Уж не думал я, когда устраивался на эту работу, что мне придётся пережить такое. Посудите сами: что необычного может произойти в простой будний день с рядовым работником службы по отлову животных? К счастью, сейчас бешенство редко. Самый неприятный случай до того дня, наверное, был со здоровенным бешеным псом в пригороде. Страху натерпелись, конечно, но его обезвредили. Наша служба позиционируется как выездная, и порой приходится работать у чёрта на куличиках, вроде дачных посёлков, где брошенные на произвол Судьбы в конце сезона собаки сбиваются в стаи и становятся агрессивными. В тот раз нам нужно было ехать аж в Витаскивин, к какому-то заброшенному санаторию.
В офис приходил парнишка, представился Дэниелом Убурсоном. Приносил карты, старые снимки, съёмку с воздуха. Санаторий принадлежал его дяде, который лет пятнадцать назад потерпел фиаско в вопросах бизнеса и обанкротился. А теперь он и вовсе умер, оставив нашему клиенту в наследство давно брошенный оздоровительный комплекс, который было бы неплохо восстановить. Вот только за эти пятнадцать лет, пока здания водолечебницы пустовали, в них успела обосноваться большая колония попугаев, которую необходимо было выселить прежде, чем начинать какие-либо работы. Мы с коллегами прекрасно понимали, с чем это связано - многие птицы сильно привязываются к местам гнездования и возвращаются каждый раз, сколько бы их не гоняли.
Проблема была в том, что этот тип не сказал, какими именно попугаями заселено здание. Я думал об ошейниковых попугаях, о коралинских, о каких угодно - но только не о гаэб-беми. Кто вообще называет этих мутантов "попугаями"?
Убурсон оставил нам карту, так что санаторий нашёлся без проблем. Дорога к нему была убитой, но в принципе проездной. Мы выехали с раннего утра и к десяти уже были на месте - Арп осталась копошиться с сетями, а я пошел на разведку. Солнце едва поднималось, просачивалось сквозь еловые лапы и ковыряло лучами стены проходной, как будто хотело избавить их от последних остатков штукатурки. Парковая растительность без контроля садовников разрослась в неимоверную гущу. За ней виднелось большое розоватое здание, вероятно, основной корпус. Туда я и пошёл.
В здании не было ни одного целого окна. Я отметил для себя значительный объём птичьего помёта, скопившийся под стенами почти равномерным валом, но не подумал тогда, как это странно. Я хотел спать. Когда я направился ко входу, между мной и крыльцом что-то вдруг с грохотом упало сверху. Тело рефлекторно отшатнулось, но вот мозгу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что именно только что воткнулось передо мной в отсыревший, покрытый кочками мха асфальт. Увесистый железный прут, скорее всего кусок арматуры, острый с одного конца. К другому концу был привязан пышный пук обрывков цветастого пластика. Остатки сонливости исчезли моментально. Я медленно поднял глаза и увидел множество зелёных силуэтов, высыпавших на подоконники четвёртого и пятого этажей. Это был первый раз, когда я видел гаэбов вживую.
- Стой, именем Кэше, белой птицы! - крикнул кто-то из них. Его голос был похож на человеческий, но сухой, приглушённый, с каким-то статическим треском. Как будто кто-то шутки ради вложил в птичий клюв миниатюрную рацию. - Ты не войдёшь! Это наш дом!
Мягко говоря, я был растерян. Даже напуган. Но не так, как если бы, к примеру, я вышел в лесу на стаю волков, или кабанов. Скорее как при встрече с каким-то диким племенем. Наделённым своими традициями, для нас, цивилизованных людишек, совершенно непредсказуемыми и чуждыми. Однако один факт всё же давал мне надежду на разрешение возникшей ситуации - мы говорили на одном языке. Собрав в охапку всю смелость, я громко и отчётливо спросил:
- Это ваш дом? Как давно вы здесь живёте?
Ответа не последовало. Высказавшись, гаэб повернул голову вбок и косил на меня коричневым глазом. Я не очень хорошо видел это с земли, но можно было догадаться, что его зрачок пульсирует, сужается и расширяется. Характерное для птиц выражение сильных эмоций - радости, тревоги... Или раздражения, в данном случае.
- До того, как вы пришли сюда, у этого места был другой хозяин. Теперь он хочет вернуть его себе. К сожалению, вам придётся найти себе новый...
