Глава V. Пути наши неисповедимые
Счастливые довоенные годы
Довоенное детство, где звучит Рио-Рита:
Это мирное время светом солнца залито,
Это яркие краски довоенного лета,
Жизнь ещё без опаски и бомбёжек до света.
Позади выпускные, двери жизни открыты…
Лара Ривеан
Галина Ивановна Щепоткина, родилась 11 июня 1922 года. Впрочем, как рассказывала мама, когда-то метрики Наташи и Гали Щепеткиных были украдены их дядей, Леонидом Ивановичем Терентьевым. Для восстановления документа девочкам пришлось проходить медицинское освидетельствование. Осмотрев детей, доктор высказался, что старшей является Наташа. После таких слов обиженная сестра, не согласная с медосмотром (ей приписали целый год!) проплакала всю ночь.
Родители не смогли точно вспомнить дату рождения девочек (в их небогатой семье не принято было отмечать праздники, связанные с появление на свет детей), но то, что Наталья является младше Галины, в этом они не могли ошибиться. В результате даты были указаны приблизительные.
Родной город моей мамы в то время назывался Елизаветградом (в честь крепости, заложенной в 1754 году и носящей имя святой Елизаветы).
7 августа 1924 года город переименовали. Он стал называться Зиновьевск в честь Г.Е.Зиновьева, советского политического деятеля, позже попавшего в немилость. 27 декабря 1934 года город переименовали в Киров, а 10 января 1939 года при образовании Кировоградской области – в Кировоград. Это было сделано для того, чтобы отличить от уже существовавшего одноименного населенного пункта Киров Кировской области.
Какое-то время, очень недолго, мама жила в Одессе, где родилась ее средняя сестра Наташа и где при родах умерла ее мама Наталья Онуфриевна Мицевич.
Мамино детство и юность прошли в Печерском районе Киева недалеко от Киево-Печерской лавры.
Мама верила в Бога, но это была не иступленная до самозабвения, до самопожертвования вера, а скорее привитый ей с детства образ жизни. Она не зачитывалась Библией, не читала молитвы перед принятием пищи, не особо соблюдала посты, но искренне принимала то, что воспитали в ней с малых лет.
До самой страшной и тяжелой для Советского Союза Великой Отечественной войны Щепеткины жили на Ипподромном переулке. Недалеко от их дома находились завод «Арсенал» и киевский ипподром, в честь которого был назван родной ее сердцу переулок.
Мамина семья жила в старинном бывшем купеческом доме на втором этаже. Ее приемная мама, Ефросинья Ивановна, держала корову в стайке во дворе. Иногда Галка ходила к хлебному магазину продавать молоко.
Двор был очень дружным. Здесь жили русские, украинцы, греки, евреи, поляки.
Как могла, Галка старалась помогать матери. Но порой от этой помощи Ефросинья Ивановна, женщина бережливая и работящая, терпела одни убытки.
В доме на Ипподромном переулке не было ванн, поэтому его жители по очереди стирали белье во дворе в огромном котле, под которым разводили огонь.
Однажды, уходя на базар, мама Франя попросила старшенькую вскипятить воду, чтоб вернувшись, не теряя времени, она смогла постирать до прихода мужа.
После ухода Ефросиньи Ивановны Галка решила оказать помощь «в полном объеме». Девочка сложила белое и темное белье в котел, прокипятила, а после, как могла, прополоскала и вывесила его ушиться во дворе.
В доме, похожем на этот, Щепёткины
жили до и после войны 1941-1945 гг.
Когда бабушка подходила к дому, она увидела висящее на веревках чужое, застиранное белье. Вещи стали совершенно неузнаваемыми, благодаря приобретенному сероватому цвету. Она решила, что кто-то из соседок перепутал свой день, нарушив очередь.
Женщина не сильно ругала Галку: боялась, что ее возмущение спровоцирует гнев Ивана Андреевича, да и старшую «самостоятельную» дочь было жаль. Она понимала, что поступок девочки был вызван желанием помочь.
Ефросинья Ивановна никогда не сидела без дела. «Мама очень хорошо шила. Обшивала нас с головы до ног. Мы всегда были одеты модно и нарядно. Она очень старалась, чтобы никто не посмел сказать, что дочери Ивана Андреевича плохо выглядят».
Галка и в пошивочном деле старалась помочь маме: крутила ручку швейной машинки. В те времена ножных машинок у людей среднего достатка не было, зингеровские были редкостью.
С началом голода в Киеве дед увез семью в село. Там мамина семья держала корову, сажала картошку.
Иван Андреевич был на военных сборах, когда бабушка чистила рыбу и нечаянно укололась косточкой. Палец загноился. Ефросинья Ивановна пошла к сельскому фельдшеру, который тут же отправил ее к городскому врачу: операция предстояла серьезная. С детьми осталась няня. После отъезда хозяйки, девушка забрала ценные вещи и «отбыла в неизвестном направлении».
Вечером в сарае громко замычала корова. Галка, которая тогда училась еще в третьем классе, пошла в коровник, чтобы подоить бедное животное. «Я видела, как это делала мама и старалась ей подражать, но у меня ничего не получалось».
Девочке повезло: ей на помощь пришел сосед, старый диду. Он и научил Галку этому нехитрому делу.
Как-то на выходные Иван Андреевич, уверенный, что в селе все замечательно, и дети под надежным присмотром няни, решил навестить семью. Он обнаружил девочек одних без взрослых. Переночевав с дочерьми, мужчина был вынужден забрать их с собой в Киев.
А через два дня, когда ему надо было вернуться на полевые сборы, техник-лейтенант развез дочерей по родственникам. Старшую Галку определил к Терентьеву Ивану Ивановичу, родному брату мамы Франи. Тот работал тогда в НКВД, жил с женой и своей матерью, Ефросиньей Петровной Терентьевой.
Мама не помнит, куда отцу пришлось пристраивать младших дочерей, но свое пребывание у неродной бабушки она долго не могла забыть. Это была жизнь бедной сиротки среди чужых хорошо обеспеченных и совершенно бездушных людей.
У Терентьевых жила огромная собака, овчарка. По утрам бабушка Ефросинья Петровна варила для пса большую кастрюлю супа, в который для экономии хлеба добавлялась крупа. Эту похлебку в тарелку с отбитой керамикой наливали и неродной внучке.
Пройдет немного лет. Однажды мама Франя купила торт на день рождения своей племяннице Елене и с ним отправила старшенькую поздравить свою племянницу Лялю.
Когда с тортом Галка пришла в гости к Терентьевым, хозяйка открыла дверь и, не ответив на приветствие, ушла к находящимся в зале гостям. Галка осталась стоять в прихожей. Ее не пригласили войти. У нее не взяли подарок. «Тетя Леля окинула нежданную гостью насмешливым взглядом и торжественно удалилась».
Девочка переминалась с ноги на ногу в коридоре и смотрела на веселящихся, на праздничный стол, ломившийся от яств, который она никогда не видела в семье живших скромно Щепеткиных. Постояв так минут десять и не получив приглашения пройти в гостиную, она молча поставила коробку с тортом на пол, вышла из квартиры и аккуратно плотно закрыла за собой дверь.
Дома о «радушном» приеме Галка не рассказала: не захотела жаловаться.
Сотрудник НКВД Иван Иванович Терентьев пришел с работы поздно вечером. Жена, тетя Леля, тут же стала возмущаться: Галка - невоспитанная девчонка из семьи его полунищей сестры - «даже не поздравила кузину, а торт бросила на пороге у двери!»
Иван Иванович позвонил сестре, Ефросинье Ивановне, с требованием заставить грубиянку придти извиниться. Требованиям отца с матерью Галка не подчинилась, с извинениями никуда не пошла и продолжала молчать, насупившись.
