Санкт-Петербург.
14 ноября 1904 года. Вечер. – 15 ноября 1904 года день.
Алексей, не торопясь, дошел до Гостиного Двора и остановился у здания городской Думы. Темнело. Фонарщики зажигали фонари, ползая по приставным лесенкам. По Невскому время от времени проносились конки, позвякивая чем-то железным. Обдавая многочисленных прохожих клубами голубоватого дыма, пробежал самодвижущийся экипаж, «авто», как называли его французы. С темнотой пришел холод, усиливающийся с каждой минутой. Нужно было что-то решать. В конце концов, кольцо из ломбарда он может выкупить в тот же день, когда получит деньги в полковой кассе.
Мимо один за другим медленно проезжали извозчики - ждали пассажиров. Алексею даже не пришлось подзывать их, стоило ему подойти к краю тротуара и выжидающе оглядеться, как около него тут же остановилась пролетка. На козлах сидел ямщик с густой черной бородой. Повернувшись к Литвинову, он спросил густым голосом:
- Ну, барин, куда ехать?
- Поезжай, - махнул рукой Алексей, усаживаясь в пролетку. Ему нужно было сдать в заклад кольцо, но идти в ломбард в центе столицы он не решался: с его бумагами это было неосторожно. А ни одного знакомого процентщика у него в Петербурге, естественно, не было.
- А скажи-ка, братец, - обратился он к ямщику, - не знаешь ли ты где можно одну вещицу в заклад сдать?
Ямщик через плечо бросил испытующий взгляд на Алексея.
- Да как не знать, ваше благородие. Вестимо, знаю. Туда что ль ехать?
- А далеко ехать-то?
- Да, нет, недалече. Тут, почитай, рядом.
- Поезжай.
Пролетка свернула с Невского и неспешно покатила по Садовой.
- А почему ты назвал меня «ваше благородие»? – спросил Алексей, глядя на широченные плечи возницы, туго обтянутые тулупом. Здоров был ямщик и, по судя всему, очень силен. Под стать ему была и лошадь - настоящий владимирский тяжеловоз, разительно непохожий на щегольских рысаков во множестве ездивших по столице.
- Дык глаз наметанный офицера издалека видит. Работа у нас такая. Сразу надобно видеть, что за пассажир попался, - охотно стал объяснять ямщик, усмехаясь в усы. – Простого звания человек - одно дело, купец - совсем другое. Ну а ежели благородный – это, наоборот, третье. А уж вы, ваше благородие, офицер. Пусть на вас хоша и пальто статское. В карты, что ль проигрались, извиняйте за любопытство, что заклад понадобился?
- Ты езжай, езжай! твое дело лошадью править, - Алексею не понравился чересчур любопытный и разговорчивый ямщик, еще и обладавший весьма острым взглядом.
- Оно так, оно конечно, - охотно согласился возница.
Неспешно выбрасывая вперед могучие копыта, кобыла влекла пролетку вдоль по Садовой. Прошло несколько минут и слева показалась стройная башня Спаса на Сенной. Около нее толпился народ, ожидая, вечерней службы. Несколько попрошаек кинулись к пролетке, едва она показалась на площади.
- Барин, дай копеечку!
- Подай, милостивец! Век за тебя буду бога молить!
Но ямщик грозно щелкнул кнутом, и они отстали, бросая на возницу злобные взгляды. Проехав Сенную площадь, пролетка свернула на Забалканский проспект и вскоре остановилась.
- Пойдемте, ваше благородие, проведу. – Ямщик неожиданно легко соскочил на землю. - Двугривенный с вас. А то ежели куда потом надо ехать - дык я могу и подождать.
- Нет, ждать не нужно, езжай, - после некоторого раздумья сказал Литвинов, отсчитывая вознице четыре пятака. – Ну, куда тут надо идти?
Ямщик уверенно пошел вперед, походка у него была мягкая, упругая. Идя следом, Алексей стал прикидывать, сможет ли он справиться с этим здоровяком в случае чего. Не то чтобы он возницу в чем-то подозревал, а так, на всякий случай. За последние месяцы жизнь многому научила. Получалось, что справится, не зря же им серб Чосич вбивал премудрости французской борьбы. Да и общение с марсельскими контрабандистами тоже не прошло даром, добавив навыков в рукопашном бое без правил. Так что, если этот верзила замышляет какую-нибудь пакость, его ждет весьма неприятный сюрприз.
