Встречались ли вы когда-нибудь с ишаком? Нет, не смейтесь. Я серьёзно. Я имею в виду не скотину в человеческом обличье, а такое животное, похожее на осла. Осёл, впрочем, может быть, как и домашним, так и диким животным. Ишак же – только домашним.
В 79-м году прошлого столетия я и мой друг Вадик поехали на Кавказ. Отдохнуть, так сказать, от гранита науки и подготовить свой дух и тело к последнему выпускному курсу нашего техликбеза.
Турбаза «Эльбрус» раскинулась в предгорье Второго Чегета с душезахватывающим видом на одноимённую гору. Серебристое утро. С гор сползает полупрозрачный туман, щекочет слух какая-то речка, переливаясь самыми высокими нотами, а ей вторит оляпка, чей пересвист очень смахивает на пение кенара. От турбазы вверх ведёт тропинка, широкая и утоптанная десятками тысяч ног. А по бокам – кустарники барбариса и облепихи. Над головой – сосновые ветви, отягощённые грузом снега, который нередко сваливается вниз, орошая прохожих дождём из мельчайших снежинок. Невольный вскрик оглашает безмятежность. Кто-то помогает выгрести снег из-за шиворота. А затем снова тишина – скрипучая, таинственная. Здесь чудится, что время остановилось. И если отделиться от группы и затаиться в рощице, то можно услышать своё собственное дыхание и гулкий стук сердца.
Слышу Вадик зовёт меня: «Эй! где ты там? Ау!» А мне так не хочется вылазить из сугроба и терять ощущение тишины и покоя. «Тут я, – кричу я ему. – Куда я денусь?» Садимся в фуникулёр, который медленно тянет нас к вершине Первого Чегета. Ржавое колесо вращается по канату надрывно повизгивая. А спустя какое-то время к скрипу прибавляется ещё и стук. Мы недоверчиво поглядываем на крюк-штангу – единственное, что нас удерживает на высоте. Далеко под ногами проплывают кроны деревьев. И тут наш проводник истошно орёт в мегафон: «Взгляните вниз. На поляне под нами расположено кладбище альпинистов!» Нашёл же время, гад, сообщить об этом! Стук, между тем, усиливается и превращается в беспрерывную барабанную дробь. Вадик смотрит на меня с ужасом. А я на него. Но эта чёртова подвесная дорога никак не заканчивается. Ноги стали подмерзать, и мы стали постукивать каблуками ботинок, чтоб как-то разогнать кровь. Только сейчас мы сообразили, откуда раздавался стук. Оказалось, стучат все.
Ну вот мы и на месте. Наверху круглая постройка – кафе «Ай». Почему так называется? Понятия не имею. Но запах шашлыка ударяет в ноздри, а желудок начинает бурлить и переваривать пустоту. «Шашлык из баранины?» – интересуется Вадик. «Какой, дорогой, баранина, э?.. – звучит в ответ. – Баранина в Москве. Здесь – говядина». Берём по шашлыку, идём внутрь: к теплу, к горячему глинтвейну, к кавказкой музыке.
Как только утроба наполнилась, так в тело вернулась жизнь. Покалывание конечностей показалось даже приятным.
После полудня от Вадика поступило предложение покататься на горных лыжах. И хоть к лыжам, конькам и прочим зимним видам спорта я не тяготел, пошёл с ним, так сказать, за компанию. Лыжных ботинок моего размера на складе не оказалось. Пришлось натягивать на размер меньше. Скованный обувью и прикованный к лыжам, я впервые съехал с учебной горки. А она, пусть даже, и являлась таковой, но была довольно крутой и своенравной. Изучать её траекторию и особенности естественно никто не стал. Первый съезд с горы был на пятой точке, как, в общем-то, и второй, и третий. В четвёртый раз, подстёгиваемый своим милым другом, я осмелел, забрался повыше и поехал. Четверть пути всё шло хорошо и я даже подумал, что освоил лыжный спуск. Но разве так бывает – чтоб гладко, да без ухабов? Смотрю я вниз и вижу внезапную неожиданность. Из леса на финишный пятачок выходит ишак. Вальяжно так, неспеша… И не видит эта скотина, что я несусь ей наперерез с космической скоростью. Мой ошалелый крик не услышал только глухой. Умей я, кроме движения вперёд, делать какие-нибудь зигзаги, я бы сделал, не сомневайтесь. Но я не умел. И мне ничего не оставалось, как грохнуться на бок и катиться по инерции. Опробовал, можно сказать, на себе второй закон Ньютона.
Клятая скотина не обращала на меня никакого внимания. Будто напрочь была лишена животного инстинкта самосохранения. Я буллитом пронёсся под животом животного, подкосив лыжами ве четыре ноги. Ишак взревел и перевернулся в воздухе, содеяв умопомрачительный кульбит. Меня затормозила усердно утрамбованная крайняя бровка.
Глаза моего друга напоминали два чайных блюдца, когда он поинтересовался, как мои дела. «К чёрту тебя, Вадя, и лыжи туда же! Первый и последний раз! А эти ботинки, зараза, – не хуже тисков!» Когда я поднялся и кое-как отряхнулся, услыхал… вернее, ничего не услыхал. На всей горе царила немая сцена. Вы думаете, я это заслужил?! Отнюдь. Всё внимание было обращено к ишаку, медленно и чувством собственного достоинства, покидающего площадку. Может показалось, а может нет, что ишак обернулся, посмотрел на меня полным обиды взглядом и, виляя хвостом, скрылся в зарослях. Он-то ушёл, и даже не хромая, оставив неприятный осадок в глубине души.
«Несчастная ты животина, – сказал я тогда. – Надеюсь, зла на меня не держишь».