В квартиру Щепеткиных постучали, когда совсем стемнело. Иван Иванович не привык оставлять виновных без наказания. Он сам решил разобраться с неучтивой племянницей, раз родители не могли найти управу на непослушную девчонку.
И вот тогда-то, пристально глядя ему в глаза, Галка выложила все: и о сегодняшнем радушном приеме у тети Леле, и о собачьей похлебке, которую ей когда-то варила бабушка.
Дядя Ваня краснел от неловкости, в которой был виноват сам же. Он догадывался, что девочка и дальше продолжала бы молчать о справедливых обидах, не желая сталкивать лбами родных людей. Галка дала достойный отпор унизившим ее нерадушным хозяевам.
Родители стояли ошеломленные. Никогда, ни единым словом она не обмолвилась о нанесенных оскорблениях.
Когда энкавэдэшник ушел, Иван Андреевич спросил: «Ты почему ничего не рассказала мне?» «Про суп? Это уже в прошлом! А за то, что меня не позвали к столу… Нужны мне их пирожные!»
Ефросинья Ивановна очень любила своих девочек и никогда не делила их на родных и приемных. Хотя внешне не показывала своей любви, не тетешкала их. В семье, где работал один отец, а мать обшивала печерских модниц, детям не дарили богатых подарков, хотя все необходимое у сестер было: еда, одежда, школьные принадлежности.
Впрочем, Галка особо не нуждалась в девчачьих игрушках, пупсах, миниатюрной кукольной посуде или мебели, она предпочитала играть с дворовыми мальчишками. Те постоянно звали ее постоять на воротах. Она не боялась летящего на нее мяча. В детстве за то, что старшая дочь предпочитала бегать босяком, чтобы не получать выговоры за стоптанную обувь, бабушка прозвала ее «одесская босячка».
Малая, как в семье звали Ниночку, с детства старалась подражать матери, искусной белошвейке, хорошо известной в Печерском районе. Обожала играть с тряпичными куклами, старыми женскими сумочками.
Сравнительно недалеко от дома Щепеткиных была городская свалка. Оттуда предприимчивая девчушка постоянно приносила домой обрезки ткани, тщательно стирала их, гладила и, подражая маме Фране, шила куклам платья. Из-за этих походов за кусочкам материи дворовые ребята называли Ниночку «завсвалкой».
Как-то перед Новым годом из Москвы в гости к Щепеткиным приехала тетя Шура Мицевич, жена родного дяди Георгия-Иржи. Она привезла две красивых куклы родным племянницам, Наташе и Галине, проигнорировав неродную Ниночку. Куклы были не просто красивы, они отличались от всех виденных ранее игрушек своей неземной прелестью. Очевидно, в заморском порту военный моряк сам выбирал их для сирот.
Когда женщина ушла, Галка прижала драгоценный подарок к груди и - тут увидела глаза младшей сестры. Малышка старалась не моргать, чтобы вода не потекла по щекам.
Старшая сестра протянула Ниночке дядин подарок: «Возьми! Мне Дед Мороз принесет к Новому году».
История школы №80, в которой учились мама и тетя Наташа, уникальна. Сначала здесь находилась 5-я мужская гимназия, построенная исключительно на средства известного мецената, «сахарного короля» Н.И.Терещенко. Ее здание, первоначально двухэтажное и оформленное в «русском стиле», было выстроено в 1885 году. В число учеников мужской гимназии входили Марк Ландау, впоследствии ставший известным писателем исторической тематики Марком Алдановым, а также выдающийся кинорежиссер Григорий Козинцев.
Сейчас о бывшей гимназии на улице Урбановича напоминает только небольшой памятник Александру Пушкину. Его бюст, который в связи со столетием со дня рождения великого поэта в 1899 году на собранные средства установили преподаватели и ученики Печерской гимназии, возвышается на высокой тонкой колонне перед учебным заведением. На его пьедестале и сейчас можно прочесть надпись: «Александру Сергеевичу Пушкину Киево-Печерская Гимназия».
При маме гимназия называлась школой имени А.С.Пушкина.
Мамин выпуск был последним в 1940 году в этой школ.
После Отечественной войны в 1944 году здесь расположился Киевский автомобильно-дорожный институт. Сейчас на углу улиц Суворова и Никольской в доме № 1/18 находится Национальный транспортный университет, перестроенный в 1960-х гг.
Предвоенные годы…
То было непростое время. Сегодняшним ученикам трудно понять, зачем по указанию учителя учащиеся вымарывают фамилии известных политических и культурных деятелей в учебниках.
Еще вчера имена героев Гражданской войны, маршалов Красной Армии звучали повсюду. Им преклонялись, их портреты висели на стенах в школьных аудиториях, им салютовали на парадах и демонстрациях, а сегодня…
«Ребята, открыли учебник истории на странице 115. Ручкой зачеркиваем имя и фамилии Г.Косинки, К.Буревого, Чубаря… »
Это далеко не полный список тех, которых «вымарывали» ученики маминого 10 «Б» класса.
И.Н. Дубово;й, советский военачальник, арестован по наговору деятелей ОУН и расстрелян в июне 1938 года.
И.Э. Якир, советский военный деятель, осужден и расстрелян по делу Тухачевского в 1937 году.
Лесь Курбас, украинский и советский актёр, театральный и кинорежиссёр, создатель знаменитого украинского театра «Березиль», который во время своего расцвета насчитывал 6 актёрских студий, около 400 актёров и сотрудников, режиссёрскую лабораторию. Расстрелян в 1937 году в Сандормохе.
С.В.Косиор, первый секретарь Коммунистической партии Украины, заместитель председателя правительства СССР, расстрелян в 1939 году.
Г.М.Коцюбинский, заместитель председателя СНК и одновременно председатель Госплана Украины, арестован и расстрелян в 1937 году.
Х.Г.Раковский, нарком иностранных дел Украины, участник Генуэзской конференции 1922 года, полномочный представитель СССР в Великобритании, во Франции. Расстрелян в Медведском лесу под Орлом по Сталинским спискам 11 сентября 1941 года.
Представляю, сколько невысказанных вслух вопросов рождалось в головах детей того времени.
Мама часто вспоминала своих учителей и директора школы, мужа классного руководителя Галины и Натальи Щепёткиных. Наталья Ивановна Демченко вела у них русский язык и литературу до 7 класса включительно. Позже в 8 – 10 классах эти предметы преподавал Михаил Андреевич Кибальчич.
В начале Отечественной войны директор маминой школы, еврей по национальности, ушел на фронт и погиб под Одессой. А Наталью Ивановну от фашистов и «западенцев», которые сотрудничали с немцами, прятали у себя ее бывшие ученики.
Математику в мамином классе вел Леонид Лебедев. Он очень любил маму и говорил бабушке, что «если бы Галка уделяла учебе хоть немного внимания, она была бы отличницей». Не сомневаюсь. Память у мамы всегда была лучше, чем у нас, ее дочерей. Мама тоже любила своего математика, но учитель и ученица признались во взаимной симпатии друг к другу только на выпускном вечере, когда он спросил у Галки: «Давно хотел узнать, зачем в восьмом классе ты срезала ресницы?» Мама засмущалась, но так и не рассказала, что ей надо было привлечь внимание красивого молодого учителя.
Уроки физкультуры (мама вспомнила только имя учителя – Вадим) были для нее самыми любимыми, а для тети Наташи – вечной мукой.
Однажды с трудом забравшись на кольца, Натка пыталась выполнить какие-то упражнения. У нее ничего не получалось. Учитель поправлял снизу: «Ноги назад!» А девушка тянула носки вперед. Учитель: «Назад!» Наташа – вперед. Весь класс хохотал. Когда неудачливая спортсменка спрыгнула вниз, она со слезами на глазах показала на кольца и прошептала: «А Вы сами залезьте наверх и посмотрите, где там назад, а где вперед!»
