Посвящается Светлане Николаевне Шваровой
(из записей Марка Неснова)
В 17 с половиной лет я попал в тюремную камеру КГБ за антисоветскую деятельность.
Я ничего не имел против советской власти, не выступал против политики родной партии и не критиковал деятельность руководства страны. Ничего этого не было.
Я просто сорвал первомайскую демонстрацию в областном центре.
В протоколе же было записано, что я с сообщниками разогнал первомайскую демонстрацию, создав реальную угрозу для жизни трудящихся и партийного руководства области и страны.
Я не планировал никаких выступлений, не создавал оппозиционных групп
и не расклеивал ночами листовки с призывом свергнуть существующий строй.
Я просто был влюблён.
Влюблён в самую красивую девушку в городе и на всём белом свете Светку Шварову.
Я помнил, что любил её ещё в детском саду, потому что не любить её было невозможно.
Потом мы долго не виделись и однажды, уже будучи семнадцатилетним оболтусом, я встретился с ней, после её возвращения в город вместе со служившим где-то отцом.
Она не очень - то обратила на меня своё внимание, но я не мог оторваться от её глаз. Они снились мне и преследовали меня, как это и случается обычно в таком возрасте.
Моя жизнь была разбита.
Она смотрела на меня, как на уличного мелкого босяка, потому что сама уже выглядела взрослой и сложившейся женщиной.
Видимо, её уже в то время интересовали мужчины другой внешности и другого содержания.
Я был в отчаянии. Ну как обратить её внимание на себя? Как показать свою крутизну и взрослость? Никакие мои уловки не помогали.
И вдруг, чудо произошло. Я ей понадобился. Она нуждалась во мне!
-Послушай, Марк - сказала она мне как-то, взяв меня под руку, когда мы шли с другими учениками из вечерней школы.
-Я никого не знаю, кроме тебя, кого бы могла попросить мне помочь.
У меня остановилось дыхание. Я был единственным на целом свете, к кому она могла обратиться. Я готов был прыгнуть с обрыва, полететь в космос, или
набить кому - нибудь морду. На большее моей фантазии не хватало.
Она продолжала:
- В прошлом году умер мой дедушка, а бабушка не знает, что делать с кабанчиком. Ты бы не мог со своими дружками его зарезать, а
бабушка вам заплатит и мясом поделится?
-Да какой вопрос, я-то думал что-то серьёзное, а это…. – я даже был несколько разочарован такой незначительностью просьбы. Мне хотелось совершить подвиг в её глазах.
А где она живёт?
-Да в самом центре, напротив ЗАГСа, почти у памятника Ленину.
О забое свиней я имел слабое представление, но помнил, как наши соседи резали кабанчика и он лежал осмоленный паяльной лампой у них на столе с поднятыми лапами. Я же ходил вокруг стола и смотрел снизу вверх, потому, что было мне тогда года четыре.
Остальное представление о свиньях у меня было в основном из фильма “Свинарка и пастух”.
Но главным было не это. Главное, нужно было найти пацанов, которые согласятся пойти со мной на дело.
Первым я решил уговорить Валерку Неговорова – самого крутого и сильного парня в нашем районе.
А вторым был Володька Ляшенко по кличке Керя Косой, потому что у него был мотоцикл и он был моим другом.
На один глаз он не видел вообще, а второй у него очень косил, поэтому, когда он ехал на мотоцикле, то голову отворачивал в сторону, чтобы косящий глаз смотрел куда надо.
Из-за этого с ним все боялись ездить. Но только не я. Потому что я его любил, и он был моим другом.
И хотя он однажды чуть не убил меня, я всё равно с ним ездил.
А было это так.
Я опаздывал куда-то, и Керя взялся меня подбросить.
Правда, он был уже очень даже “немного” выпивши, но уверял меня, что когда выпьет зрение у него становится намного лучше.
Я сидел за его спиной, а он, как обычно, смотрел в сторону, отчего ему было удобно со мной разговаривать.
Мы ехали по брусчатой мостовой с небольшой скоростью, километров сорок в час, когда я увидел лежащий посреди дороги кирпич.
-Керя ,кирпич! Керя, кирпич!