Договорить мне не дали. Толпа "попугаев" с криком, щебетом и улюлюканьем поднялась на воздух. Утреннее солнце высвечивало в небе взмахи множества широких зелёно-красных крыльев, круживших надо мной. У меня начали подкашиваться колени.
- Прочь! - кричали птицы.
- Убирайся!
На фоне общего шума я отчётливо услышал, как вскрикнула по ту сторону санаторного забора Арп, видимо, услышав и увидев это полчище.
- Чего ты хочешь, чего хотят дэвы?.. Чего они хотят!? - пробивался сквозь гомон хрустящий голос их вожака. Я понятия не имел, о чём он говорит.
Под натиском пернатой своры я отступал в сторону проходной, медленно, чтобы не спровоцировать гаэбов на настоящее уже нападение. На самом деле двигаться быстрее я и не мог: от охватившего меня ужаса не то ноги не слушались, не то мозг отказывался отдавать им приказы. Внезапно одна птица пронеслась очень низко, прямо перед моим лицом, хлестнув по щеке жёсткими перьями, отчего я едва не потерял равновесие и не свалился. Она тоже кричала, но, в отличие от всех остальных, в её голосе не было агрессии.
- Спасайся! - услышал я у самого уха.
- ТЫ! - яростно прохрипел вожак...
Он упал на ту птицу, как сокол. Полетели перья, раздался пронзительный вой, но я уже не смотрел в их сторону, я опомнился и бежал со всех ног к мобилю. Арп, спешившую, по всей видимости, выручать меня, я встретил у входа в разросшийся сад. Она в панике размахивая всем, что было в руках - сеткой и двумя ловчими петлями, не подпуская озверевших птиц слишком близко. Несколько гаэб-беми преследовали нас почти до дороги, но затем отстали. Мы заскочили с разбегу в фургон, захлопнули дверь и просто замерли, не имея ни малейшего понятия, что делать дальше. Силы были очень очевидно неравны.
Бушевавшие в воздухе гаэби разом очень быстро стихли. Мы сидели в своём укрытии, в тишине, кромешной, до звона в ушах, нарушаемой только быстрым, тревожным боем сердца.
- Знаете что... Я на это не подписывалась, - наконец прорвала эту тишину Арп, и дёрнулась перелезать на водительское сиденье. Я поймал её за рукав.
- Подожди! Давай хоть немного это переварим. Я серьёзно, нельзя просто так взять и бросить, раз мы уже здесь, нужно хотя бы попытаться что-то сделать. Ты не понимаешь...
- Нет, это ты не понимаешь! Это прямым текстом дезинформация. Мы не были готовы к такому повороту, вот ключевое условие, нет соответствующего оборудования, подумай, если бы настроение у этих тварей сегодня было хоть немного похуже? Тебя могли убить!
Я хотел бы ей ответить, но вдруг очень отчётливо услышал хлопанье крыльев, а затем глухой стук, совсем рядом. Арп тоже услышала: мы одновременно повернулись к окну и увидели одинокого гаэб-беми на дороге, в нескольких метрах перед мобилем. Он вскочил и, не то прыгая, не то неуклюже, низко летя, удалился в лес, в противоположную сторону от санатория. На выцветшем, почти белом асфальте, куда он упал, остались перья и тёмное пятно.
- Смотри-ка. Похоже, это тот самый, что мне пощёчину вмазал...
В тот момент мне неистово захотелось догнать эту птицу и помочь ей. Она была ранена, и я был почему-то уверен, что вина в этом моя. Именно я своим появлением спровоцировал весь кавардак. Недолго думая, взял петлю, на всякий пожарный и сеть тоже, и потянулся к двери.
- Ты куда это? Минуточку, ты за ним что ли?!
- На него напали свои же, а он между прочим сейчас меня из ступора вывел. Спас меня, считай.
Арп пристально посмотрела мне в глаза. Я понимал, что она всё ещё не вполне отошла от потрясения и просто чрезмерно переживает за меня.
- Знаешь, если тебе раздерут горло, я всем сообщу, что это была чисто твоя инициатива.