Учительницу географии, неаккуратную женщину с вечно перекрученными чулками сестры вспоминали с улыбкой. Однажды подруги, ценившие Галку за прямоту, уговорили одноклассницу подсказать педагогу о ее невольной неопрятности. Когда учительница услышала шепот ученицы, она ничуть не смутилась и громко ответила: «Воны ж ще нэ падають!» , и не сочла нужным поправлять чулки.
Это фото 9 «Б» класса, 1939 год.
Мама стоит во втором ряду крайняя справа. Слева в первом ряду сидит учитель русского языка, классный руководитель 9 «Б» класса Михаил Андреевич Кибальчич.
В центре первого ряда – учитель украинского языка, Ролль Василий Августович, 1903 года рождения, уроженец Житомирской области. Его настоящее имя – Василий Августович Курочкин. Перед Великой Отечественной войной он взял себе другую фамилию – «Ролль». Объяснить, почему он это сделал, мама не могла.
С этим учителем у мамы был большой конфликт.
Мама любила книги. Привычку читать вслух она сохранила до самой смерти. Ей нравилось писать сочинения. Однако учитель В.А.Ролль никогда не ставил ей хороших отметок.
Однажды чтобы доказать родителям, что учитель занижает ей оценки, мама пошла на хитрость.
Слово в слово переписав из тетради сестры сочинение по произведению Коцубинского «Фата моргана», она положила сочинение Наташи поверх стопки тетрадей, а свое вниз.
Сестре учитель поставил «отлично», а ей - «посредственно». И тогда все подчеркнутые в ее тетради места Галка перенесла в тетрадь сестре. В конце сочинения Наташи она зачеркнула «отлично», написала «посредственно».
Через день Ефросинью Ивановну вызвали в школу. В кабинете у директора вместо извинений Галка назвала Ролля «императором Курочкой». Тут же последовало исключение. Только вмешательство Ивана Андреевича помогло ей вернуться в родную школу.
Как-то возвращаясь с лекций из учительского института, в который Галя поступила после окончания школы, на улице она встретила «императора Курочку», который поинтересовался ее успехами. Мама спросила: «Василий Августович, прошел год, как мы окончили школу. Сейчас я не ученица, а Вы не учитель. Признайтесь, что Вы относились ко мне предвзято». На что тот ответил: «Я маленько помылявся…» Этот ответ еще больше возмутил Галю.
С приходом в Киев фашистов «император Курочка» стал их ярым пособником. Об этом мама узнала от ее любимого классного руководителя Натальи Ивановны Демченко. Зная адреса всех учеников школы, Ролль-Курочкин с удовольствием выдавал оставшихся в оккупированном городе коммунистов, комсомольцев, евреев. По его доносу погибла мамина одноклассница Роза Бабинская.
После оккупации фашистами Польши, еще до начала Отечественной войны, советским людям стало известно об особой ненависти нацистов к евреям. Поэтому при подготовке Щепоткиных к эвакуации из уже горевшего Киева, Иван Андреевич оформил одноклассницу своих дочерей Розу как свою племянницу. Он стремился увезти ее подальше от фашистов. Но в последнюю минуту девушка прибежала на Дарницкий вокзал и сказала, что не может оставить парализованную мать.
Розу и ее мать фашисты расстреляли прямо в их квартире, в которую их привел учитель-нацист.
Моя мама немного не дожила до получения информации, которую я обнаружила в архивах. Ролль-Курочкин был наказан за пособничество эссесовцам. После освобождения Киева его арестовали и направили в «Степлаг», спецлагерь под Джезказганом. Лагерь обслуживал Джезказганский медный комбинат Министерства цветной металлургии. Заключённые занимались разработкой залежей марганца, работали на угольных шахтах, на строительстве города.
24 апреля 1956 года Степлаг был ликвидирован. Лагерные подразделения были переданы Управлению исправительно-трудовых лагерей и колоний (УИТЛК) МВД Казахской ССР. Многие бывшие заключённые Степлага остались на принудительном поселении в Джезказгане и должны были регулярно отмечаться в милиции.
На сайте «Бессмертный барак» среди имен более тринадцати тысяч лиц украинской национальности, отбывавших наказание в этом спецлагере, мне удалось найти имя Ролля-Курочкина, предателя, по чьей вине была расстреляна не одна Роза Бабинская.
К сожалению, я ничего не смогла узнать о последних днях жизни предателя, по вине которого погибли многие учителя, ученики и их родители киевской школы № 80. Мне очень хочется надеяться, что он сгнил в лагере Джезказгана.
До войны почти каждое лето Галя и Наташа ездили в пионерский лагерь, который находился под Киевом в Дарнице.
На обратной стороне чудом сохранившейся фотографии надпись: «6 палата и вожатые у палаты. 1 августа 1939 год».
В первом ряду первая справа сидит мамина родная сестра Наталья Ивановна Щепеткина. Первая слева – Роза Бабинская. Во втором ряду – вторая слева Галина Ивановна Щепеткина, моя мама. Рядом с ней сидит молодой человек в очках - вожатый.
Среди «пионеров» рядом с вожатым во втором ряду четвертая слева сидит Галя Оленева, красавица, ставшая женой своего бывшего учителя физкультуры Вадима. Она покончила жизнь самоубийством, бросившись на провода, когда узнала о его измене.
Именно здесь на территории бывшего пионерского лагеря в Дарнице во время немецкой оккупации фашисты разместили концентрационный лагерь для советских военнопленных, в котором оказался и мамин дядя Аркадий Грак.
А вот еще одно фото маминого класса, сделанное в Аносовском парке. На обратной стороне стоит надпись: «10 «Б» класс, 80 школа г.Киев Урбановича, №1 … мая 1940 года».
А дальше - поименно: «Кофман, Панов, Хильчевская, Щербак, Щепоткина Г., Щепоткина Н., Файнштейн, Бабинская».
Мама всегда помнила имена своих одноклассников. Боря Щербак, Галя Файнштейн, Роза Бабинская, Володя Панов, Люба Кофман, Вера Хильчевская (долгие годы мама дружила с ней уже после войны).
Здесь отсутствует Ира Хитрук, мамина подруга. Она, как и Роза Бабинская, во время оккупации осталась в Киеве, и фашисты угнали ее в Германию. По ее словам, она попала к «хорошим немцам».
На этом фото мама в Аносовском парке. Сейчас его уже нет.
А когда-то это было любимым местом отдыха всех ребят Печерского района, имел богатую историю.
Здесь много веков было расположено огромное очень богатое кладбище с фамильными склепами.
В 1918 году на его окраине, возле крепостного вала, большевиками был расстрелян архимандрит Киево-Печерской Лавры митрополит Владимир. И не только он.
Существует версия, что на склонах парка похоронены также украинские поэты Василий Чумак и Гнат Михайличенко, расстрелянные в 1919 году деникинцами.
Сад находился на территории бывшей Аскольдовой могилы.
Очевидно, напоминание о дворянах, живших в Киеве, очень мешало большевикам. Все изменилось за одну ночь.
Еще вчера вечером в Аносовском парке девушки назначали свидания своим поклонникам, а наутро кладбище исчезло. Для коренных киевлян это выглядело очень странно. Куда-то вывезли кресты и плиты, с землей сравняли могилы. А еще через месяц здесь построили танцевальную площадку. Девочки Щепеткины восприняли это как кощунство над умершими.
Родители тоже не одобряли приятелей дочерей, которые хвастались, как накануне они «отплясывали на костях». Ни Наташе, ни Галке Иван Андреевич и Ефросинья Ивановна ничего не говорили, не запрещали посещать танплощадку танцев, но сестрам и в голову не приходило веселиться на бывшем погосте.
Мама дружила с Любой Кофман. Когда Галка приходила в дом к подруге, то слышала непереводимое и непонятное для нее слово «штырновка». Этим словом женщина называла свою неаккуратную дочь. Люба не хотела озвучивать перевод, но позже, уже после войны, Галина узнала перевод - «засран.а». Вот и нам достается от мамы это «непереводимое» прозвище, когда мы забываем убрать за собой.
