Опубликовано в сборнике конференции Международной ассоциации исторической психологии «Историческая психология и геополитика», прошедшей 18 мая 2017 г. в Санкт-Петербурге
Талейран как либеральный демократ в книге Дэвида Кинга «Битва дипломатов, или Вена, 1814»
Можно с уверенностью сказать, что, поддавшись соблазну точно охарактеризовать психологические характеристики реально существовавших людей, историк не может не отойти в сторону от исторической реальности. Особенно это наглядно в случае, если объектом повествования является какое-то грандиозное событие – ну, например, знаменитый Венский конгресс 1814 г. Именно это случилось с книгой Дэвида Кинга «Битва дипломатов, или Вена, 1814» (1), в которой автор, современный историк – и талантливый литератор, несмотря на заявленную объективность изложения, опираясь на множество исторических источников, в стремлении структурировать изложение, неоднократно, пользуясь выражением Ф. Анкерсмита (2), из области добросовестной историографии переходит на зыбкую почву исторического романа.
Уточним понятие нарратив применительно к историографии. Франк Анкерсмит пишет, что при слове нарратив часто вспоминают об историографии, созданной по образцу художественной литературы. Для обычных читателей «Пармская обитель» или «Дэвид Коперфильд» Диккенса – идеальные образцы нарративной художественной литературы и яркая иллюстрация того, что представляют собой нарративные структуры. Современная нарративистская философия более занята многоплановым подходом, ее больше интересует логическая природа языковых сущностей, используемых при рассмотрении прошлого (таких как «нации», «интеллектуальные направления» или «настроение умов»), чем описание протекающих во времени процессов. Нарратив в современном историографическом понимании представляет собой не только – и не столько – линейно разворачивающееся повествование, сколько логическую структуру, в сетке которой укладываются факты исторического прошлого.
В работе «Нарративная логика» Анкерсмит говорит о том, что невозможно провести четкую грань между историческим исследованием и нарративным написанием истории. Поиск и описание фактов обычно производится в рамках определенный нарративной интерпретации, именно факты определяют, каким окажется ее результат. Было бы ошибкой переоценивать эту ситуацию, и в силу невозможности проведения четкой грани между историческим исследованием и написанием истории делать вывод о том, что их вообще не следует различать . Анкерсмит показывает также, что нет жестких формальных оснований для различения историографического описания и исторического романа – хотя это совершенно разные вещи, наглядно представляя трудности такой дифференциации с помощью следующего образного сравнения: «даже если нельзя с точностью сказать, где кончается шея и начинается туловище, их анатомическое различение не вызывает никаких возражений» .
Обсуждения вопроса о соответствии между истиной и историческим дискурсом в исторической науке началось в первой половине XX в. в трудах Коллингвуда, Мамфорда, Поппера, определенный итог развитию дискуссии положил новый историзм, который в определенной мере оправдал употребление нарративных конструкций. Но, тем не менее, этим полезным приемом злоупотреблять все же не стоит – и этой проблеме и посвящена данная статья.
Сам монтаж событий в книге Д. Кинга произведен с целью достижения определенного эффекта. Венский конгресс явился ключевым событием XIXв., формирование в массах образованных людей предвзятого к нему отношения – вещь не очень безобидная. Как и вообще проблема различения документального и художественного жанра.
Примечателен перечень участников, в котором Александр I оказывается в самом конце, причем первым делом сообщается о его сексуальных склонностях, что довольно странно в контексте только что совершенной победы над Наполеоном, организацией, собственно, Венского конгресса и намерением осуществить невиданное в истории дело – уговорить все государства вести политику в согласии с христианскими принципами. Любопытно, что короткая справка по его жене также содержит сведения о ее сексуальных предпочтениях (о чем, кажется, на самом деле вообще нет никаких особых сведений), почерпнутых, надо полагать из самых сомнительных источников. Не стоит думать, что это получилось как-то само собой. Очевидно, что читателям хотят внушить мысль, что о роли России в разгроме Наполеона и говорить особо не стоит. И предвзятое отношение к России видно уже из зачина, из списка основных участников, в числе которых России отводится последнее место.
