В октябре головокружительно все без исключений: от золотых всполыхов опадающих кленовых листьев, томных взглядов в студенческой курилке, изящно подмерзающих пальцев - до бороздящих бочком горку полупустых трамваев и собственного отражения в декадентской винтажной шляпке, высмотренного по дороге в зеркальном блюдце лужи. Меня сбивает с ног не привычная усталость, а невероятное возбуждение сознания перед очередной встречей в нашем крохотном закрытом клубе. Не каждый знает, за каким зданием вдруг необходимо, как бы невзначай, слегка прибавить шаг, смешавшись с толпой, потом сломя голову сигануть на другую сторону улицы прямо перед носом ошалевшего автомобилиста, а затем, пока все очевидцы еще пребывают в лёгком замешательстве, скользнуть элегантной тенью в бархатную темноту подворотни, взявшейся словно из ниоткуда. Там, где огни мерцают мертвенно-белесым светом чисто символически, за чугунными имперскими решетками начинается вечер маленького клуба.
Синема, мон шер, синема. От одной лишь мысли, как и куда меня несут ноги этим вечером, дух захватывает напрочь! Румынские ботинки щедро цокают острыми каблучками. Ощущение эпохи, далёкой и близкой одновременно, я стараюсь бережно хранить и воссоздавать в самой себе. И, может быть, от этого шляпка у меня винтажная, у чёрного пальто в пол - густой меховой воротник, очки поблескивают тонкими лиловыми стеклышками, а фамилия делает реверанс несуществующей Австро-Венгрии. Шпионский триллер на экране и наяву. Жаль, в сумочке нет изящного дамского револьвера для завершения образа.
Наглухо затворенная тяжёлая дверь в неприметном зданьице из ревущих 20-х как будто намекает крайне недвусмысленно, что внутри все же располагается нечто, о чем большинство прохожих даже представить себе не может. Я опаздываю, совсем немного, но меня ждут, я знаю. Для меня в вечном цикле вечного двигателя крутится целая вселенная, расположенная за этой дверью. Для меня побрякивает монетами старый кофейный аппарат, поскрипывают обитые красным бархатом стулья в фойе и манят потертыми обложками первые номера незабвенного "Сеанса". Пожилая дама, прочитавшая все эти журналы от корки до корки великое множество раз, встречает меня с улыбкой: вторая приглашенная персона уже прибыла, можно уверенно ждать остальных. Мы о чем-то вежливо и самозабвенно говорим ещё несколько минут, пока я не решаюсь расстаться с пальто, и каждая из нас уже предвкушает то торжество, благодаря которому этот дождливый октябрьский вечер обретает свой истинный смысл.
В самом зале нежная полутьма и дурманящий запах старой мебели: в него спускаешься как в элитный подпольный игорный клуб, чтобы забыться и позволить другим забыть о тебе. Я и знакомая мне дама могли бы уже начать просмотр, но вот бархатные занавески снова шелестят и к нам присоединяются три пожилые леди, которых мы ждали для свершения ритуала. И вот маленький клуб снова в сборе, а ритуал, из раза в раз, один и тот же: мы знаем все наизусть, но снова предвкушаем новую встречу с неким благоговением и восторгом. Этот клуб превозносит не просто мастера, а одного из величайших мастеров всемирной киноистории.
Гаснет свет, умолкают голоса, я украдкой смахиваю навернувшиеся слезы и корю себя за излишнюю сентиментальность. Слишком уж все родное, слишком далёкое и призрачное, слишком хорошее, чтобы оказаться правдой, но титры не обманывают меня: в ближайшие полтора часа мы все вместе окажется в плену шпионских интриг, следуя поездом, полным хитроумных врагов, случайных знакомых и ненароком найденных возлюбленных. Сэр Майкл Редгрейв гордился бы собой ещё больше, если бы смог увидеть мои глаза, полные слез восхищения, глаза, наблюдающие за ним, молодым актёром на взлёте своей карьеры, проживающим эту историю как будто не просто для меня, а вместе со мной. И милая маленькая Маргарет Локвуд, с лёгкой подачи своего актёрского мастерства познающая все аспекты первоклассного газлайтинга, самоотверженно ищущая спасения для случайной подруги - пожилой леди. Майкл и Маргарет, двое влюблённых, дважды на экране и ни разу в жизни, двое влюблённых, в которых мы все в зале, наш маленький киноклуб, также бесповоротно, безоговорочно влюблены.
На экране леди исчезает. Дождливым октябрьский вечером, отрекшись от бытовой суеты и беспокойного ритма жизни большого города, оказавшись в плену нежного полумрака кинозала и духа давно ушедшей эпохи, леди, следящие за происходящим на экране с затаенным дыханием, тоже как будто бы исчезают. По крайней мере, на время последнего киносеанса.