Более слов возмущения от неё я не слышал. Вылез из мобиля, подошёл к пятну на асфальте. Это действительно была кровь. Прикинул, куда примерно улетел гаэб, и двинулся в этом направлении, приглядываясь к земле и кустам и выискивая на них брызги крови. Шёл достаточно долго, потерял дорогу из виду, прошёл под линией электропередач. Вскоре услышал журчание воды, затем - тихий голос. В итоге я взобрался на пригорок; за ним была низина, по дну которой тёк небольшой ручей с галечным дном, каких в этих краях довольно много. Гаэб сидел, вернее, даже лежал в маленькой яме этого ручья, как в купели, и, практически макая клюв в воду, бормотал:
- Свежа вода, чиста вода, что мне нужна как никогда, омой ты раны все мои, и боль мою всю забери... Свежа вода, чиста вода...
Стараясь особо не вдумываться в то, что я сейчас слышу самодельный, почти что заклинательный стих из птичьего клюва, я окликнул его:
- Эй, это ведь ты кричал мне спасаться?
Гаэб поднял голову и равнодушно посмотрел на меня.
- Я знаю, что ты ранен, и я могу помочь. У нас есть лекарство. Ты ведь позволишь?
Он не ответил. Я спустился и медленно подходил всё ближе, пока не оказался на самом берегу ручья. Взял мокрую птицу на руки - она совершенно не сопротивлялась. Возможно, потеряла много крови и уже готовилась умирать. Её сердце колотилось слишком быстро. Холодная, тяжёлая, слабая птица, которую я нёс, прижимая к груди, обратно к дороге.
- Ты зря пришёл... Цвиак, он очень не любит людей, - вяло проговорил гаэб.
Цвиаком, вероятно, звали их вожака. Я не особо вдумывался в смысл сказанного, моей единственной задачей в тот момент было как можно скорее дотащить этого гаэба к автомобилю.
Арп встретила меня с телефоном в руках и очень многозначным взглядом. Некоторое удивление, облегчение от того, что я вернулся невредимым, смутное понимание, что делать теперь.
- Ты же у нас ветеринар в команде. Вот тебе пациент, держи, что ли...
Я всё ещё чувствовал себя виноватым, сам не до конца понимая, почему. Она взяла у меня птицу, уложила на переднее сиденье, обернув покрывалом, и раздвинула твёрдые, плотные, больше похожие на чешую перья на спине. Раны были не так страшны, как мне сначала подумалось: кровотечение уже прекратилось. Арп промыла их антибактериальной жидкостью из баллончика и перевязала, как могла. Я достал из рюкзака коробку с обедом и поставил её перед гаэбом, предлагая поесть. Бутерброд с сыром и водорослями, картошка, кусок варёной колбасы.
- Ему бы физраствор ввести, но где ж взять. Где капельницу взять, или шприц хотя бы нормальный... Да уж, не к этому мы с утра готовились, - она тяжело вздохнула.
- Он лежал в ручье, когда я его нашёл.
- Поэтому такой мокрый? Только хуже сделал...
Птица была очень голодной и съела мой обед полностью, даже водоросли. Её коричневые перья постепенно высыхали, возвращаясь к привычному ярко-зелёному окрасу. Мы молчали. Я чувствовал, что Арп хотела мне сообщить что-то важное, но никак не решалась. Возможно, ей было неловко из-за того, что у нас появился ещё один слушатель. Этот слушатель вскоре снова смог говорить, и захотел представиться. Его звали Кеджик. Или её, не уверен. Самцы и самки гаэб-беми выглядят примерно одинаково, а по голосу не судить, это ведь просто подражание голосу человека.
Его подражание не было идеальным - с резкими свистами и щелчками, на которые наши голосовые связки не способны, опущенными гласными, скрипучее, как плохо смазанные качели. Иногда даже сложно было разобрать, что Кеджик сказал. Я тогда подумал, что он, видимо, родился и вырос в этой безлюдной глуши и никогда не слышал настоящей человеческой речи, только других гаэбов. И, видимо, поэтому он заговорил с нами. Хотел нас послушать.
- Ты стара?
- С чего ты взял? - возмутилась Арп.
- Белые пятна.
Несколько прядей волос у моей коллеги были обесцвечены.
- Хмм, нет, это не седина, если ты это имел в виду. Просто покрашено.
- Когда я был младше, мне говорили, что к старости люди белеют, и с белизной к ним приходит чистота и миролюбие. Кэше называл людей дэвами, и Цвиак, и все остальные теперь тоже так говорят. Они говорят, что дэвы злые, жестокие, и что у них никогда не бывает иррча, и что...
- "Иррча"? - перебил я затараторившего гаэба.
