Кузница

               
       Из всех цехов, которые были у нас в центральных ремонтно-механических мастерских, я больше всего любил заходить в кузницу. Хорошо в кузнице! Прямо на глазах, за считанные секунды, между наковальней и молотом происходит превращение куска раскаленного металла во что-нибудь знакомое и полезное.
Заходил еще и потому, что уважал людей, там работающих, за высокий профессионализм, за простоту общения. Кузница была небольшой – в три горна и три молота свободной ковки. Работало четыре кузнеца. Все предпенсионного возраста, но сильные, крепкие мужики. Один из них, Вася Лябов, выделялся особо.
Был он маленького роста, но уж очень широк. В народе имел два прозвища: «что поставь, что положь», но чаще – «квадратный». С четырнадцати лет работал молотобойцем. В молодые годы несколько лет отсидел в «местах не столь отдаленных» за убийство какого-то молодого выродка, покусившегося на Васину зарплату. Ударил всего один раз. Видно, силы не рассчитал.
Потрясающей квалификации был кузнец! Боек молота чувствовал не хуже своей руки или ноги. Бывало, для форса открытый спичечный коробок ставил на наковальню и закрывал молотом, не сломав спичек.
Часто кузнецы делали заготовки больших гаек. Работу эту они не любили. Четыреста заготовок за смену свободной ковкой – это много. Чтобы выполнить дневную норму, надо так умотаться, что домой идти – проблема: ноги не держат. По многим кузнечным работам вопрос о расценках стоял ребром. По заготовкам гаек – особенно.
Однажды во время обеденного перерыва я зашел в кузницу. Мужики собирались обедать. Поснимали с края горна подогретую пищу, поставили на стол, разложили нехитрую снедь. Лябов вытащил из-под стола две бутылки портвейна.
– Помянем Валентину, – сказал Вася, разливая в стаканы портвейн.
Ровно год назад у него умерла единственная дочь, попавшая в автомобильную аварию.
– Будешь? – обратился он ко мне.
– Вино не буду, а помянуть помяну.
Я подошел к столу. Взял помидор и кусочек хлеба.
– Пусть у нее там все будет хорошо. Жди меня, дочка, – Вася шмыгнул носом.
Кузнецы выпили. Завязался немудреный житейский разговор.
Не успели мужики налить по второй, как в кузницу вошел главный инженер. Какая его нелегкая принесла и за какой надобностью – не знаю, но на грех это точно!
– Пьете?! – утвердительно-вопросительно сказал главный инженер, кивая в сторону портвейна.
– Дочь поминаем, – ответил Вася.
– Поминать надо дома, а не устраивать пьянку на работе. Премии я вас лишу – это точно!
– Какая пьянка? По стакану вина – это же слону дробина, – сказал Вася.
– Слушай, начальник, ты бы лучше, чем ругаться да о премии говорить, пересмотрел бы со своим ОТиЗом расценки на заготовки для гаек. Мы, старики, уж как-то до пенсии допыхтим, а молодежь за такие гроши работать не будет, – ввязался в разговор Филиппович, Васин напарник.
122
– И вы допыхтите, и молодежь, если придет, работать будет. Все вам мало. Вон портвейн попиваете…
Вася, сидевший вполоборота к инженеру, вдруг резко встал, схватил главного инженера одной рукой за брючный ремень, другой – за отвороты пиджака и понес к горну:
– Да я тебя сейчас сожгу с потрохами! – на Васе лица не было.
Главный инженер, этот высокий дебелый здоровый мужик, только ногами дрыгал…
Мы кинулись наперерез, отняли у Васи главного инженера. Не говоря ни слова, белый как полотно главный инженер вышел из кузницы.
Вася сел на свое место и сказал:
– Наливай, мужики, допьем. Устроил, сука, мне поминки!
Лябова Васю никак не наказали и даже премии не лишили. Сдается мне, что никто об этом инциденте не узнал. Спустя некоторое время главный инженер спросил меня:
– А ты что делал в кузнице?
– Вас спасал, – съязвил я.