Тем временем они прошли узким переулком и оказались в большом дворе. Справа Литвинов увидел слабо освещенную вывеску «Колониальныяъ Товары».
- Вот туда и заходите, ваше благородие. А на вывеску не смотрите. Спросите Брока Джеймса Эдуардовича. Он все вам и сделает. Ну, прощайте!
Алексей сунул ему еще один пятак и, дождавшись, пока высокая крупная фигура ямщика исчезнет за углом дома, толкнул тугую массивную дверь. За ней оказался маленький темный тамбур. Открыв вторую дверь, такую же массивную, он оказался внутри большого, жарко натопленного помещения. В высокой унтермарковской печи гудело пламя, все окна были плотно закрыты, поэтому воздух в помещении был тяжелый и спертый.
- Закройте скорее, закройте! Сквозняк же, вы что не видите! – маленький человечек, стоявший за длинным прилавком, раздраженно смотрел на Алексея. – Плотнее, пожалуйста! Я прошу вас!
Усмехнувшись, Литвинов плотно прижал рукой дверь и вышел на середину комнаты. Бросив взгляд на полки, занимавшие все пространство стен, он только покачал головой. Странная это была лавка. Чего только тут не было! Трости с резными, костяными набалдашниками, пачки прессованного табака, миниатюры в восточном стиле, чугунные утюги, никелированные самовары, приборы для письма. Особенно привлекли внимание Алексея стоявшее на подоконнике чучело гигантской черепахи и висевший над прилавком английский штуцер восьмого калибра.
- Итак, милостивый государь, чем могу служить? – человечку за прилавком, видимо, надоело ждать, пока посетитель закончит рассматривать все эти диковины.
- Мне нужен господин Брок. Джеймс Эдуардович Брок. – сказал Алексей, повернувшись к человечку.
- Это и есть я. Слушаю вас.
- Видите ли, господин Брок, - начал Алексей, слегка смущаясь. Ему еще никогда не приходилось отдавать вещи в заклад, да еще в таком странном месте. – У меня есть одна вещь…
- Желаете продать? Заложить? Что за вещь? - перебил его хозяин лавки. – Показывайте!
Алексей достал из кармана кольцо и выложил его на прилавок. Увидев ярко блеснувшее кольцо, Брок необычайно оживился. Он тут же нырнул куда-то под прилавок, а появился оттуда уже с одетым на правый глаз окуляром ювелира.
- Так-так-так, - забормотал он внимательно разглядывая кольцо через окуляр. – Интересно-интересно. А вот так?.. – он продолжал что-то неразборчиво бормотать, но уже по-немецки.
Литвинов терпеливо ждал несколько минут. Наконец, Брок с глубоким вздохом сдвинул на лоб окуляр и посмотрел на Алексея.
- Мои поздравления, молодой человек. К вам в руки попала очень интересная, в каком-то смысле уникальная вещь. Я, конечно, не спрашиваю, как именно попала. Броку приносят - Брок берет. Брок не задает вопросов. Это мой принцип – не задавать вопросов, - человечек поднял вверх указательный палец. – Я бы купил у вас эту вещицу. Моя цена, - он задумался, глядя в пололок и беззвучно шевеля губами, - да, моя цена – четыре тысячи девятьсот сорок пять.
- Я бы хотел оставить кольцо в заклад, - негромко проговорил Алексей.
- Жаль. Очень жаль. Беру, конечно, беру. Но надеюсь, - он снова поднял вверх палец, - что вы передумаете. Брок умеет ждать. Это моя профессия – ждать. Итак, заклад, – он снова зашевелил губами, - так, так, минус процент, да, да. Итого – триста двадцать. Срок – два месяца. Бумаг, конечно, никаких. Не волнуйтесь, Броку можно верить на слово. Это вам любой скажет. Он убрал кольцо куда-то под прилавок и тщательно отсчитал деньги. Три новеньких хрустящих «катеньки» и целый ворох стареньких ветхих рублевок. Алексей, не считая, сунул деньги в карман френча.
- Люди, которые не пересчитывают деньги, - с неодобрением заметил хозяин лавки, - либо глупы, либо излишне самоуверенны. И то и другое до добра не доводит. Подумайте о словах Брока прежде, чем неприятности найдут вас.
