спросил управляющий.
– Ее знаю не только я. Знает весь трест! – ответил Гена, надеясь на поддержку.
Зябликов взял слово и сказал правду. Конечно, о взаимоотношениях Афанасия Андреевича и Фаины Захаровны не было сказано ни слова. Гена только сказал, что нельзя решать свои меркантильные интересы, искажая истину. Народ, конечно, понимал, о чем идет речь. Много хорошего было сказано о работе и человеческих качествах Николая Сергеевича. Поддержали Зябликова и конструкторы его группы. Но больше ни один из присутствующих не высказался в защиту Веснина. Ни один! Кто-то сидел, потупив глаза, кто-то нервно теребил носовой платок.
Были и желающие выслужиться перед руководителем треста, воспользовавшись моментом, пели ему дифирамбы. Большинство низкоквалифицированной публики можно было понять. Где еще пристроишься с такой квалификацией? Но специалисты-то почему молчали? Просто боялись некоторых осложнений в жизни. А на справедливость и совесть можно наплевать. Они ведь не лают и не кусают…
Вот так, даже борясь за правду, на коллектив порой опереться нельзя. Коллектив оказался скользким, как речной камень-окатыш в мокрой тине.
Впоследствии Зябликов рассказывал:
– Объективности ради надо сказать, что уживались в Афанасии Андреевиче два совершенно разных человека. В быту, за пределами производственных отношений, был нормальный старик. Мог совет по-отечески дельный дать и похвалить, но, переступив порог треста, преображался, становился людоедом. А тут еще седина в голову, бес в ребро, эта поздняя любовь мочой ударила человеку в голову.