- Да, особое чувство, маленькая рыба, которая заводится в крови и тревожит тебя, не даёт покоя, когда ты сделал что-то, чего не должен был, что-то плохое, злое. Цвиак говорит, что у людей не бывает иррча, поэтому нет слова, чтобы назвать это чувство. Мы сами придумали слово.
- Это называется "совесть", у нас, у людей...
Кеджик задумался и замолчал. Я даже не знал, что представляет из себя большую странность: то, что мы разговариваем с птицей, или то, что эта птица вполне может поддержать разговор.
- А правда ли, что у старых людей выпадают все эти маленькие кости во рту? - вдруг спросил он. - Правда, что оттого они не могут есть и умирают от голода?
- Кто тебе такое сказал? Нет, неправда конечно же.
- И то, что птенцов своих вы кормите гноем из гнойников на груди, тоже неправда?
Арп едва сдержала рвотный позыв.
- Так, Кеджик. Я вижу, что ты уже чувствуешь себя лучше, но в твоём теперешнем состоянии тебе следует сосредоточить все силы на восстановлении. Рекомендую пойти поспать. Сзади есть ещё одно покрывало, давай я тебя отнесу, вот так, осторожно...
Переопределив не оказавшего сопротивления гаэба в кузов и прикрыв заднюю дверь, она подошла ко мне, присевшему на капот, пристроилась рядом и шумно выдохнула.
- Ух, что за день. Это определенно самый ненормальный день в моей жизни. "Дэвы", хех... На каком это языке, интересно? На первичном, на латинском, староиталийском?..
- Латинский и староиталийский это одно и то же.
Я имею дурную привычку автоматически делать подобные замечания.
- Между прочим, пока ты ходил искать этого раненого бойца, я дозвонилась Вууру. Он взял ружья и целый ящик снотворного, будет часа через три, пока сказал ничего не предпринимать. Так что готовь клетки. Честно говоря, понятия не имею, как он планирует всё это провернуть, и куда мы их потом денем? Ты ведь знаешь, гаэб-беми запрещено выпускать на волю во всех провинциях. Кроме одной.
- Что, рванём на Северо-запад?
- Почему бы и нет, - она улыбнулась. - Всегда хотела там побывать.
Что ж, теперь у нас хотя бы был повод ждать. Время тянулось мучительно медленно. Гаэб-беми из санатория больше не появлялись. Они видели наш фургон за забором, но не нападали. Держались своей территории. Выжидали. Мне было тревожно, всякие мысли крутились в голове. Арп хотела поделиться со мной обедом, но я эту идею не одобрил. Сходил к ручью за водой, когда закончилась газировка. Оказалось, вода была минеральной, и её было совершенно невозможно пить. Неудивительно, по большому счёту, не просто так же здесь построили водолечебницу. А Кеджик, выходит, знал о лекарственных свойствах этой воды.
Внезапно меня окатило мыслью о том, что Вуур может не понять, почему у нас гаэб-беми в мобиле и почему он не в клетке. Сказал об этом Арп. Кеджик действительно пригрелся и уснул в покрывале. Мы осторожно приподняли его, не разбудив, и уложили в клетку. Заперли - зная, что он легко откроет этот замок, если будет нужно. Нужно было создать эту иллюзию, для его же безопасности, чтобы не вызвать лишних вопросов. И сделали мы это, как оказалось, очень вовремя: почти сразу послышался приближающийся шум мотора и шорох колёс.
Вуур Лэндсборо был в своём репертуаре. Ни тебе "привет", ни тебе "что стряслось тут у вас". Что уж там, даже рукой не помахал, сразу пошёл открывать багажник. Выудил оттуда и вручил нам наспех собранные фанеровые щиты, с дверными ручками в качестве рукояток, оббитые сверху пенопластом.
- Держите это над головой. Уверен, они будут бросать камни и палки.
- А я не уверен. Утром они бросили в меня куском арматуры.
- Ничего, должны выдержать. Сколько их там?
- Около полусотни, может, меньше, а может и больше. Думаешь, я был в состоянии их пересчитать?
Мой угрюмый коллега снова исчез головой в багажнике и вытащил ящик, забитый переложенными тем же пенопластом ампулами и ворохом дротиков-шприцев. Стал набирать патроны. Арп взяла одну ампулу; я увидел, как её глаза широко распахнулись, когда она прочла этикетку. Она беспокойно поводила головой то на сосуд в своих руках, то на Вуура, сосредоточенно пересчитывающего шприцы, и наконец решилась к нему обратиться:
- Этот препарат предназначен для млекопитающих. Собаки, лисы... Да даже кошке дозировка будет слишком большая, нужно разводить. А ты собираешься птиц этим обстреливать... Ты же взял, чем развести? Возьми, разведи. Не делай глупостей.