В старших классах ребята начали влюбляться. Люба Кофман очень нравилась Борису Щербак а Любе – его приятель Володя Панов. Последнего Галка не очень жаловала: «Маменькин сынок вечно красуется». Она советовала Любе обратить внимание на доброго и хорошего парня Бориса. С фронта Боря вернулся героем… без руки. А Володя Панов погиб в первом же бою под Киевом.
Позже по настоянию родителей Люба вышла замуж за пожилого обеспеченного еврея. У нее были два сына и дочь, которых она безумно любила.
И снова я держу в руках выгоревшее фото. На обратной стороне - надпись: «30.07.1940 год, Аносовский сад».
Мама с подругой Верой Хильчевской готовятся к экзаменам в учительский институт. Вера жила в частном секторе на Днепровском спуске. Девушки поступили, но обучение им не удалось закончи – началась война.
В июне сорок первого мама с одноклассницей рыли противотанковые рвы под Киевом, пока Иван Андреевич не отпросил их с окопов.
Во время оккупации Вера осталась в родном городе, пряталась в трубах от немцев. Она слышала расстрелы в Бабьем Яре. Вера рассказывала, что казнью людей руководили не немцы, а «западенцы».
1943 году во время одной из облав Веру поймали и отправили в Германию. Оттуда она вернулась в 1945 году с подарками, которые на дорогу бывшей служанке дали ее немецкие хозяева.
В родном Киеве бывшую военнопленную никуда не брали на работу. Вере с трудом удалось найти место бухгалтера в Ильинской церкви.
В 1977 году, по маминой просьбе, тетя Вера договорилась с настоятелем храма, чтобы нигде не отмечали крещение раба Божьего Павла, моего сынишки. Правда, придя домой, малыш не сдержался и тут же похвастался деду, что они с бабушкой «были в цирке и там главный клоун дал вот такой подарок!» С этими словами он показал православный крестик, висевший у него на тоненькой шейке.
Ровесникам моей внучки трудно понять, почему при советской власти родителей сурово наказывали за крещение детей. За это могли и с работы уволить. «За безыдейность».
Летом сорок первого Галя поступила в институт. Счастливые родители решили одеть дочь, чтобы она выглядела достойно. Дочь надела берет нежно-салатового цвета и шикарную кротовую шубу. Когда она зашла в трамвай, молодой офицер сначала восхищенно смотрел на нее некоторое время, а потом, словно опомнившись, резко поднялся и, взяв девушку под локоть, проводил ее на свое место.
Домой Галка вернулась вся в слезах и категорически заявила, что эту «старушечью» шубу она никогда больше не наденет: «Мне, как бабке, место уступают!» Никакие доводы матери, что военный просто увидел в ней красивую женщину, ее не убедили.
Иван Андреевич долго смеялся: «Ну, конечно, ей надо мячи в воротах ловить, а здесь ее за даму приняли! Оскорбиили!»
Рано утром 21 июня 1941 года Галка и ее подруга Ира Хитрук поехали на открытие нового стадиона имени Н.С.Хрущева. Киевское «Динамо» готовилось к матчу с московской командой Красной Армии.
Газета «Пролетарская правда» писала: «Завтра в Киеве открывается крупнейшее в Украине физкультурное сооружение, республиканский стадион имени Н.С.Хрущева. Новый стадион примет 70 тысяч зрителей».
Билет на открытие стадиона 22.06.1941 г.
Уточню: впервые этот стадион был открыт еще 12 августа 1923 года. С названиями ему явно не везло.
Первоначально он назывался «Красный стадион имени Л.Д.Троцкого». Но после объявления Льва Бронштейна врагом народа имя «кровавого диктатора» из названия убрали. С 1935 по 1939 года стадион носил имя Станислава Косиора. Но и Косиор был объявлен врагом государства.
В общей сложности спортивное сооружение меняло название десять раз. Сейчас оно называется «национальный спортивный комплекс «Олимпийский».
В тот теплый летний день сорок первого в трамвае Галя и Ира Хитрук услышали, как две женщины оживленно обсуждали события, произошедшие незадолго до восхода солнца. Они утверждали, что, когда Киев еще спал, военный аэродром бомбили. Стоявший рядом с девушками военный, наклонился к своему спутнику и сказал вполголоса: «Наверное, горючее взорвалось».
Уже на остановке, где был выстроен новый стадион, Галя услышала от шедших навстречу им людей, что открытие спортивного сооружения отменили. Девушки с неохотой вернулись домой.
А в 12 часов по московскому времени по радио все жители огромной страны Советов услышали голос заместителя председателя Совнаркома В.М.Молотова, объявившего о нападении Германии на СССР. Речь заканчивалась словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Известие о начале страшной войне, длившейся 1418 дней и унесшей жизни более двадцати миллионов человек, пришло через восемь часов после первой бомбардировки столицы Украины. Это к вопросу о скорости информации, которую граждане Советского Союза получили не от первого руководителя государства.
Вечером с работы пришел Иван Андреевич. Оказывается, он знал о начале войны с самого утра, но дома об этом не сказал – не хотел волновать родных.
В Киеве началась паника: жители ринулись в продовольственные магазины. С полок исчезало все: сахар, соль, мука, крупа, консервы.
На другой день, в понедельник, во всех учебных заведениях, кроме школ, занятия были отменены. Студентов направили копать окопы.
Ребята работали с утра до вечера. Им подвозили продукты, но все было совершенно непродуманно. Хлеб не привозили вообще, зато в один день доставляли печенье, а на другой – масло, с которым ребята не знали, что делать, на что его намазывать и в какую посуду класть.
Бомбежки Киева участились. Вечерами, когда темнело, молодежь забиралась на крыши. Добровольцы сбрасывали во двор падающие с фашистских самолетов фугасные бомбы, которые взрывались, порой не долетев до земли.
Жители маминого дома собирали упавшие с крыш домов железные листы и сносили их во двор. Ими укрывали погреба, в которых во время бомбежек киевляне прятались.
Иван Андреевич уходил на работу рано. Заводчане грузили оборудование цехов. Иван Андреевич лично принимал участие в минировании мостов через Днепр.
Однажды вечером, вернувшись со службы, Иван Андреевич объявил, что им придется эвакуироваться вместе с предприятием. «Вы едете в Сумскую область, а я везу оборудование завода дальше на восток. Вы можете взять еще кого-нибудь. Галя, предложи Вере Хильчевской или Розе Бабинской. Им срочно надо покинуть Киев. Обе комсомолки, а Роза еще и еврейка. Фашисты ее в живых не оставят. Я постараюсь оформить ее как племянницу».
Галка тут же побежала с этой новостью к Розе, но та отказалась. Ее родители были очень больны, и она не могла их оставить. Вера тоже не согласилась бросить маму с младшими братьями.
Ночью бомбежки Киева усилились. Вагоны, в которых уже три дня как было загружено заводское оборудование, удалось отправить в восточном направлении, а специалистов и их семьи грузили на машины на Левобережье с Дарницы. Во время погрузки Щепеткины услышали, что горит вокзал.
Долгая дорога в Сибирь
Лишенные тепла и дома,
Шли по дорогам от войны:
Летели бомбы в эшелоны,
Мольбы и стоны всей страны...
Вскоре пути главы семьи и женщин разошлись. Иван Андреевич поехал в Новохоперск с заводом, а жена с дочерьми в Лебедино Сумской области.
Осенью стало известно, что в Сумы эвакуировали киевский педагогический институт. Но когда Галя пришла туда, чтобы продолжить учебу, ей сказали, что занятий пока не будет, год можно будет пропустить, а потом… Все были уверены, что война продлится недолго, наши быстро разобьют врага. Через год…
Потом было Лебедино, город, в котором Ефросинья Ивановна с девочками прожила недолго.
