«Каждый гражданин СССР обязан соблюдать Конституцию Союза Советских Социалистических Республик, исполнять законы, блюсти дисциплину труда, честно относиться к общественному долгу, уважать правила социалистического общежития». Конституция СССР.
Во как! А вы говорите: общага. Ну, это ещё слово доброе. А мы-то и вовсе, меж собой, этот кирпичный барак в четыре этажа клоповником называли. Находился этот дом совместного проживания студентов у чёрта на куличках – 40 минут на метро до центра города. Тут и так еле живой после ночи в поезде, так надо ж ещё и комнату получить, и вещи по-быстрому растыкать, учебники с тетрадками найти, в сумку побросать, на метро успеть, да и, желательно, на первую пару не опоздать.
В тот день мы пулей влетели на третий этаж, отыскали 35-ю комнату и… Ключ, зараза, не подошёл! Лёшка метнулся вниз к кастелянше, бранясь словосочетаниями, которыми, по понятным причинам, делиться не стану. Мы стояли у двери, переминаясь с ноги на ногу, отсчитывая оставшееся время, запас которого быстро истекал.
Наконец дверь подчинилась новому ключу, и мы ввалились в комнату. Уже по привычке и, на сей раз, без суеты (третий год заочки вместе), распределились каждый по своим койкам. Этим койкам, справедливости ради, надо было отдать должное: хлипкие, скрипучие, повидавшие и испытавшие такое, что не поддаётся вразумительному объяснению, всё ещё каким-то образом держались на своих железный ногах.
Лёха скоро управился с вещами и стал вышвыривать на дно шаткого шифоньера картошку (каждый тащил, что мог: яйца, овощи, тушёнку, консервы разные).
– Какого хрена ты сейчас с этой картошкой замахиваешься? – спросил, сейчас уже не помню кто, у Лёшки.
– Мне эта сумка нужна, – буркнул тот.
И тут, шкаф от нежданного груза чуть накренило. С верхней полки слетает кем-то забытая чугунная сковорода и тюкает прямёхонько в Лёшкино темечко. Немая сцена: «Смерть Марата» (картина Жака-Луи Давида). Тот, тем временем, спокойно поднимется, берёт мятую газету, садится за стол, аккуратно разглаживает, и начинает читать вслух.
– Воскрес, гад! – чуть слышно прошептал Толик.
– Слышь, ты – «новостной отдел», мы, вроде как на электричку опаздываем, – вклинился я с напоминанием.
Репортаж длился ещё пару минут и его больше никто не прерывал. Наконец, Лёха откинул газету в сторону.
– Моя бабка говорила: «Если что тяжёлое по голове хрястнет, то надо читать до тех пор, пока буквы плясать перестанут, а строчки станут прямыми».
На первую пару мы, конечно, опоздали. Зато в пятый корпус института поспели вовремя. Тут я поправлюсь, чтоб потом претензий не было: в нашей альма-матер было четыре корпуса. Пятым являлась кофейня – в те времена называлась «Восточные сладости». Кофе, ликёр, коктейли с заграничными названиями были отменными. В нишах канарейки (живые), натянутый шёлк с подсветкой, уютные диванчики и сладкий воздух могли усыпить тело, усладить слух…
– Аллё! Хватит дрыхнуть. Так мы и на вторую пару опоздаем, – кто-то опомнился, и все подхватились.
Наш политех находился в старинном здании, где раньше располагался Губернаторский дворец. К нему вела улица Ярослава Мудрого. Ну, если кто подзабыл, немного напомню: князь такой на Руси был, сын, то бишь, Владимира Ясно Солнышка, у которого сыновей было пруд пруди, да не вышло никому на трон сесть. Всех изничтожили, ну, кроме Ярослава, разумеется. А престол оседлал пасынок – Святополк. А погоняло от народа досталось и прилипло – Окаянный.
