Жен вспоминали на привале, друзей в бою
И только мать не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.
Но было, что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
«Мама!»
…И под копыта упадет.
М. Максимов
Наша мама была из бедных забайкальских казачек. Ребенком осталась сиротой. Очень рано жизнь повернулась к ней всей своей неприглядной стороной. Мама рассказывала:
– Детство было бедным. Поэтому и грамота худая. Писать и считать только и научилась. Потом батрачить приходилось. Жилось трудно. После того как вышла замуж за вашего папу, в разные годы жили тоже неодинаково. Сначала очень хорошо. Отец много работал и неплохо зарабатывал. Дом был полной чашей. Но вскоре – война. В это время думала, что никогда хлеба досыта поесть не придется. Жизнь прожить – не поле перейти. Короткая жизнь, но такая длинная… Это у бога дней много, а у человека, к сожалению, мало. Надо радоваться каждому дню.
Мама, будучи малограмотной, была мудра житейской мудростью. Никогда не унывала. При всей своей покладистости всегда и на все имела свой взгляд. Знала бесконечное число пословиц, поговорок, шуток, частушек и песен. Всегда все это было к месту и с каким-то глубоким смыслом.
– Бог лес не уравнял, а людей тем более, – говорила мама. – Часто бывает, счастлив не тот, у кого всего выше крыши, а тот, кто способен обойтись малым, кто искренне может сказать: «У меня есть все, что мне необходимо».
– Если, – учила меня мама, – затруднение есть какое в жизни и как поступить тебе, не подсказывает ни ум, ни сердце, поступи в соответствии с народной мудростью – пословицей или поговоркой, не ошибешься.
А как она готовила! Дар этот, по-видимому, у нее был с детства. Еще совсем юной девчонкой приглашалась готовить на купеческие свадьбы. После смерти папы материально жили трудно, тут уж не до разносолов, но то немногое, что можно было приобрести, готовилось с умением и душой, было всегда вкусно и красиво!
Сколько всякой всячины было приготовлено к праздникам! Особенно печенья. Чего тут только не было: пирожки и шаньги, тарочки и вафли, сочни и крючья, хворост, оформленный в виде розочек, птичек, зверей, и многое другое.
Одно время мы жили с мамой вдвоем. Мама была уже немолодой. Наготовит к празднику печенья столько, что съесть не успеешь – высохнет. Пьет мама чай, размачивает в нем печенье и сетует:
– Высохло. Ты же не ешь почти…
К какому-то празднику говорю ей:
– Мама, не готовь. Пойди в столовую да купи, чего хочешь.
– Если я не буду готовить, то и праздником пахнуть не будет, – отвечала она.
Через некоторое время после смерти отца старший брат начал учиться в вечерней школе и работать, жить
стало полегче. Когда пришла пора ему идти в армию, маме сказали в военкомате:
– Напишите заявление об отсрочке. Позже отслужит.
– Нет, – сказала она, – что ж он переростком служить будет. Пусть идет в свой срок.
Мама, мама! Сколько ты положила труда и сил, чтобы «вывести нас в люди».
Недосыпала и недоедала, ходила внаем белить избы, чтобы заработать 5 рублей и купить кусок пошехонского сыра или килограмм докторской колбасы. Помню твои в ранках, изъеденные известью пальцы. Помню скрип этих пальцев от соприкосновения со стаканами, которые ты мыла…
Водила нас с сестрой в лес за грибами и ягодами, за всем тем, что потом можно было не покупать.
Учила нас мама не бояться никакой работы и всякий труд уважать. Садили «на поле» 10 соток картошки. Подойдем к своему участку, мама скажет мне и сестренке:
– Ну, ребятишки, глаза боятся, а руки делают. Осилим.
Начиналась работа. Когда две трети работы проделывали, мама, чтобы не расхолаживались, говорила:
– Половину работы сделали.
Разложив туесок с нехитрой едой, обедали. Кусочки побольше и получше сестре и мне, себе – что осталось. Нам нальет молока, себе – воды. Мы с сестрой говорили:
– Мама, не делай так!
На что она отвечала:
– Вам надо расти, а я уже выросла…
В нашем доме, в углу зала висела простенькая икона. Мама крестилась на нее утром, когда вставала, и вечером, когда ложилась спать. Уходя куда-то, я непременно говорил, ожидая одного и того же ответа:
– Мама, я пошел.
– Иди с богом, – отвечала она.
И от этого «иди с богом» становилось как-то теплее на душе, надежнее, что ли…
Мама, как мне иногда не хватало этого напутствия, когда тебя не стало!
Спросил я как-то маму:
– Мама, ты в бога веришь?
– Нет, – отвечала она.
– А почему крестишься и с богом нас отправляешь?
– По привычке крещусь, а с богом отправляю, потому что хочу, чтобы вы шли с богом.
Вот и пойми тут…
Мама, ты то окно, свет которого согревал нас, твоих детей. Когда этот свет погас, из нашей жизни ушло что-то такое, что описать невозможно!
В тот скорбный вечер после похорон мамы, из-за старого зеркала, закрытого тканью, достает мне сестра сверток, обернутый газетой, перемотанный ленточкой:
– Смотри, что мама хранила…
Взял сверток, развернул, а там – грамоты, мои грамоты за хорошую учебу, за занятые призовые места в городских и областных физико-математических олимпиадах. Все-все. Я о многих уже забыл, а мама хранила…
За пять лет моей институтской жизни написала мне мама всего три письма. Как жаль, что я их не сохранил. Храню, мама, твой наперсток да майку, заштопанную твоей рукой. Рад тому, что моя дочь, твоя внучка, носит имя – Ульяна.
В середине семидесятых читал я маме замечательные стихи армянского поэта Аветика Исаакяна:
По лицу да по ласковой речи
Стосковался я, мать моя, джан,
Был бы сном я – далече, далече
Полетел бы к тебе, моя джан.
Ночью душу твою целовал бы,
Обнимал бы, как сонный туман,
К сердцу в жгучей тоске припадал бы,
И смеялся и плакал бы, джан!