Конгресс, как понимает читатель, проводит Меттерних и Талейран, даже, кажется, прежде всего Талейран, который, между прочим, не так давно был достаточно близок к Наполеону, и которому, согласно Кингу, несколько мешают туповатые и чрезмерно агрессивные пруссаки, производящие довольно комичное впечатление; прием, надо сказать, прямо-таки театральный. Меттерних временами почти полностью погружается в любовные переживания. В качестве исторического источника часто используются письма, найденные в 1949 г. и нигде не высказано сомнение в их аутентичности. Талейран, вдруг оказывающийся гарантом прав народов Европы, особенно малых, перед лицом агрессивно настроенного русского царя,Талейран, практически посадивший на трон Наполеона, сотворивший еще немало и других катастроф, причем, не всегда достоверно известно каких, получается, ведет здесь европейскую политику в полном одиночестве, разыгрывая, и уже который год, сложную многоходовую комбинацию с самим собой... И возникает естественный вопрос – что бы было, если бы у русского царя не было склонности к проведению мирных конференций, а он бы просто предъявил европейскому сообществу свой план новой организации Европы? Из текста не совсем понятно, почему русские войска стоят повсюду в Европе – автор книги упоминает об этом с видимым огорчением? Неужели из-за врожденной русской агрессивности? Роли России в победе над Наполеоном в книге посвящен только один абзац. И текста также очевидно, что основной заботой России является приобретение Польши... И осталось только забыть о предшествовавшей деятельности Талейрана в отношении этих же малых народов, о которых он так печется, и его весьма и весьма жесткой политике... Личность Талейрана же автору не совсем ясна, как и масштаб его деятельности. Фигура Талейрана, так и оставшаяся в истории в тени, в действительности сравнима с самыми значительными государственными деятелями истории. Его любезность не сильно обманывала тех, кто схватывался с ним в реальной борьбе. Думаю, не более, чем веселость Сталина, который тоже любил посидеть за столом в хорошей компании. Кажется, Кинг считает Талейрана просто лукавым и ироничным, хотя и мошенником, но большим ловкачом.
В свое время блестящую характеристику Талейрану дал Тарле. Может быть, Тарле и был слишком резок в своей оценке, но следует признать, для нее существуют весомые основания. Спорить с Тарле большей частью можно лишь по поводу трактовки поступков Талейрана.
Зачин книги – эффектное появление Наполеона, означавшее завершение затянувшегося конгресса, характеристики персонажей – русский царь в конце списка, да и представлен, как уже упоминалось, весьма странно. Вообще, приводимая далее еще одна характеристика Александра I и его семьи весьма своеобразна и заставляет вспомнить о характеристиках русских людей, данных Александром Дюма. Затем ключевой диалог между русским царем и Талейраном подан совершенно невозможным образом. Автор как бы забывает, что эти два героя знакомы ну очень хорошо, в их активе и совместные чаепития с осторожными беседами, где Талейран морочит царю голову, а царь молчит, и длительная переписка, и закулисные засекреченные переговоры, и скандал из-за денег, потребованных Талейраном за свои услуги. Эти люди знали друг друга очень хорошо не имели никаких иллюзий относительно друг друга… а перед нами вдруг оказывается западный либеральный демократ, отчаявшийся что-то доказать не слишком умному русскому тирану.
Таким образом, в отличие от историографического описания, перед нами конечный продукт, не подлежащий дальнейшему расщеплению.
Несмотря на привлеченные обширные исторические материалы, в том числе те, которые обычно выпадают из поля рассмотрения историков (например, сохранившиеся полицейские отчеты), русскоязычные источники автором практически не использованы. Упоминается дневник великого князя Николая, не совсем ясно даже какого – и все. Много внимания уделено любовных интригам разных дам, причем почему-то с отчетливо феминисткой психологией. Некоторые библиографические ссылки настораживают, несмотря на добросовестный обзор литературы. Кажется, наш автор внимательнее всего изучал именно небольшие обзоры и разного рода материалы, содержащие резко субъективный материал. Вместо русскоязычных источников со знанием дела цитируются произведения Генри Киссинжера.
Тем не менее, книга издана не как роман, а как серьезное историографическое исследование, на этот счет есть все паратекстуальные признаки: об этом говорит, прежде всего, серия, в которой издана книга, также и уже упомянутая обширная библиография. Таким образом, подавляющим большинством читателей она должна восприниматься в качестве исторического источника достоверных сведений, хотя находится скорее в русле того жанра, что был ярко представлен еще сводом скандинавских саг «Круг Земной» Снорри Стурлусона (подробно исследованным в свое время М. И. Стеблин-Каменским), с его множеством литературных тропов и заимствований – и недобросовестным использованием документов, то есть искусно поданной, достаточно одиозной интерпретацией, в которой присутствуют прямые домыслы, например диалоги исторических лиц в переложении автора. Собственно, об этом и уже говорят уже те хвалебные отзывы, что приведены на задней обложке. Очевидно, что, несмотря на свой восторг перед мастерством автора, большинство критиков осознают, что перед читателем представлен именно исторический роман.
Ссылки
1. Кинг, Д. Битва дипломатов, или Вена, 1814 / Д. Кинг – Москва : АСТ : Астрель, 2010.– 477 с.
2. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Ф. Анкерсмит. - М.: Идея – Пресс, 2003. — 360 с.