Позже они переехали в село Красное Новохоперского района Воронежской области.
Об этом рассказывает помятый, много раз перечитанный и со временем пожелтевший документ.
«НКО СССР
20я Местная база….
7/VIII-1942г
Удостоверение
Настоящее выдано жене военнослужащего воен. техника I ранга Щепеткина И.А. Щепеткиной Ефросиньи (зачеркнуто) Ефросинье Ивановне в том, что она эвакуируется вместе со своими детьми Галей, Натой и Ниной по месту службы своего мужа тов. Щепеткина, что и удостоверяется
Начальник 20м.б.
Сержант Госбезопасности
Однако Ивана Андреевича в Новохоперске женщины уже не застали: дед уехал на фронт.
«Мама думала, что в селе нам будет сытнее, - рассказывала позднее Галина Ивановна. – Мы ходили по деревне, на продукты меняли вещи, которые захвали с собой из дом, брались за любую предложенную работу. Не гнушались ничем, лишь бы получить хоть какую-то еду».
Через три недели женщин вызвали в военкомат. Нужно было выполнять план по эвакуации людей в тыл. С Украины в Сибирь перевозили заводы. Нужны были рабочие руки. Местные жалели отправлять своих куда-то на восток страны, а в эвакуированных здесь не нуждались. «Маму Франю и Ниночку должны были направить в Казахстан, а меня и Наташу – в Сибирь на стройку новых предприятий».
Ефросинья Ивановна категорически заявила, что они поедут только вместе, всей семьей. «Тогда всех отправим в Сибирь!» - сказали ей в военкомате. «Значит, едем в Сибирь!» - такое решение приняла бабушка.
Сохранился еще один документ, скупо рассказывающий о тяжелых для всей страны днях.
«Повестка
Гр. Щепеткина Галина Ивановна
Ул. Ленинск.
27/8 – 42г.
К 8 часам явиться в Краснянский исполком. Приготовить продукты на трое суток. На основании постановления ОНК СССР Вы мобилизуетесь в тяжелую промышленность.
Предупреждаем, что в случае отказа от мобилизации, привлекаетесь к уголовной ответственности.
Пред.исполкома (подпись)»
Из Воронежской области в незнакомый сибирский город Кемерово Щепеткины ехали в товарном вагоне.
Гражданские поезда шли на восток днем, а ночью на западные фронта под прикрытием темноты шли составы с военной техникой, офицерами и солдатами.
Однажды поезд, в котором ехала семья Щепеткиных, задержали и без объяснений отправили другой состав, пришедший много позже. Оставшиеся на вокзале эвакуированные стали возмущаться, требовать скорейшей отправки. Бесполезно!
Когда их состав, наконец, поехал, все вздохнули с облегчением. Ехали недолго. Вдруг где-то впереди услышали бомбежку. Поезд остановился. Когда вновь раздались взрывы бомб, соседи по вагону стали выпрыгивать на насыпь, старались убежать подальше от поезда, падали в траву, ползли в кусты, растущие вдоль рельс. Бабушка прикрикнула на своих девчонок: «Никто никуда не побежит! Жить останемся или погибнем, но вместе!».
Она оказалась, как всегда права. Без предупреждения поезд сорвался с места, стремительно набирая скорость. Сколько им, потерявшимся на дорогах войны, позже на протяжении многих мирных лет придется искать друг друга?!
Через какое-то время состав, в котором ехали Щепеткины, догнал без очереди ушедший впереди них поезд. С ужасом мама увидела его остатки, фашистские юнкерсы безжалостно разбомбили вагоны с мирными жителями.
На земле после недавних взрывов валялись оторванные руки, ноги, головы…
Долгое время чудом оставшиеся в живых пассажиры задержанного поезда сидели притихшие и совершенно потерянные, забыв, как недавно возмущались и ругали ушедший вне расписания состав.
На протяжении долгого пути по западной европейской части России их товарняк бомбили еще не раз. При этом фашистские летчики включали на своих хенкелях и юнкерсах сирены, похожие на страшный вой смерти.
Когда поезд прибыл на вокзал Омска, Щепеткины услышали объявление: «Отправление состава на Кемерово задерживается до вечера».
В Омск был эвакуирован с семьей родной брат Ефросиньи Ивановны, Иван Терентьев. Он служил комиссаром в Омской специальной средней школе милиции.
Галя побежала к ним, но дома застала только тетю Лелю. Дядя Ваня оказался на работе. Они так и не встретились.
В сентябре 1942 года через шестнадцать дней тяжелой дороги неполная семья Щепеткиных прибыла в Кемерово.
Кемеровский ночной вокзал встречал киевлян заревом доменных печей коксохимического завода. Напуганная многодневными бомбардировками Ефросинья Ивановна обессилено опустилась на платформу и зарыдала: «Куда бежать дальше?! И здесь немец!» Ее с трудом поднял прохожий-сибиряк, сумевший убедить женщину, потерявшую какую-то надежду на спасение семьи, что это горят сутками работающие печи.
Жила семья «выковырянных», так местные жители звали всех эвакуированных, в небольшом доме на улице Чкалова, настолько похожем на все соседние двухэтажки, что, однажды возвращаясь домой, Галка заблудилась. В полном отчаянии она бы искала свой новый дом всю ночь, но в это время откуда-то послышалось родное: «Ты куда пропала? Мама меня за тобой послала!» Это Наташа, по бабушкиной просьбе, в темноте отправилась искать сестру.
В Кемерово младшая Ниночка продолжила учебу в школе, которая стояла на пересечении улиц нынешней Красноармейской и Рукавишникова. По обе стороны последней находилось два деревянных здания. В одном, где потеснился кемеровский авиаклуб, разместилась школа для детей прибывающих эвакуированных.
Кемеровский военкомат направил среднюю сестру Наталью в управление механического завода № 606 чертежницей. Девушке очень пригодился первый курс политехнического института Киева. А мамино педагогическое образование оказалось «никому не нужным», как ей заявили в комиссариате, поэтому Галку направили на стройку.
Ефросинья Ивановна часто ходила в местную Знаменскую церковь, которая стояла на месте современного сквера у здания нынешней Администрации Центрального района. Позже в 1961 году здание снесли. Мама Франя истово молилась за своих полуголодных девчонок, за воюющего на фронте мужа.
С началом зимы семье пришлось особенно тяжко. До Кемерово киевляне доехали почти полураздетыми. В условиях выживания теплые вещи обменяли на продукты еще в селе Красном.
На стройке Галине выдали ватник и такие же ватные штаны, из которых она бы легко вывалилась. Но надеть рабочую спецодежду Галка не решилась. Когда девушка ее развернула, она сначала растерялась, а потом завернула полученное богатство в газету и решительно направилась к своему начальству.
Дождавшись приема, она вошла в кабинет, подошла к столу и, молча, положила огромный сверток с ватником перед начальником.
«Что это?!» - изумился инженер. «А Вы разверните и посмотрите. Я это не надену!» Когда холеный чиновник открыл пакет, на стол обрадовано попрыгали обретшие свободу огромные откормленные блохи.
Мужчина, не ожидавший таких гостей, взвизгнул и брезгливо смахнул пакет на пол. «Ты что себе позволяешь?! Ты зачем это стадо мне под нос суешь?!» «А затем, чтобы посмотреть, как Вы его на себя наденете», - спокойно ответила Галина.
На стройке мама попала в разбитную женскую бригаду каменщиц, которой руководил старый бригадир, дед лет шестидесяти. Во время перерыва бригада дружно дымила, как паровоз. В ожидании окончания перекура Галка, молча, сидела в сторонке, съежившись от пронизывающего сибирского мороза, и временами посматривала вниз, когда же, наконец, подвезут кирпич. Перетаскивая кирпич, можно было хоть как-то согреться.
