Котельное хозяйство – это та ещё головная боль. Вспоминаю случай, произошедший в городе Д, где я работал начальником участка.
Как известно, все неприятности с трубопроводами случаются зимой. Ладно, если в подвале дома. Это ещё куда не шло. А если теплотрасса? Вот тут и начинаются заморочки. Определяешься с примерным местом аварии, приглашаешь инженера по коммуникациям, дабы ненароком электрическую или телефонную линию не цепануть. Ну а дальше приезжает вызванный на место андижанец (это насос такой на колёсах, что воду откачивает), дальше – трактор начинает грызть мёрзлую землю. И роет он, пока не дороется до порванной трубы. Потом уже слесаря с инструментами и с помощью сами знаете какой матери устраняют неполадку.
Ну это так – лирическое отступление было.
Понятное дело, была зима. До кончины Ю.В. Андропова оставалось 3 дня. Тогда, конечно, никто и предположить не мог, что его правление так быстро закончится. А на моём участке был один замечательный объект. Заметить его с улицы, правда, было непросто. Стоял он в середине смешанного леса площадью в гектар примерно, за высоким глухим забором. Это был дом в три этажа с потолками метров в шесть, а на них лепнина да люстры гусьхрустальные. Двери там были дубовые, полы ковровые, стены парчовые, а на стенах тех – вожди вечно живые с глазами строгими, бдительными.
Думаю, вы и сами поняли, что домишко этот предназначался для приёма важных персон республиканского или союзного значения.
Андрей Иванович Гусаков был при этом доме завхозом, но выглядел как дворецкий княжеского поместья. Вот он-то мне и позвонил. По его словам, давление в трубах упало до полутора атмосфер вместо пяти номинальных.
О таком происшествии я, как и следует, доложил начальнику района. Некоторое время слушал сопение в трубке, после чего из неё послышался рёв, смахивающий, с небольшой натяжкой, на рык разъярённого быка.
– Ты что, ещё дома торчишь?! – прокричал он, лишь немного понизив тон. – Бегом на объект!
И я побежал.
Андрей Иванович встретил меня с бледным, как стена, лицом и трясущимися руками: у старого гебиста явно сдавали нервы. Вместе мы прошли в подвальное помещение, откуда валил густой пар. Струя горячей воды била прямо в стену, постепенно проделывая в штукатурке небольшое углубление.
Не прошло и минуты, как послышались вопли начальника района.
– Пропустили, мерзавцы! Недоглядели! Под монастырь подвели, сволочи!
Если уж, по справедливости, то недоглядели не мы (не я, собственно), а дворецкий, в чьи обязанности входило следить за оборудованием вверенного ему особняка. Но перечить начальнику в этот раз никто не стал. К слову, надо было отдать должное его организаторским способностям. В след за ним в подвал ввалилось полно народу: пара слесарей, два сварщика, и даже мой друг Марик, который был начальником соседнего участка.
Наверное, по молодости лет (мне тогда 24 было) угрозы от этой струи воды я не чувствовал. Хотя, кем-то брошенное слово "соловки" пробудило во мне ещё не успевшее остыть впечатление от недавно прочитанной самиздатовской книжки Солженицына «Архипелаг Гулаг», и перед глазами всплыло его серое лицо с прищуренным взглядом и морщиной, смахивающей на шрам от удара топора по лбу.
– Так, бегом наверх! – скомандовал мне начальник. – Проверь краны на всех этажах.
– Чего там проверять? – возразил я. – И так ясно, что выше второго этажа ни капли.
– Бегом! – взревел он.
И я побежал. А что было делать?
Взлетев на третий этаж, чуть не столкнулся с разукрашенной девицей, от которой несло алкоголем за сотню метров. Она была одета в школьную форму с комсомольским значком на шлейке сарафана, из-под которого выбивался кружевной воротник. Про себя я отметил, что девушка далеко не комсомольского возраста, но рассуждать на эту тему мне было некогда.
Убедившись, что на третьем этаже краны «сухие», спустился на второй. Там, в коридоре, неуверенно ступая по мягкому половому покрытию, шёл мужчина, с обеих сторон поддерживаемый девицами в таких же комсомольских формах, как и у той – с верхнего этажа. Полная фигура вяло перекатывалась, руки очерчивали в воздухе дирижёрские движения, а из горла вырывался хит Иосифа Кобзона «Я люблю тебя жизнь». Обойти эту процессию не представлялось возможным, и я сунулся в первую попавшуюся дверь. Оргия была в самом разгаре. Ох! Лучше бы я этого не делал. Теперь, где-то в глубине моего сознания лицо Солженицына показалось чёрным, а крупным планом, прямо перед моим носом, закачался его указательный палец: Ну-Ну-Ну, дружок!
Больше я проверять ничего не стал и бросился вниз. Да с такой скоростью, что смог бы дать фору любому спринтеру.
В подвале подводили итоги совещания на тему «Что делать?» Все уговаривали начальника закрыть главный кран. Иначе ничего не получится. Тот ни в какую не соглашался: не дай бог какому-нибудь бонзу вздумается морду помыть прямо сейчас.
Как всегда, выручила русская смекалка. Один из слесарей прикрутил шланг к трубе подачи воздуха. После чего воздушная струя была направлена на место разрыва трубы, таким образом дав возможность сварщику хотя бы прикоснуться электродом металлу. Наконец-то в подвале стало тихо. Все завороженно наблюдали за процессом сварки, словно за какой-то магией: будто сам великий Кио решил продемонстрировать собравшимся свои иллюзорные фокусы.
Когда всё закончилось, пар улетучился и стало возможным разглядеть лица, все повернулись к начальнику. Тот утирал платком не то пот, не то слёзы, тогда как в глазах светились искорки непритворного счастья. Трудно было догадаться тогда, о чём он думал. Но предполагаю, им овладело чувство человека, только что сошедшего с эшафота. ЧЕЛОВЕКА ПОМИЛОВАННОГО.