Жили-были мужик да баба. Мужик на хлеб тежелым трудом зарабатывал, а баба по хозяйству справлялась. И заел мужика быт, да так заел, что начал он пить беспробудно. Сначала с компанией, звеня рюмками под улюлюканье и смех, а потом и сам...
И когда начал он глотать горькую из горлышка, то черт, что сидел там давнехонько, словно джин в бутылке, хвост свой сквозь горлышко протянул, словно нитку в игольные уши, да запустил в глотку пьющему. А глотка возьми да и схвати нечистого за хвост. Да и потяни в себя по привычке то. Посчитала, наверное, что это колбаски охотничьи или ещё что вкусненькое. В общем дергнула черта за хвост да и затянула в себя, словно бочка бездонная да тёмная.
На самом же деле образовалась в сердце пустота, потому как Господь Бог вышел из него, по причине невозможного нахождения в смрадном месте.
Этакая чёрная дыра возникла, значит. Попадает в которую все что угодно, без насыщения, имея основой в себе алчбу.
А черт и рад, даже сопротивляться не стал. Слышал он однажды, как мужик этот во время пьянки с другими такими же как он сказал:
- Вот, если мне руки скрутят сзади и станут из горла в глотку заливать горькую, то я сначала не стану сопротивляться. А по - то - ооом сопротивляться стало быть уже не буду. - И помолчав добавил: - а не смогу потому что, - и рассмеялся басом так зло и ехидно как-то противно даже, что супруга стоявшая позади него в дверях кухонного проёма развернулась как-то резко в сердцах что-ли и вон подалась. А мужик даже глазки прищурил, мол, знай наших! Во какой я молодец и как могу.
Стала с тех самых пор нечисть жить в бесноватом да рожки строить всем встречным поперечным, да страшить вечерами малых да великих из окна своего дома.
Сядет он есть вечером за стол, да всё ест, ест, а брюхо то растёт, растёт, а он не унимается :одну тарелку борща, вторую, третью, котлеток, кашки, салатик, компотик - и всё голодный. А жена ему:
- Да куда же ты столько ешь словно не в себя!
А он действительно не в себя ел, а в черта рогатого. А однажды после пьянки мужик и сам подозревать стал, что он не сам в себе, словно беременный. Словно вынашивает плод какой-то чёрный, страшный, который управляет им по временам. Потому как в такие минуты становится он безвольным и слабым. Случилось то однако, что стал он беременный чертом, который всё за него ел, ел, ел и урчал от удовольствия. Мужику конечно тоже что-то доставалось, отдавал черт ему немного еды. Так, совсем чуть-чуть, чтобы тот с голоду не издох. А то где бы ему рогатому жить тогда пришлось? Иди свищи все жилища заняты, свято место оно пусто не бывает! Так и жили они, черт, мужик и баба при них страдалица.
Мужик пузо поглаживает после плотной еды, приговаривая.
- Воооот какой у меня приличный мамончик.
А баба рыдает, что жизнь у неё горемычная и никудышняя, но никуда не деться. Как говорится, взялся за дело, будь в нем до конца. И баба терпела.
Пострадала, она, пострадала, поубивалась горю своему, вышла женщина из дому да в след Христу пошла. Шла, шла, вдруг видит: нищий сидит на лавочке, голубей кормит да разговаривает с ними:
- На ,птичка небесная, зернышко хлебное, полевое, трудом удобренное, потом политое, выстраданное смирением. Полети к Тому, кого знаешь, покажи Ему доброту, щедрость да простоту, возьми то, что нужно, и возвращайся скорее. Видишь, баба ждёт не дождется, - и посмотрел на женщину убитую горем. Испугалась женщина, от того, что не утаилась, хотела было бежать, да схватил её нищий за полы и говорит.
- Слышала, что говорил Ангелочкам? Вот и ты приходи к ним, да за мужа проси, и станет покров ото зла над домом твоим воооот такой как радуга, веришь? Помолчав добавил :
- От самой Царицы Небесной радуга! Цветну-ууущая, разцветнущая!
А сейчас ступай домой, да через вот ту храмину, - и персстом указал на дом большой с главою златом покрытую.
- Как войдёшь туда, ничего не спрашивай, ни с кем не говори, а возьми то, что дадут и домой неси, пока мужик твой отсутствует. Все по углам разнеси, всё по щелям да коморкам, да тёмным местам удобри. Как удобришь тем, что дадут, тут же ангелам скажи с кротостью да со слезами всё как есть. Они по зернышку, да по слезоньке твоей всё отнесут к Тому, кого знают пуще себя. Уж Он то поможет. Они своих не оставят.- Помолчав, добавил: - с утра и приступай.
И сделала баба всё как велено было. Удобрила дом свой везде, где и забыла, что есть в нем углы да кладовочки такие. Как только сделала, так стало возрастать в этих местах добро разное, добро всякое. Сначала маленькое, словно зернышко горчишное, потом маковое и вот хлебное. Там зернышко, тут зернышко. Собрала она зернышки, посмотрела на них печально, а их то всего-то на всего жменька, одна небольшая горсточка! Заплакала баба да пошла птиц небесных кормить. Кинула им зерна. Все что было, одну эту несчастную малость. Похавтали птицы зерна, да полетели к Тому, кого знают пуще себя. Постояла постояла баба, да пошла домой. Приходит, смотрит - мужик то её трезвый сидит в углу на полу кухонном. Обнял говорилку диковинную, в которой разные голоса живут и шепчет мужик говорилке, как родной, роднее бабы своей.
- В тебе только мне утешение! Оказывается вернулся Бог туда, где место свято, пока женщина птиц кормила, да выгнал незаконного приживальщика, ну а тот, знамо дело, в говорилку влез. Много их там сидит. Каждый свою очередь знает, да через рог от своего хозяина вещание принимает. Ох, много этих говорилок развелось на белом свете, а в последнее время и гляделок. Маленьких таких, на ладошку положишь и глядишь, глядишь зачарованный, словно в зеркальце. Смотришь на весь мир, а себя не видишь, так как в этом зеркальце ты над этим миром. Ой да вы наверное знаете эти зеркальца, у каждого своё. Как пить дать знаете!
А баба, теперь женщиной доброй стала, ходит с шестого на седьмой в храмину ту, как и обещала тому кто дал ей то, что сеять можно, да добро умножать.
Мужик стал добрым и мудрым дядькой. По утрам будит свою вторую половину нежным поцелуем в носик приговаривая: "Доброе утречко, радость моя, доброе утречко роднуличка".
Ну и понятное дело не забывают они птиц небесных. Добра то много у них теперь в доме, как не поделится радостью, не покормить добром! А ангелочки, как только завидят женщину с добром идущей к ним, все на встречу бегут, спотыкаются, приговаривая:
- Гур, гур, гур. Гур, гур, гур.
И такая радость от этого бывает, что ни в сказке сказать, ни пером описать.