Но Володя мне что-то рассказывал и пробиться сквозь его хмель и разговоры мне так и не удалось.
На полном ходу он въехал в кирпич, и я из-за его спины пролетел как лягушка метра три и шмякнулся в пыль, которая в те времена заменяла бордюры.
Я содрал на коленях и локтях всю кожу и приводил себя в порядок месяца два.
Но ничего для нас с Керей это не изменило, потому что он со мной вырос и был моим другом.
Ещё Керя был знаменит тем, что мог любого срезать в споре.
На самые убедительные доводы оппонента он отвечал:
-Не знаю, не знаю. Там не спрашивают.
Где это там, и о чём там не спрашивают он не пояснял.
Но после многократного повторения этой фразы спорщик, как правило, не выдерживал.
Ещё любимой фразой моего друга было:
-Поезд ушёл.
Говорил он её часто к месту и не к месту ( чаще не к месту), что тоже не прибавляло конструктивности в беседах с ним.
Но мне всё это не мешало, потому что Вовку Ляшенко по кличке Керя Косой
я помнил с пелёнок и он был моим другом.
Оба моих товарища с энтузиазмом приняли моё предложение, и мы стали готовиться к делу, которое оказалось сложнее, чем мы представляли вначале.
Мы терпеливо собирали сведения, расспрашивая знающих людей и по собранной информации составили стратегический план.
По этому плану один из нас садится на поросёнка, другой подсовывает ему еду и немецким штыком целится прямо в сердце. Третий же наносит упредительный удар кувалдой по голове, что сразу приведёт поросёнка в бессознательное состояние и облегчит наши последующие действия.
О том, что делать с тушей потом, мы не думали, полагая, что это решится само собой.
Вечно выпивший сапожник из нашего двора Ванька Безногий сказал, что на всякий случай нужно засадить кинжал в глаз животному. Для верности. И дал Кере морской офицерский кортик с возвратом.
Назначили мы это дело на Первое Мая, потому, что все, во главе с бабушкой, были свободны.
Бабушкин сарай оказался большой деревянной постройкой с очень низким потолком.
С одной стороны был огромный угольный ящик.
В другой стороне лежали дрова и всякая хозяйственная мелочь. А справа от входа была большая загородка для поросёнка.
-Он добрый - сказала Светкина бабушка - Василий Лукич его сразу кастрировал, и она отодвинула в сторону дверцу.
Поросёнок оказался огромным боровом.
Нечто подобное я видел только на сельскохозяйственной выставке в парке Петровского, куда меня в детстве водила мама.
Сколько он мог весить я не представляю даже сейчас.
Бабушка похлопывая и почесывая кабана, вывела его на середину сарая,
зажгла подвешенную к потолку керосиновую лампу и вышла сказав:
-Ну вы тут сами… ,и закрыла дверь, подперев её, на всякий случай, снаружи.
Животное было смирным и покладистым.
Мы подсунули ему корыто с едой и оно спокойно ело, смачно почавкивая.
Когда Керя уселся ему на шею, кабан даже не отреагировал.
Валера со штыком присел возле жертвы с левой стороны, где мы и предполагали было сердце, а я пытался размахнуться тяжёлой кувалдой.
Но низкая крыша сарая не давала этого сделать нормально.
Тем не менее, как - то по диагонали я размахнулся и изо всех сил опустил кувалду на голову несчастному животному. В удар я вложил всю силу моей любви к Светке.
Но, видимо, для нас этот день был не очень удачным.
Когда пудовая кувалда уже подлетала к кабаньей голове, он по каким-то своим кабаньим соображениям поднял голову, и удар пришелся ему прямо по пятаку. На какое-то мгновение животное замерло, и в этот момент каждый из ребят постарался, как мог, выполнить своё задание.
Опомнился я уже в угольном ящике.
Сначала я увидел Валеру, который висел на потолочной балке, уцепившись руками и ногами. До сих пор не могу понять, как он держался. Керю, я нигде не видел, и только потом я опустил глаза вниз.
Огромное животное, издавая невыносимые звуки носилось, по сараю, сокрушая всё на своём пути. Из его глаза торчала рукоятка кортика.
Кинжала в груди я не заметил.
