Разбойника привязали к молодому кедру, прежде чем убить. Много судеб искалечил сей злодей, много жизней загубил. «Неисправим»! Таков вердикт был поставлен людьми. Таковых исправит только смерть.
Разбойника не захоронили, оставили привязанным у дерева, зверям на съеденье. Только не приняли звери угощенья. Настолько омерзительной была суть разбойничья, что гнусность из него не вышла даже после смерти. Воротились звери с запаха смрадного тлена, обходили страшное место стороной, и даже голод не мог перебить звериного отвращения.
Кедру пришлось жить вместе с разбойничьим трупом. И не поворотиться недвижимому дереву от смрада никак, ни отойти, ни отбросить прах с корней своих. А расти надо куда-то. Захватил в себя кедр верёвки прогнившие, костьми человечьими свой ствол укрепил. Смирился, ужился, впитал в себя зло.
Стали сторониться деревья осквернённого собрата. Младая поросль не выживала в корнях его. Просторно стало кедру, солнечно, и пошёл он в рост, могучими ветвями развесился. Птица не вьёт гнезда в кроне. Присядет на ветку какая, с полёта уставшая, и взлетит тут же испуганно: «куда же я попала»? Да оно и к лучшему. Не мешает никто свободному росту кедра, зверь не отметит границ, не расцарапает жестокими когтями кору, годами взращённую.
Как-то в зиму беспутная белка приметила одинокое дерево, соорудила себе зимовку в дупле кедровом. Перезимовала уютно, в безопасности, хвост отрастила шикарный. Сытная вышла зимовка у белки, делиться ореховыми припасами ей ни с кем не пришлось. Только вот не удалось красавице в тот сезон потомством обзавестись. Больше не возвращалась стрекотунья в примеченное тёплое убежище.
А в осень другую сам Леший в кедре кабинет себе начальственный обустроил. Понравилось смотрящему за угодьями лесными место необжитое. Не помешает здесь никто вершить дела лесные, права заповедные сочинять и указывать.
Добренький какой-то попался этот лесовичок, невзлюбил его Кедр. Да с начальством не поспорить, приходилось терпеть доброту и порядок. Шумело дерево по ночам, ветвями о ствол стучало, лёд и снег с себя стряхивало – единственно, чем смел Кедр выразить недовольство своим высочайшим приживалой. Тяжёлой для дерева выдалась та зима.
По весне Леший частенько покидал кедровые апартаменты с обходом своих обширных территорий, помогал попавшим в беду зверятам, колдовал на молниях во время грозы, чтоб те пожаров не наделали. Травку на полянках дождичком поливал, отпугивал гнус от кустов ягодных, чтоб оставалась зверям сластёнам витаминная зрелость к здоровой зиме.
Кедр скрипел и злился в отсутствии Лешего, смолой изливался весь. При нём-то не мог. А Леший возвращался всё и умащивал дерево словом добрым, палкой о ствол здоровался. Терпеть не мог сию доброту злой Кедр! А ответить не может ничто, языков-то у деревьев не бывает. Не понять зверю растение, они ведь едят их – шишки да ягодки.
Со временем понял Леший, что рушит дерево все его начинания добрые. Всё чаще в лесу трагедии стали случаться. Лось в болоте увяз, косуля на скале не удержалась, разбилась насмерть. В дуб молния угодила, а Леший уклонить не успел разряда огненного. Расщепило дуб надвое проклятьем небесным, красу лесную, главную загубило, пожгло всё вокруг, обуглило. Благо, успел Леший тучку пропитанную зазвать, залил огонь дождём проливным, иначе погорел бы весь лес напрочь, и сняли бы Лешего с должности высокой, угнали бы его в болота, к Водяному в подчинение. Муторно стало бы ему там, в мокроте, причитания Кикимор выслушивать. Птичье пенье звучит веселее.
Собрался Леший и покинул кабинет кедровый. Лес большой, мест уединения найдётся в нём несметно.
***
Век деревянный долог. У Кедра было полно времени для раздумий, осмысления жизни, роста. Деревья растут всю жизнь. Возвышенность кроны – их гордость. Теперь он мог видеть речку, что петляла вдали, делила голубой лентой зелень лесов надвое.
Всё здесь его, властелина леса. Осознание всемогущества возвышало и переполняло кедровый ствол, заставляло трепыхаться хвойные лапы от счастья. Хороша жизнь!
Любил Кедр свой лес, любил преклонение деревьев пред собой. Любил ветра, которые гнули упрямые стволы с его высочайших указаний. Способность управлять ветрами Кедр перенял от Лешего. Что не по нраву ему приходились, заламывал нещадно, валил со страшным треском, крушил непокорные ветки оземь.
А больше всего любил он весну, пробужденье. Сам-то в зиму не спал, следил за порядком. Главенствующим деревам спать в зиму не положено. А весной – пробуждение жизни, обновлённые краски леса. Любил Кедр красоту переменчивую. Нельзя не любить красоту, как жизнь самою, из которой она и складывается, гармонией и надёжностью крепится. И звуки весны чаруют своей новизной, их птицы приносят с краёв незнакомых. Не бывает весна однотонной, неповторимо всё в жизни зарождающейся.
А в очередную весну услышал вдруг Кедр звучание необычное, певучее - чарующие звуки, каких в краях этих не слыхивали издавна. Застыл Кедр, заслушался, лапой не шевельнёт. И ветер приутих с того голоса, не смея рушить гармонию песни.
Появилась Она меж берёз - долгожданная, искристая вся, будто сама Весна вышла, представилась. Волос распущен, колышется. Лукошко в руке. Ходит, не ходит – плывёт по траве, озирается. Всякой травинке наклонится, грибочку обрадуется, осмотрит любовно, по шляпке погладит, в лукошке бережно уложит.