- Спасибо за совет, господин Брок, - усмехнулся Алексей. Неприятности и так окружали его, куда же еще? - Не подскажете, есть ли поблизости приличный трактир?
- Вы спрашиваете у Брока приличный трактир? Почему нет? Выходите из лавки, поворачиваете направо, еще раз направо, и вы на Забалканском. Перейдете на другую сторону и тут прямо он. Спросите там коньяк - останетесь довольны.
Покинув странную лавку, Литвинов пошел искать трактир. Брок объяснил все верно, и уже через пять минут он стоял у большой вывески «ТРАКТИРЪ».
Прошло, наверное, часа полтора, и на улице совсем стемнело, когда Алексей снова вышел на улицу. Голова слегка кружилась, а во всем теле была приятная тяжесть. Да, трактир был хорош. Именно о таком он иногда с ностальгией думал, мотаясь по Европе. И белорыбица была, и селяночка с осетриной, и поросеночек с кашей. И насчет коньяка Брок не обманул. Коньяк оказался настоящий, шустовский. Будучи в Москве, Алексей не раз слышал, что нектару шустовскому ни один французский в подметки не годится. Побывав в Европе, он знал, что это не так, но от этого удовольствие от ужина меньше не становилось. И потраченных семи рублей было не жалко.
Теперь оставалось найти гостиницу. Рядом с трактиром стояло несколько пролеток.
- Эй! Извозчик! – крикнул Алексей. Тут же рядом остановилась пролетка. – В гостиницу! Хорошую. Только не слишком дорогую. Пошел!
Пролетка сорвалась с места. Алексей сидел, привалившись к деревянной стенке, и чувствовал, что глаза его закрываются. Усталость, плотный ужин на совершенно пустой желудок да графинчик коньяка сделали свое дело. В какой-то момент он открыл глаза и понял, что спал. Пролетка продолжала неторопливо катиться по слабо освещенным редкими фонарями улицам. Неторопливо, неторопливо…
Сквозь дрему Алексей почувствовал смутную тревогу. Что-то было не так. Что? Уставший мозг отказывался думать, анализировать. Он тряхнул головой, пытаясь сбросить липкую дремоту. Из-за чего это беспокойство? Он едет в гостиницу. Едет на извозчике. Извозчик! Алексей быстро трезвел. Это был тот самый извозчик. Тот, что вез его в лавку к Броку. Почему он? Откуда? Он уже хотел крикнуть вознице, чтобы тот остановился, но не успел. Пролетка вдруг резко затормозила, и в нее с двух сторон вскочили две темные фигуры. Алексей не успел ничего сделать, как на голову ему набросили мешок, а потом навалились с обеих сторон, не давая двинуться…
Литвинов даже заскрипел зубами от злости. Это надо же! Выбраться из белградской резни, из трущоб Марселя - и попасться в такую простую ловушку здесь, в Петербурге! Глупо, ах, как глупо! Прав оказался Брок – будешь чересчур самоуверен – получишь неприятности. Он попытался резко рвануться в сторону, но руки его были зажаты, как в тисках, и его отчаянная попытка привела только к тому, что его ударили по голове. Кулаком, но с такой силой, что у него лязгнули зубы, а перед глазами поплыли красно-зеленые круги.
Больше он не пытался освободиться, понимая бессмысленность этих попыток здесь, в пролетке.
Как будто отвечая его мыслям, пролетка остановилась. Судя по тишине, царившей вокруг, они были где-то на окраине, скорее всего на южной, где-нибудь за Обводным каналом. Алексея бесцеремонно вытолкнули из пролетки так, что он упал на колени. Он услышал грубый смех. Две пары сильных рук рывком подняли его на ноги. Обострившимся слухом он определил, что противников у него четверо: ямщик, стоявший около лошади, двое, что держали его за руки, и еще один, только что подошедший сбоку.
- Ну, привезли?
- Привезли!
- Как же!
Теперь он точно знал, где находится каждый из четырех. Пожалуй, пришло время действовать. А то еще свяжут руки, тогда все будет гораздо сложнее.
Удар локтем в лицо тому, что справа! В ответ крик боли, значит, попал. Захват, подножка, толчок - и тот, что слева, падает на землю. Прыжок в сторону, руки сами срывают мешок с головы. Можно оглядеться.