Мы понимали, что через несколько минут наша жизнь закончится и уповали только на чудо. И оно произошло.
Обезумевший от боли кабан вынес двери сарая вместе с подпоркой и понёсся вдоль двора к воротам.
Первым опомнился Керя и выскочил из поросячьего загона весь перемазанный отходами биологической жизнедеятельности. Я был похож на шахтёра, и только Валера имел приличный вид. Мы погнались за свиньёй, что-то выкрикивая перепуганным прохожим.
Никогда я не думал, что свиньи бегают так быстро.
Наша скотина с визгом неслась посреди улицы, разметая всё на своём пути.
К нашему ужасу она неслась на площадь Ленина, где проходили колонны демонстрантов мимо трибуны с руководством области.
Из динамиков слышались праздничные приветствия работниками пищевой и лёгкой промышленности.
Но животное этим не впечатлилось и неслось прямо на трибуну. Демонстранты бросая знамёна и транспаранты в ужасе разбегались, топча упавших и сбивая нерасторопных.
А кабан и не думал останавливаться. Площадь быстро опустела и он уже бился мордой о трибуну.
И тут раздались выстрелы. Один, другой, третий и потом ещё много.
Кабан завалился набок и затих. Появилась милиция, и мы быстренько пошли по домам.
Арестовали нас на следущий день. Дело вела следственная бригада КГБ из Москвы.
Мы все четверо, во главе с бабушкой, сидели по разным камерам и нам светило, по словам следователей, от пяти до десяти лет колонии.
Выяснилось, что бабушкиного отца раскулачивали, а мужа исключили из партии за сокрытие фактов биографии.
- Может вы специально затеяли эту панику со стрельбой, чтобы ранить или даже убить члена Политбюро – сказал ей следователь.
Как уже потом я узнал из самых разных источников, дело осложнялось следующим обстоятельством.
На праздник для вручения ордена Ленина нашей области прибыл
Секретарь ЦК КПСС Фрол Романович Козлов, которого многие считали преемником Хрущёва. Он тоже находился на трибуне.
Шансов выкрутиться у нас было мало, но спас нас Хрущёв, который за свою жизнь спас немало людей, не всегда преследуя именно эту цель.
Недоброжелатели Козлова нашептали ему об этой истории, и Никита Сергеевич на заседании Политбюро задал Козлову вопрос:
-Ты чего там Фрол опять стрельбу открыл? Понравилось?
Дело в том, что незадолго до этого Козлов был непосредственным руководителем расстрела демонстрации в Новочеркасске, что имело для страны тяжёлые последствия на международной арене.
Козлов молчал, а Никита Сергеевич продолжил:
-Так! Следствие прекратить, людей отпустить, документы уничтожить! А не то над нами будут смеяться во всём мире.
Ты Фрол, пойди в отпуск, остынь немного, а то я смотрю, ты уже и на свиней стал бросаться.
Так закончилась блестящая карьера Фрола Романовича Козлова – верного ленинца и перспективного политика. Вскоре он заболел и умер.
Но всё это я уже узнал во времена перестройки.
А пока мы радовались чудесному освобождению и тому, что остались живы.
Светка меня стала презирать ещё больше. И сколь бы раз она ни выходила замуж и ни разводилась, мне в образовавшихся окнах места всё равно не было.
Кабана после криминалистической экспертизы бабушке не вернули, видимо оставив, как вещественное доказательство по делу. Впрочем, она и не очень этого добивалась.
От пережитого она долго болела, а потом я её потерял из своего поля зрения.
Валерка Неговоров сел в тюрьму и сгинул где-то на Северах.
Керю я периодически встречал, когда проведывал родителей.
Последний раз я увидел его лежащим на лавочке во дворе. Это был одинокий, опустившийся и несчастный человек. Спьяну он меня не узнал.
Я достал из багажника бутылку молдавского коньяка, пять банок свиной тушёнки и положил рядом с ним на скамейку.
Керя взял бутылку прижал к груди и несколько раз сказал свою любимую фразу:
-Поезд ушёл, поезд ушёл…
Мне жалко было половинить родительскую тушёнку. Время было голодное.
Но деваться было некуда.
Володька Ляшенко, по кличке Керя Косой, сколько я себя помню, был моим другом.