Лекции закончились, снова метро и катимся мы обратно в нашу общагу, предвкушая первую на этой сессии вечеринку. Обмыть, так сказать, прибытие и на обмытой той дороге, чтоб лучше училось и жилось, и пилось, и е...
Первое, что я делал, когда койки были устланы бельём, – развешивал шаржи на своих друзей над изголовьями. На каждом было имя собственное – на всякий случай, чтоб с бодуна койку на попутать. Лёлик, Борик. Толик и Владимир Ильич. Чего улыбаетесь? Сейчас я не шучу. Владимир Ильич — он и был. Только фамилию носил – Козлов. Ну, с этим ничего не поделаешь. Так вот наш Ильич был парнем крайне худым и немощным. Но это на первый взгляд. Так как все мы были женаты, то только у него на курсе была девушка. Встречались они лишь на сессиях, но это было, должен вам доложить, мощное столкновение двух планет. Точнее выразиться, планеты и маленького метеорита. Девушка на центнер тянула. Ну а Ильич – типа, пушечного ядрышка.
Не успели мы разобраться с пожитками, так она нарисовалась. Стала в дверях – такая вся румяная, пышная да свежая, будто весь день только и делала, что кайфовала. Оглядела убогую комнату и поинтересовалась, не завалялся ли где-то тут наш Ильич. Мы многозначительно переглянулись (уж надо было привыкнуть за такой-то срок, но чё-то не выходило) и послали её на кухню, там, где её любовничек старался не пережарить картошку с яйцами.
На столе потела бутылка водки, а Ильич запропастился. Неужто укатала молодого удальца барыня-крестьянка?! Решил я сгонять на кухню, глянуть, как там наш ужин. Сковорода дымила на газу, а Володька, видать, "дымил", как и предполагалось, в другом месте. Картошка чуть прихватилась ко дну, но была спасена.
Мы выпили уже по второму разу, когда явился - не запылился наш Ильич.
– Какая-то б-ть, жратву спиз-ла! – прокричал он с порога.
Но мы сделали вид, что ничего не расслышали, и Толик налил по третьему кругу. Ильич присел ко столу, игнорируемый и оскорблённый, но свой стакан под горлышко подставил.
– Ну чего там? Не заросла ещё народная тропа?.. – Лёха обратился к Ильичу, намеренно не глядя в его сторону.
Ильич промолчал.
Но вечер только начинался и ещё не была сыграна партия в «тыщу». Может, кто и помнит эту карточную игру, но вот в моей памяти осталось лишь название. Помню только, что играли в неё часами. Стол при этом двигался к окну – нет, не для игры… Напротив нашей общаги находилось общежитие (Ох, как кстати!) медицинского вуза. Те девушки понятия не имели о такой науке, как оптика (не то, что мы — технари). Со всей очевидностью было ясно, что по их разумению, если на улице темно, значит они никому не видны, а если светло, стало быть, – они, как на ладони. Потому окна зашторивались только днём. Из нашего окна просматривались все пять этажей в ракурсе проёма окна. Мы это зрелище называли многоканальным телевизором. А дело обстояло так: в игре всё время был один раздающий. Он, собственно, ставок не делал и в туре не участвовал. Его задачей было наблюдение. И как только на каком-нибудь «канале» появлялась незнакомка в нижнем белье (как максимум), гасился свет и всё наше внимание переключалось на окно напротив. Пусть уж меня простят представители лучшей половины человечества, но отказать себе в этом мы никак не могли. Да, стыжусь сейчас. Даже, когда пишу об этом. Но, как говориться, слов из песни не выбросишь. А мой рассказ был бы неполным, не позволь я себе написать об этом. В своё оправдание могу лишь отметить: ни телевизора, ни даже паршивого радио в комнате не было. А помимо карт, тот многоканальный телек являлся единственным развлечением.
И вот же какая закавыка: с того времени больше тридцати лет прошло, а Лёик, Толик и наш Ильич так и остались молодыми. В моей памяти, конечно.