Остановилась у берёзки, Кедром примеченной; отдышалась, гладкий ствол ладошкой пригладила; оглядела красу берёзовую, улыбнулась серёжкам, обняла пылко деревце, словно сестрёнку любимую. Счастливая вся!
Кедр засмотрелся на девушку, не шелохнётся. Тоже захотелось ласки женской, аж сок по стволу забурчал. А Она подошла… Кедры ведь тоже красивы. Приложила ладошку к шершавой коре. Тёплая такая, нежная! Вот так бы вся жизнь проходила – с соприкосновением этим.
А девушка вдруг отдёрнула руку, взглянула брезгливо на ладошку свою запачканную и платочек скорее достала. Вздохнула разочаровано, поглядела на Кедр с укоризной и прочь поспешила, без песен уже.
Гнев обуял Кедр. Как возможно такое – отнять у него ласку? У него – властелина! И кто? Какая-то кривляка берёзка, способная похвастать только стройностью. Сам Кедр заломать берёзу не решался, помнил ещё о своей симпатии к ней. Росла вблизи сосёнка, преданная и покорная. Давно уже деревце это страдало от загнивания и было готово на всё ради своего родственного повелителя. Нагнал Кедр на сосёнку ветер, и упала она на берёзку, завалила деревце беззащитное. Не повинен остался властелин в жестокости, а зло не уходило, бурлило разогретыми смолами.
Решил тогда Кедр извести весь берёзовый род, неродственный. Бесполезные они, зря только земли занимают плодородные. А лес не безразмерный.
Навёл тогда Кедр мор на все деревца лиственные. Уж сразу всё за одно погубить, чтоб не было больше пришлых инородцев в сосновом бору – ни осин, ни клёнов.
Остыла разом злость в Кедре, одна тоска осталась. Тоска с однообразия таёжного. Всё чаще стала видеться Кедру девушка с лукошком, и берёзка по утрам миражом застывала…
Приболел Кедр с тоски неизбывной, трясся весь, постанывал. Озирался вкруг себя ветвями зрячими, искал какое лихо сотворить. Не изничтожать же братьев своих единокронных. А гнев тоску излечивает, как приметил то Кедр. Зло возвратит былую гордыню, а с ней и соки жизни пополнятся.
Не проходила лихоманка деревянная, не находилось дел ужасных. Корни землю начали взрывать, наружу повылазили. Заскрипел Кедр, застонал немыслимо. Хрустнуло в нём что-то, и ветка обломилась. Самая важная ветка – указующая, любимая, отрощенная с заботой особой. Отлетела ветка и упала с грохотом на корни обнажённые. Аж деревья все вздрогнули и застыли разом с грохота того страшного. А с раны открывшейся пар пыльный вышел, поднялся над кроной грязным облаком и растворился погодя. Небо способно растворять в себе зло, изничтожает серость смрада в голубизне своей бездонной.
Полегчало Кедру, но тоска не проходила. Надо было ему заломать собрата какого зазнавшегося, да не хотелось больше. Ни к чему все эти правИла – кто главнее, кто сильнее. Растут деревья, не мешают никому. Скучно жить стало. Ничто не меняется в жизни этой, и речка всё там же течёт, не подходит ближе.
В то лето случилась встреча эта.
Размеренную лесную жизнь прорезал резкий свист. Птицы встрепыхнулись, поднялись в небо и стайкой отметили нарушителя спокойствия. Свист повторился, не раз ещё, распугал мелкую живность лесную. А вскоре на полянке Кедра объявился и сам безобразник – мальчонка, размахивающий веткой, которую поднял с тропки звериной.
Мальчишка подскочил к Кедру и без всяких предисловий ринулся фехтовать с деревом, колол беззащитную кору, нещадно хлестал своей «шпажкой» по стволу.
Захватило Кедра озорство мальчуковое, и запустил он в хулигана шишкой. По спине приложился, как и метил. Малец рассмеялся звонко, поднял шишку, подкинул и запустил её вверх ударом палки слёту. Да ловко так!
Разыгравшийся Кедр замахал ветвями и осыпал малого противника хвоей. Мальчишка поёжился с уколов иголок, отряхнулся и полез на дерево; поднялся к дуплу и зашуршал в залежалом тлене. Кедр ощутил шевеление у себя внутри, и так приятно ему стало вдруг с того постороннего вмешательства!
Мальчишка вылез вскоре и достал с кармана трофей – дуду, забытую в спешке Лешим. Он оглядел трофей, дуднул с удовлетворением и спрятал. Прочь зашагал без прощаний. Глупо прощаться с бессловесным деревом.
Почувствовал Кедр, что нельзя расставаться им так, собрал все свои лучшие запахи и послал по ветру амбру вдогонку.
Мальчишка заметил привет прощальный, обернулся, руками взмахнул: «Приду ещё».
Кедр вдохнул глубоко полной кроной, да так, что все ветры в округе задули. И так хорошо ему вдруг стало! Легко так. Только снизу немного мешало, щекотало меж корней неназойливо. Пригнул Кедр ветку смотрящую и приметил внизу росток небольшой, берёзовый. Должно быть, ветер какой шаловливый занёс под самый ствол серёжку, пока изводился наш Кедр тоской безысходной.
Век кедровый долог. Гораздо дольше, чем берёзовый – скоротечный. Останется у нашего Кедра жизни клочок на то, чтоб красою вдосталь налюбоваться. Успеет он поскрипеть ветвями в такт шуму берёзовому.