«А ты что не куришь?» - однажды спросил ее бригадир. «А я не умею, - ответила Галя. Потом помолчала и добавила: - И не хочу».
Дед, явно, симпатизировал спокойной, некурящей и не ругавшейся матом девушке. Она никогда никого не обсуждала, ни с кем не ссорилась. Без особого удовольствия, но аккуратно выполняла работу. Молчала, не обращая внимания, на задевавших ее злыми шутками «коллег», но при этом ухитрялась не позволять им «сесть себе на шею». Она четко держала дистанцию.
Однажды, когда они остались вдвоем, бригадир посоветовал Гале зайти в пожарную часть завода. «Там, я слышал, есть место для тебя, а здесь ты совсем замерзнешь. Скоро начнутся сильные морозы. Запомни, Галя: в Сибири только летом можно в расстегнутом ватнике ходить…»
Но маме не пришлось никуда заходить. Начальник «пожарки» сам встретил ее в управлении: «Ты Щепеткина? Переходи ко мне телефонисткой. Мне нужны грамотные, толковые девчата».
Однако грозный начальник, помня случай с насекомыми, решил придержать ее на стройке: «Иди, работай! Никуда я тебя не отпущу!»
И тогда Галка решилась на отчаянный для того времени шаг: письмо с просьбой помочь ей перевестись на работу в пожарную часть она написала на фронт отцу, Ивану Андреевичу.
Через два месяца ее вызвали в военкомат. Майор так кричал, что, казалось, рухнет стена за спиной Гали. «Ты что творишь?! Ты думаешь, тебе это сойдет с рук?! Люди воюют, а ты жалуешь вместо того, чтобы поднимать их боевой дух! Да я посажу тебя за сеяние паники и саботаж!»
Одинокая фигурка девушки стояла напротив длинного, покрытого ярко-красным сукном стола. Галя, словно заторможенная, переводила взгляд с одного члена комиссии на другого, считая про себя каждую пару глаз, направленных на нее, как стволы винтовок на приговоренного к расстрелу. Холодные взгляды, безучастные к судьбе «выковырянной», проехавшей под бомбежками длинный путь. Расстояние от Киева до Кузбасса могло бы несколько раз опоясать любую европейскую страну. Те километры легли под колеса их полуживого, едва выжившего расстрелянного состава тяжелой судьбой, а порой безымянной гибелью.
Галина вдруг четко поняла, что невозможно передать чинушам, не пережившим бомбежек, весь ужас человека, который пытается втереться в земную твердь в момент, когда сверху на него обрушивается вся военная мощь фашизма, подмявшей под себя почти всю Европу. Разве можно описать словами те разрывающие от страха адские звуки приближающегося бомбардировщика, тот дьявольский вопль несущийся к земле бомбы, торжествующий в предвкушении новой кровавой жертвы? Гул когда-то пережитого вновь оглушил ее.
Ответный взгляд глаз цвета сожженной снарядами земли и затянувшееся ледяное молчание «подсудимой» никак не соответствовали ее спокойным, обыденно звучавшим словам: «Я писала не Гитлеру, а отцу. Я не просила его бежать с поля боя в тыл. Я думала, что он, единственный, может помочь мне получить перевод. Дома у меня неработающая больная мать и младшая сестра. Если зимой я замерзну на стройке, они погибнут».
Такого ответа судьи, заранее вынесшие приговор, не ожидали.
Ее выставили за дверь. «Тереть мне нечего», - это была первая мысль, которая промелькнула в голове Галины, когда она покинула кабинет.
Через полчаса секретаря, с интересом разглядывавшую девушку у себя в приемной, вызвали к начальнику, а еще через несколько минут Галке дали направление на работу в пожарную часть.
Так мама впервые одержала верх над системой.
Паек двух работавших сестер плохо делился на четверых. В сентябре сорок третьего пришлось перекапывать уже подмерзшее поле, с которого местные жители ранее собрали урожай. На их счастье девушкам удалось найти с ведро оставленной в земле мелкой картошки.
Весной 1944 года Ефросинья Ивановна и две младшие дочери, Наташа и Ниночка, вернулись на Украину. Галину, работавшую в военной организации, в разрушенный Киев не отпустили.
Столица Украины была в фашистской оккупации 778 дней.
Если до начала войны здесь проживало восемьсот тысяч жителей, то к моменту освобождения их осталось менее двухсот.
За время оккупации в Киеве были разрушены более трех тысяч зданий, 3600 частных домов. Были уничтожены все мосты, водопровод, канализация и транспортное хозяйство.
За два года оккупации фашисты разрушили много киевских святынь, и прежде всего Киево-Печерскую лавру.
Изначально, заигрывая с местным населением, немцы открыли лавру. Самм комендант Киева пожелал посетить ее Ближние пещеры.
Бывшие соседи по Ипподромному переулку рассказывали маме, как в пещерах монах-экскурсовод шел впереди с зажженной свечой, за ним фашисты с электрическими фонариками. Около раки святого Спиридона Просфорника, почившего 800 лет тому назад, немец остановился и спросил, из чего сделаны эти мощи. Служитель стал объяснять, что это тела людей, своей святой жизнью сподобившихся нетления. Комендант рукояткой пистолета ударил по руке преподобного. Потемневшая от веков кожа лопнула на запястье, из раны хлынула кровь (следы ее засохших потоков и сейчас заметны на руке преподобного Спиридона).
Фашисты разогнали священников. Изгнание сопровождалось избиением тех, кто отказывался уходить, в том числе и монахов. Эсэсовцы размозжили голову почитаемой всем верующим Киевом столетней схимнице Серафиме. Насмерть забили семидесятилетнего иеродиакона и настоятеля лавры отца Иринарха. Большую часть послушников отправили на принудительные работы в Германию.
Сразу после освобождения Киева 6 ноября 1943 года начались работы по восстановлению Крещатика. Жители расчищали дорогу, разбирали завалы.
Весной 1944 года, как только растаял снег, и мама Франя, и Ниночка принимали участие в развернувшихся массовых работах на руинах главной улицы Киева. Столицу Украины фактически пришлось возрождать из пепла.
Через год в городе было восстановлено троллейбусное движение. В Киеве открылись 14 поликлиник и больниц, началось строительство метрополитена.
Мама впервые вернулась в послевоенный Киев лишь летом сорок пятого.
Ефросинья Ивановна сказала, что Наталья Ивановна Демченко, любимый классный руководитель, вернулась в свою старую квартиру, и Галка сразу пошла к ней.
От учительницы она услышала о трагедиях, происходивших в занятом немцами Киеве: о предательстве Курочкина-Ролля, о расстрелах в Бабьем Яре, о судьбе невернувшихся с фронта одноклассниках.
Тогда же после войны в Москве, где взрослая Галина Ивановна оказалась проездом, возвращаясь из Ессентуков, она еще раз встретилась с дядей Георгием-Юреком, который когда-то открыл ей семейную тайну.
Желая увидеть родного человека, мама послала с дороги телеграмму: «Буду проездом в Москве тчк Предлагаю встретиться на Казанском вокзале 25 июля в 14 часов по московскому времени тчк Галина»
Она ждала его долго. Через три часа поезд возвращался в ставший для нее родным город Кемерово. Не дождавшись дядю, Галина вновь отбила телеграмму: «Жду на вокзале тчк Встреча у дежурного вокзала тчк Галина»
С нетерпением она ждала Георгия Онуфриевича в комнате дежурного.
Наконец, в дежурку заглянул морской офицер, капитан первого ранга.
Они не виделись почти четверть века, но тотчас узнали друг друга. Мама догадалась, что это ее дядя, как только увидела черную шинель, а Георгий Мицевич… «Я сразу понял, что это ты! Ты стала как две капли похожа на Натусю!» - прошептал он, крепко сжимая племянницу в своих объятиях.