Неширокая улица. Деревянные дома. Точно, окраина. Он стоял во дворике у большого двухэтажного деревянного дома. Была уже ночь, но почти полная луна заливала двор ровным светом. Это плохо. Сейчас лучше полная темнота: проще уйти.
Те двое уже встают. Парни здоровые. Даже в лунном свете видно, что лица перекошены от ярости. В их руках ничего не видно. Слева от пролетки надвигается ямщик. В левой руке - дубинка. Четвертый – низенький, щуплый, - чуть дальше. В руке что-то блестит. Ясно. Ну что же, господа …
Он быстро понял, что все четверо не имеют ни малейшего представления о правильной рукопашной схватке. Так, деревенские драки на кулачках, не больше. Опасность и свежий воздух давно выветрили остатки усталости и алкогольных паров. Алексей довольно легко уклонялся от могучих, но медленных ударов. Они тяжело топтались, размахивая кулаками и мешая друг другу. Нырок под руку, захват, бросок. Тело тяжело ударяется о землю. Ямщик размахивает дубинкой, но попадает по голове низенькому, который со звоном роняет нож, и хватается за голову. Нырок, захват. Верзила, нелепо дергаясь, пытается освободиться из железного двойного нельсона. Дурачок! Бросок! Ямщик отступает и кидается бежать по улице. Ну и пес с ним! Остальные лежат и стонут под ногами. Все.
Алексей быстро пошел к пролетке. Мешкать не следовало. Неизвестно, сколько их там еще в доме. Он не увидел, а скорее почувствовал какое-то движение сзади, но уклониться уже не успел. Полутемная ночь взорвалась яркими искрами от страшного удара в затылок.
«Пятеро их было», - мелькнула последняя мысль, и яркие искры сменились темнотой.
* * * * *
Голоса. Они гудят, как назойливые мухи, но ни одного слова не разобрать. Веки тяжелые, налитые свинцом, не поднять. Алексей уже настолько пришел в себя, что чувствовал под собой что-то твердое, ровное. Пол? Лавка? Тепло - значит он в помещении. Он попытался двинуть руками и понял, что руки связаны грубой веревкой. Ноги тоже связаны. Теперь он уже окончательно пришел в себя. Голоса приблизились.
- … этот шпан бановый снял котлы у одного оленя, да потаранил их в майдан, а амаска ему восьмерки закружил.
- Зеленый он еще. Сявка.
Смех.
- Ничо. Вот академию пройдет - поумнеет. А то он, мойщик, только китовать горазд[2].
- Во, позырь, этот формазон[3], кажись, очухивается.
Алексей с трудом открыл глаза. В голове гулко билась звенящая боль. Комната качалась так, что ему пришлось закрыть глаза. Когда он открыл глаза вновь, темные деревянные стены и потолок больше не двигались. Приподнявшись на широкой деревянной лавке, на которой, как оказалось, он лежал, Алексей осмотрелся. Комната большая, светлая, с четырьмя окнами, через которые в комнату лился яркий солнечный свет. В высокой круглой печи потрескивали поленья. На длинном, покрытом белой скатертью столе, пофыркивал пузатый медный самовар. В красном углу над столом массивная темная икона с лампадкой.
За столом сидели четверо. Двоих Алексей помнил. Молодого верзилу и низенького вертлявого, с замотанной полотенцем головой. Понятно. Это когда вчера ему дубинкой попало. Сегодня он смог их рассмотреть лучше. Молодые парни, обоим явно еще нет и двадцати. Двое других Литвинову знакомы не были. Вполоборота к нему на массивной скамье сидел настоящий великан. У него было неприятное лицо с тяжелым квадратным подбородком, очень низким лбом и маленькими глазками. Комплекцией и шириной плеч он живо напомнил Алексею Стояна Чосича, его инструктора по французской борьбе и схваткам, где никаких правил нет, хотя Чосич был, пожалуй, на голову ниже. Лет тридцати или около этого. Четвертым за столом сидел старик. Морщинистое лицо, усы, длинная окладистая русая борода с обильной проседью. Он, слегка улыбаясь, ласково смотрел на Алексея, прихлебывая чай из глубокого блюдца. Одеты все обычно – черные штаны, заправленные в сапожки, длинные белые рубахи, тонкие кожаные пояски.