- Я делаю свою работу, - огрызнулся Вуур, не отрываясь от процесса.
Она не рискнула спорить дальше. Не то чтобы кому-то из нас нравилось работать вместе с этим человеком. Пожалуй, с таких, как он, рисуются все эти однообразные злодеи из фильмов про детей и их необычных питомцев. Для него животные - просто объект работы, которую он добросовестно выполняет. В этот раз он не придумал ничего лучше, чем напросто усыпить мешающих гаэбов. Счёл это более правильным, чем не делать ничего и отказаться от заказа. С другой стороны, наверное, кроме этих двух вариантов в сложившейся ситуации других и не было.
- Цельтесь в морды, бёдра и подкрылья, иначе не пробьёт. Это самые мощные ружья, которые нашлись, всю подсобку перерыл. Вы действительно так редко ими пользуетесь?..
Пытаться строить из себя снайперов не имело смысла: мы не видели птиц, а они наверняка уже давно наблюдали за нами. Вооружившись, мы вошли на территорию санатория и медленно двинулись через заросший сад. В какой-то момент я осознал, что слышу, как Вуур мурлыкает себе под нос "Палестинскую". Боже мой, зачем? Песня хорошая, но в контексте сложившейся ситуации она звучала как издёвка, как грубая, второсортная пародия. Мой коллега и сам выглядел как герой второсортного боевика, готового жестоко расправиться со своими врагами. Он легко улыбался и тихо напевал. Мне было не по себе, как и утром. Только теперь нападающей стороной были мы.
Из окон посыпался град камней и железных прутьев. Арп едва не сбили с ног, но импровизированные щиты держались очень хорошо. Два или три прута вонзились в мой, но пенопласт погасил скорость, и насквозь они не прошли. Птицы вились над нами, яростно выкрикивая невнятные угрозы и проклятия, подхватывали с земли свои железные копья и снова бросали в нас. В сложной смеси из страха, самопринуждения и множества других чувств я судорожно перезаряжал неудобное воздушное ружьё, стараясь не выронить свою фанеру, и стрелял в тех, кто опускался в зону досягаемости. Некоторые отчаянные пикировали к самой земле и пытались напасть, минуя щиты, и тут же получали дротик прямо под крыло.
Поражённые гаэб-беми не могли улететь далеко. Падали с неба, ломая кости. Они были им уже не нужны: несовместимо большая доза транквилизатора охватывала быстрые птичьи тела и тормозила их работу, дыхание, сердцебиение. Тормозила и останавливала. Я, как и любой человек, боялся гаэбов, как мы боимся тигров, или акул, или ядовитых змей, но теперь, с оружием в руках, когда они ничего не могли нам противопоставить, мне было невыразимо жаль их. Я чувствовал, что не должен делать это сейчас. Я чувствовал... рыбу в своей крови. Иррча, которая протискивала своё холодное, слизистое тело вверх по моим венам, прокладывая путь к сердцу. Меня тошнило от этого ощущения.
Храбрые птицы до последнего отказывались отступать. Лишь когда количество мечущихся по старому асфальту теней сократилось примерно вдвое, я услышал, как знакомый теперь уже скрипящий голос вожака призывает их бросать всё и улетать. Всё завершилось так внезапно... Небо моментально стихло. Мы втроём стояли на площади у опустевшего здания, переводя дух, и вокруг звенела тишина. Лишь побеспокоенные животные окрестного леса подавали голоса.
- Ну, что сказать, миссия выполнена, - Вуур опустил фанеровую пластину и стал выдёргивать из неё застрявшие куски арматуры. - Вряд ли они когда-нибудь сюда вернутся.
Когда мы шли обратно к проходной, я чувствовал себя совершенно опустошённым. До того дня я ни разу не был так разочарован в коллегах и в себе самом, и всерьёз подумывал о том, чтобы уйти с этой работы. Вуур пошёл сложить щиты и ружья обратно в свой багажник. Тогда Арп и я осторожно приоткрыли заднюю дверь фургона и заглянули внутрь. Кеджика не было в клетке. На дне лежали лишь покрывало и уже давно высохшие бинты.