Пройдет еще какое-то время, военного моряка похоронят на кладбище в Астрахани, где последнее время он будет преподавать в военно-морском училище. На его могилу положат якорь.
С его старшим сыном, своим кузеном, мама будет поддерживать отношения еще долго. Юрий Георгиевич работал в Звездном городке вместе с нашими космонавтами. Там мама увидела Валентину Терешкову, Германа Титова, Алексея Леонова и других героев космоса.
На послевоенном фото - две сестры, Галина и Наталья.
К тому времени и мама, и тетя Наташа были замужем: старшая за бывшим фронтовиком, капитаном внутренних органов, а средняя сестра - за выпускником горного института, с которым познакомилась в студенческом хоре.
У мужа Натальи Ивановны Щепёткиной, Анатолия Александровича Манко, было два брата. Со старшим он редко общался, а младшего очень любил, опекал, помогал ему учиться.
Семья Манько была из репрессированных.
Отец дяди Толи, Манько Александр Васильевич, 1898 года рождения, жил в Днепропетровской области и работал на почте в родном селе.
26 сентября 1936 года наркомом внутренних дел вместо Ягоды был назначен Н.Ежов. 1937-1938 годы позже назовут годами «ежовщины». Это был один из пиков арестов. За два года по делам органов НКВД, по всем видам преступлений, был арестован 1 575 259 человек, из них 681 692 были приговорены к расстрелу как враги народа.
На вопрос, чем провинился отец моего дяди, простой сельский почтальон перед советской властью, никто не мог ответить. Его арестовали, оставив сиротами трех детей, младшему из них было всего два года. Оставленная жена вскоре заболела и умерла. Детей приютили в семье старшего брата Василия.
Через много лет, после смерти Сталина, «отца народов», из лагерей стали возвращаться бывшие «шпионы», к братьям Манько пришел сорокалетний старик, арестованный вместе с Александром Васильевичем. Он и рассказал его сиротам о зверствах, которые творили в лагере охранники. После систематических избиений арестованный по статье 58 УК СССР (за шпионаж) Манько А.В. скончался от побоев в холодном бараке.
Работа в органах
Кто жил так, что его память свято сохраняется в душах людей, которых он любил, тот… сделал свое дело для продолжения своего существования и после смерти.
Г.Эберс
На работе в пожарной команде Галина Ивановна проявила себя как добросовестный сотрудник. Ей предложили перейти в Областное управление внутренних дел.
Ее появление в отделе кадров не прошло незамеченным. В учреждение, в основном, служили не просто представители противоположного пола, а офицеры, фронтовики-герои, вернувшиеся с беспощадной, страшной войны.
Как рассказывали позже друзья отца, в мамин кабинет зачастили не только холостые орденоносцы, но и женатые мужчины, с одной целью: увидеть киевскую красавицу.
Галину стали приглашать на свидания, а, понимая, что киевлянка – девушка не ветреная, флиртовать с ней не получится, к ней стали свататься.
Мама призналась мне: «Я не хотела никаких отношений ни с кем. У меня была единственная мечта: вернуться в родной город и там начать свою семейную жизнь».
Если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах!
В мае 1945 года Филипп Дмитриевич зашел в отдел кадров для оформления документов о переводе в секретариат Управления проверочно-фильтрационного лагеря № 0314 НКВД города Кемерово. И полюбил навсегда, на всю оставшуюся жизнь.
Вряд ли он был уверен тогда, что красавица станет его женой, но постарался сделать все, чтобы она обратила на него внимание.
Если кто-то думает, что бывшие деревенские парни бесхитростны и простодушны, спешу заверить, это самообман.
Чтобы завладеть сердцем, понравившейся ему девушки, он развернул такую ОРД (оперативно-розыскную деятельность)!
ФэДэ, как звали его сослуживцы, узнал не только дату и место рождения Галины, ее место жительства, ее пристрастия, имена ее подруг. Он вошел в доверие к медсестре поликлиники УВД, с которой мама делилась секретами. От нее Филипп Дмитриевич услышал историю первой любви киевлянки, узнал, что артиллерист, за которого Галя хотела выйти замуж еще до войны, погиб в первом бою под Белой Церковью. Он понял, что сердце девушки свободно и вскоре стал ее приглашать то в кино, то на прогулку по набережной Томи.
Папа не был красавцем: рано начал лысеть, обожженная часть лица отливала синевой. После взрыва снаряда, в результате которого он получил сильную контузию, он плохо слышал.
У мамы всегда было хорошо развито внутреннее чутье, как говорили раньше, сейчас мы называем это интуицией. Из всех холостых красавцев-героев, которые предлагали ей любовь или дружбу, Галя выбрала именно этого старшего лейтенанта и никогда в жизни не пожалела о сделанном ею выборе: ни во время их совместной сорокалетней жизни, ни после его смерти в результате неудачно проведенной операции.
Мама рассказывала, как однажды после последнего сеанса Филипп Дмитриевич провожал ее до дома. Когда они подошли к подъезду, начался ливень. Через полчаса затянувшегося расставания молодой человек спросил прямо: «Неужели отправишь меня домой в дождь?» Ответ последовал такой же прямой: «Спать с тобой не буду. Дам шубу и пальто, другого у меня нет. Постелешь себе в коридоре на сундуке!»
В то время мама жила в коммунальной квартире. Окно ее комнаты выходило в общую кухню. Такие необычные для жителей современного мегаполиса квартиры строили для богатых кемеровчан, а комната, в которой жила мама, предназначалась для кухарки. Из окна комнаты была видна большая плита, которую топили углем. Крышку закипевшей кастрюли тут же приоткрывали, а поджарившиеся котлеты убирали на стоящий рядом стол. Продуманно хорошо и удобно для прислуги!
Именно сюда в крошечную комнату по адресу: улица Орджоникидзе, дом № 3, через некоторое время Филипп Дмитриевич придет уже в качестве мужа. Молодым придется в полном смысле слова туго: кровать не входила в тесное помещение, поэтому они будут вынуждены снять спинки и поставить панцирную сетку на козлы. А сундук от противогазов, стоящий в коридоре, так и будет кочевать с Пономаревыми из одной коммуналки в другую, пока, наконец, не найдет последнее пристанище в крошечном домике мичуринского сада около Томи.
Первым делом, что сделала молодая жена после начала их совместной жизни – провела ревизию одежды молодого мужа. Посмотрев на свет шинель, принесенную с фронта, Галина пришла в ужас: в нескольких местах зияли дыры от пуль, на подоле осенней куртки темнело пятно. ФэДэ объяснил как всегда лаконично: «В Козловке кололи свинью. Тебе мешает? Мне – нет!»
В ближайшее воскресенье мама повела отца на городской рынок, который находился на месте нынешнего Знаменского собора. Кемеровчане называли его толкучкой или барахолкой.
Только благодаря маминым стараниям напоминавшее решето военное обмундирование удалось продать, а на полученные деньги папе купили приличное мужское пальто.
Куртка была тщательно отстирана и аккуратно зашита: пригодились навыки, полученные в наследство от белошвейки Ефросиньи Ивановны. Я хорошо помню, как, и в дальнейшем, мама искусно латала нам дырки на одежде, штопала носки. Мы с сестрой не отличались степенностью, носились по улицам, падали, разбивали колени, рвали штаны с чулками, на подолах пальто висли на заборах.
01.06.1946 года отца перевели в Управление проверочно-фильтрационного лагеря № 526 города Юрга, где отец встретился не только со своими бывшими противниками (попавшими в плен фашистами и власовцами), но и с «японскими самураями».
Через несколько дней после того, как отец уехал, маму столь же неожиданно вызвал для доверительного разговора начальник отдела кадров, Анатолий Демьянович Юрченко.
