Бабка – алкашка с образованием
Хотя, какая она бабка, ей нет еще и сорока. Худая маленькая, с высохшими скулами, с редкими волосами, совсем не старая, а выглядит старше, недоедание и недосып, следствие ночных посиделок, а узкие разрезы глаз и нависшие веки– чтение книг при тусклом свете. впрочем, как и я сама такая же худая, белесая и невыразительная, раздумывала над внешностью дочка. Мать свою Карина вспоминала со злостью, сплевывая оскомину сигарет. Мать, её…
Рожать, Карина собралась в шестнадцать лет. Юру встретила, решила –вот оно – спасение, парень работает на приборостроительном заводе «Омега», хорошо получает. Авось, от матери съеду.
Юрка был сильный, здоровый, светлый. Симпатяга сероглазый.
– Маленькая моя, родненькая, – шептал жарко на старом хриплом диванчике влюблённый.
Принёс кнопочный телефончик. Подержанный. Короткими смесками уговаривал встретиться.
«16:00. 02.11.85.
Ты где, любимая?»
«16:02. 02.11.85
Дома, где мне быть?
«12:31. 05.11.85
Как делишки, малышка?»
«12:35. 05.11.85.
Охренеть, как хорошо!»
«14:45. 12.11.85.
Мамка дома?
С обеда зайду?»
«14:50. 12.11.85.
Давай! Жду, Сероглазый»
Прибегал и валил на диван, судорожно возился:
– Быстрее, быстрее, любимая, лю…– горячо шептал на ухо.
Противно всё это, но видно такова и бывает любовь. Кто её еще любимой назовёт?
А как узнал, что забрюхатела, так и Ванькой звали, вот она быстрая любовь. Бабка пригрозила за развращение малолетки судом, тогда расписались в ЗАГСе, когда исполнилось 18 лет. А толку? Ушел, как рыба под лёд, тут же развёлся. Презрительно кинул, уходя, слово:
– Нищебродка.
Ну да, нищая, трусов порядочных нет, с заплатками. Вслед грубо орала:
– Я на себя тащила? Нужен ты мне слюнявый.
Свадьбу сыграли с другой. Сейчас живёт в Плодоовощном совхозе, и носу не кажет. Алименты мизерные платит. Своих трое. Пузатый.
Карина черная, худая, как палка, но зачем ей быть толстой?
В рот не брала никакую бодягу. Стойкое отвращение к алкоголю вырабатывалось с годами и чувство самосохранения, уж очень рукастые были собутыльники мамки, только успевай уворачиваться. Мать, вечно не просыхающая пьянь, довела их до того что обступила нищета со всех углов, скорбная иконка смотрела с укором из угла и не могла помочь. Пришлось всё брать в свои руки и работать, и брата тянуть, и мать с сыном. А роды вспомнишь, обожженная спина чесаться начинает.
С огромным животом пришла после работы. Нагрела огромный чан воды. Воду таскала из колонки. Приходило время рожать. Надо помыться. Иногда приседала на край хромого стула:
–М…мм…- мычала. Не привыкла охать, ахать.
Сцепив зубы, ковшом налила в таз воду и только приготовилась мыть голову, намочила и намылила хозяйственным мылом и первый раз ополоснула…
Шарахнула дверь и появилась пьяная вдымоган мать, со своими друганами, такими ж отпетыми алкашами:
– Калина! Дай нам чего-нибудь пожрать! Мы с Пузаном разбогатели…Дом продали!
– Какой дом? – охнула от боли и первых схваток Карина.
– Этот. Зачем нам такие хоромы? Купим поменьше. А то не натопишь
– Ты что мать? Сдурела?
– Я те дам, сдурела, гляди, матери какие слова говорит. Дура! Ты ноги растопырила, рожай себе. Я твоего щенка, здесь держать не буду. Иди, куда хочешь.
Мыло щипало глаза. Карина быстро мыла голову. Дверь осталась не до конца захлопнутой, из-под неё нещадно дуло. Мать шарахалась, лазя по пустым кастрюлькам и схватив со злости чан опрокинула на Карину, нечаянно опрокинула, но сказала в сердцах:
– На мойся, сука!
Спину обожгла горячая волна, дальше Карина помнит только жгучую боль.
В дом зашел братишка, проведать беременную сестру. Он давно жил в общаге. Он подхватил Карину и понес, на кровать. Толкнув мать и вышвырнув на улицу. Вызвал скорую, благо кнопочный телефон у него уже был. Друганы почуяв опасность приближения ментов испарились.
Родила Сеньку, странного, большеголового, и слабого одновременно, с детства по врачам избегалась. Не давала колоть уколы, покупая дорогущие антибиотики в таблетках. Прививки были огромной проблемой, отказывалась от них и ей всегда грозили всеми карами небесными. На медсестер и врачей смотрела зверенышем. Криком кричала на любого, кто обидит или посмотрит не так. А он простые вещи совсем не понимает. Наивный растёт. А вот математические способности отменные. Логика железная. Этим и удивлял. Не смотрела на шептуний соседок и товарок:
– Сёмка, дурачок!
Дом мать пропила. Переехали в прабабкин дом в посёлок Большой Чаган. А какая работа в посёлке? Нет никакой. Голодать стали.
Пришлось брать Сёмочку в кулёчке и пропившуюся притихшую мать. Куда без неё? Нянчить кто будет, пока Карина работает? Ехать в город, снимать квартиру. Денег не стало. Друзья испарились, кому охота нахаляву поить бабу?
Второй дом извернулась и продала Антонина Петровна.
Уважительное имя дали собутыльники, речь поставленная, плавная, никогда не материться и не орёт, только пьяная становиться беспредельно грубой, пединститут за плечами. В любом месте лежала мать с книгой. Читала и только удивляясь, вслух вычитывала умные мысли. Всех классиков знала наизусть и применяла где можно и где нельзя мудрые мысли, заимствованные из книг.
– Нельзя купить счастье за деньги, но можно арендовать – важно говаривала она, и Карина, открыв рот останавливалась, отчищая пол от окурков и плевков, и задумывалась.
– Кто это сказал?
– Америкосы
– Обладание всякого рода благами – еще не все. Получать наслаждение от этого обладания – вот в чем счастье. Это Бомарше сказал.
– Мам, ты и пользуешься, всеми благами, а их не зарабатываешь…
– Поговори мне. Я тебя вырастила? То-то. А теперь всё изменилось, я работать не буду. Везде на нас наживаются, не платят толком, обманывают. Сами живут, а нам кусок хлеба как собакам кидают и тут же отбирают. Нет. Я не дура. Поработала на чужого дядю. Хватит.
– Ты смешная, а кто будет работать, я, да малолетний Сёмка? Антону ты давно поперек горла встала.
– Да, кинул нас сынок, мать его за ногу.
– Как это кинул, ты чего такое говоришь? Не ты ли, не твои ли друзья ... – захлебнулась в гневе и осеклась Карина.
– Отвянь, стерва, – спокойно ответила мать, – не они это.
http://proza.ru/2021/10/15/1130