С самого начала он предупредил Галину Ивановну, что относится к ней, как к дочери, и желает ей добра. Начальник посоветовал не связывать свою жизнь с сыном репрессированного кулака, а найти себе более достойного человека из числа своих коллег. Он раскрыл секрет перевода отца в Юргу. Оказалось, как бывшего фронтовика, Филиппа Дмитриевича не могли уволить, а как сына раскулаченного не имели права оставить служить в органах. Придумали своеобразный выход из «затруднительного положения»: перевели его в лагерь, который вскоре должен был закрыться, чтоб позже уволить по сокращению штатов.
Вот уж поистине:
Чем больше Родину мы любим,
Тем меньше нравимся мы ей.
Так я сказал в один из дней
И до сих пор не передумал.
Мама возразила: «Пономаревых никогда не раскулачивали. Да, у них была «лишняя» коза, но после гибели младшего брата, свекор взял в семью племянников, и количество домашних животных перестало превышать норму. Позже им разрешили завезти еще одну козу». Мама послала сама запрос в Козловку, деревню, где проживали Пономаревы, чтобы начальник отдела кадров убедился в правоте ее слов.
Ответ пришел быстро: мама оказалась права. Отца отозвали из Юрги, и он снова был восстановлен в прежней должности.
Со времен той проверки на лояльность прошло несколько десятилетий. Когда я описывала ситуацию, которая грозила бывшему фронтовику сокращением, а по сути узаконенным увольнением из органов, я спросила себя: «Как в отделе кадров областного управления узнали об истории с лишним парнокопытным? Если этого не было в действительности, если ни в каких документах об этом не говорилось, следовательно, ответственным за чистоту рядов советской милиции кто-то «нашептал»? Но как, вообще, об этом стало известно?»
Логика подсказывала только одно. Мой отец был веселым, добродушным человеком. Он любил юмор, часто шутил. Но о его работе и о занимаемой им должности я узнала только на похоронах отца. Даже сестра, которой было известна область его занятий, ничего не говорила мне. «Я думала, что ты все знаешь», - так она объяснила много позже. Значит, злосчастную историю с лишней козой он рассказал очень близкому человеку. Выходит именно бывший фронтовой друг настрочил на него донос?! Впрочем, изучая документы репрессированных, я встречала такое часто. Не Сталин, не Ежов и не Берия, а самые близкие люди писали в НКВД на своих товарищей, друзей. По их наводкам людей посылали в тюрьмы, расстреливали, целые семьи «раскулаченных» отправляли в Нарым.
Мама буквально спасла отца от увольнения.
Летом сорок шестого маме, наконец-то, удалось получить отпуск и поехать к родным в Киев.
Уже после смерти отца мама созналась, что у нее были мысли остаться на Украине. Она никак не могла решиться зарегистрировать брак с отцом. Простуженная на сибирских стройках, она решила, что не сможет стать матерью, а Филипп Дмитриевич безумно любил детей. С огромной нежностью он смотрел на жавшихся к нему соседских малышей. Не у каждого из них отцы вернулись с фронта.
Но отец и здесь прибегнул к хитрости, лишь бы не дать любимой женщине уйти от него. Вдогонку Галине Ивановне он послал письмо.
Увидев конверт из Кемерово, подписанный рукой мужчины, а подчерк у папы был каллиграфический и, явно, мужской, Ефросинья Ивановна не смогла удержаться. Письмо прочла очень внимательно, а, увидев подпись «Твой муж», бросилась к деду: «Иван Андреевич, Галка в Сибири замуж вышла и молчит!» Переубедить родителей, что это шутка мужчины, дочь не смогла.
«Зачем ты так подписался?» - строго спросила мама по возвращению в Кемерово. Отец хитро улыбался и молчал. Стратег не оставил Галине Ивановне выбора. 6 апреля 1947 года родители расписались в городском ЗАГСе по адресу: улица Орджоникидзе, дом № 5.
В июле 1949 года родилась я, их первая дочь.
Мы с родителями жили в знаменитом доме на Орджоникидзе, построенном немецкими пленными, принятым в эксплуатацию приказом начальника Управления МВД по Кемеровской области В.Н.Новиковым от 31.12.1947 года. Кстати, меня принесли из родильного дома в коммунальную квартиру, в которой Пономаревы жили вместе с семьей Владимира Никитовича, того самого начальника, который подписал приказ.
В год моего рождения на первом этаже этого большого здания, имевшего форму молнии, был открыт образцовый магазин спортивных товаров «Динамо» и парикмахерская, в которой позже часто встречалась с артистами театра музыкальной комедии Н.Л.Коносевич, А.В.Елесиной и Р.М.Озеровой. Эта парикмахерская работает до сих пор.
А это двор нашего дома, в который выходили окна нашей второй коммунальной квартиры. Здесь я жила с родителями, сестрой и няней Таней до третьего класса.
Мне не раз приходилось наблюдать за родителями. Я никогда не слышала их признаний в любви друг к другу, но я всегда ощущала теплоту и нежность их чувств.
Крепче маминой любви к отцу не было ничего. Что может быть сильнее преданного сердца?!
Она заботилась о нем, как о собственном ребенке. Выхаживала болеющего. Никогда не требовала чего-то сверх его возможностей.
Чтобы получить гражданскую специальность отец без труда поступил в политехнический, но не смог учиться: фронтовая контузия постоянно напоминала о себе внезапными головными болями. Увидев, как муж пытается бороться с недугом, мама первая предложила ему перейти на заочное обучение в Омскую среднюю школу милиции.
Но это случилось немного позже.
Может о нашем давнем разговоре с мамой не стоило рассказывать, но я ведь с самого начала дала себе слово, что буду рассказывать всю правду.
Однажды по телевизору я увидела фильм о фашистском концлагере. Название той картины стерлось из памяти, но сюжет я помню и сейчас. Женщину, попавшую в лагерь с двумя детьми, вызывает к себе охранник и предлагает сделать выбор, кого из сыновей она хочет оставить в живых, а кому предстоит умереть, до капли сдав кровь в немецкий фронтовой госпиталь.
Находясь под впечатлением этого эпизода, я спросила у вернувшейся с работы мамы, кого бы из нас она оставила. Ответ потряс меня своей откровенностью, столь присущей Галине Ивановне: «Я бы выбрала отца!»
Мама обладала природной красотой и никогда не пользовалась косметикой. Но однажды подруга подарила Галина Ивановне помаду и уговорила перед выходом на работу слегка подкрасить губы.
Дежурному, стоящий на проходной, взял мамин пропуск, пристально посмотрел на нее и откровенно высказался: «Галина Ивановна, Вам совсем не идет краситься!»
Больше никогда в жизни мама в руки не брала косметику, и уговорить ее было невозможно. Но одевалась всегда в соответствии с последней модой. Зимнее пальто с чернобуркой ей шили немецкие военнопленные из фильтрационного лагеря НКВД № 0314. Осеннее драповое пальто с потайной застежкой – женщина, которая долгое время жила сначала в Шанхае, а потом переехала в Харбин на работу на Китайско-Восточной железной дороге. Эта дорога строилась еще в конце XIX - начале XX веков, как южная ветка Транссибирской магистрали и соединяла Читу с Владивостоком и Порт-Артуром. Портниха, мама называла ее «шанхайка», чудом спаслась от сталинских репрессий, спрятавшись в далеком Кемерово.
В 1960 году семья Пономаревых получила ордер на новую квартиру в доме №19 по улице Арочной. Это было неописуемое счастье для всей нашей семьи, состоявшей тогда из пяти человек: папа, мама, моя младшая сестра Оля, ее няня, которую в семье звали Таня-крошечка и я. Олина няня, действительно, была очень худенькой, невысокой девушкой. Беленькая косичка и небольшой размер обуви дополняли облик Крошечки. Она всегда улыбалась. К сестре относилась, как собственному родному ребенку. А я, избалованная долгожданная первенькая, очень ревновала ее ко всем в семье, но особенно меня злило ее особое трепетное отношение к сестре.