«А ведь он, похоже, здесь главный, - подумал Литвинов, глядя в светлые внимательные глаза старика. – Да не так уж он и стар, не больше пятидесяти, это просто седая борода сбивает. Крепкий еще мужик, вон какие плечи широкие».
- Ну что, мил человек, оклемался? – у старика был приятный тенор, какой бывает у артистов театра, учителей словесности да проповедников. - А то мы уж все жданки прождали. Здоров ты, однако, спать-то. Ну, да ладно. Поговорим, что ли?
- Можно и поговорить, - хрипло проговорил Алексей, с трудом ворочая пересохшим от жажды языком. Он не понимал, чего от него хотят эти бандиты. Ограбить и убить его могли еще вчера, но почему-то этого не сделали. В любом случае нужно было тянуть время, тогда могли появиться шансы выбраться живым из этой скверной истории.
– Только странный у нас разговор будет.
- Чем же странный, мил человек? Уж извини, не знаю, как правильно величать. Ксиву мы у тебя нашли, да только вот есть у меня сомнения, что ты и есть тот Павлович. Может, скажешь, как величать тебя?
- Да, что ты с ним церемонии разводишь, Трифоныч?! – не выдержал верзила. - Пришить его, да и дело с концом!
- Умри, баклан![4] – Трифоныч метнул на верзилу из-под густых бровей такой взгляд, что тот моментально умолк и стал вроде даже меньше ростом. – Не твоего ума толковище.
Алексей приподнялся и сел на лавке, удовлетворенно отметив, что голова больше почти не кружится. Теперь он видел стол, на котором стояли чашки, блюдца, тарелки с какой-то едой, высокая желтоватая голова сахара с отколотым краем. Рядом с блюдцем Трифоныча лежал массивный кистень. Больше никакого оружия в комнате видно не было. Что, впрочем, не означало, что его не было.
- Можешь называть меня Милош, - коротко сказал он старику.
- Ну, Милош, так Милош. – кивнул Трифоныч, - сейчас это без разницы. Ежели договоримся, так сам все расскажешь, а не договоримся … – он нехорошо улыбнулся. – Так вот. – Он налил в блюдечко чай из расписной чашки, бросил в рот несколько кусочков мелко колотого сахара и с видимым удовольствием прихлебнул с блюдца.
Алексей молча смотрел на всех четверых, прикидывая свои шансы. Тех двоих вчерашних, что сидели у края стола, в расчет можно было не брать. Великан, похожий на Полифема, как того изображали в иллюстрациях к греческим мифам Шваба, только с двумя глазами. Это серьезнее. Силы у него, как у пары медведей. Но, как правило, у таких гигантов плоховато с реакцией. В природе всегда так: чего-то больше, а чего-то меньше. Посмотреть бы, как он двигается. Остается Трифоныч. А вот он-то, пожалуй, самый опасный из всех четверых, несмотря на годы. Битый волчара, по всему видно. Алексей вспомнил о вчерашнем молниеносном ударе сзади по затылку, который он даже не успел заметить. Уж не этим ли кистенем, что у правой руки этого Трифоныча? А что, вполне возможно. Так что начинать нужно непременно с него. Но пока связаны и руки и ноги, сделать он ничего не сможет. Вот если бы его развязали… Ладно, пока потянем время. Ведь что-то им от него нужно. Это и есть его шанс.
- Ну, так что, ваше благородие? Что скажешь?
- Что-то я не пойму, чего ты от меня хочешь, Трифоныч, - Алексей по очереди напрягал мышцы, пытаясь разогнать по жилам застывшую кровь.
- Да есть к тебе одно дело, есть Офицер. Я тебя, пожалуй, Офицером звать буду. А то Милош - это уж прямо как пса какого, прости господи. Так вот, Офицер. Когда надысь[5] ты ребяток моих раскидал, они прямо рвались тут же тебя на ленточки порезать, уж очень обиделись.
Судя по взглядам ребяток, они бы и сейчас с удовольствием это проделали.
- А вот я не позволил. И не только из христианского добросердечия, хоша каждая загубленная душа – грех великий, - он истово перекрестился на икону. - А тут такое дело, Офицер. Людей у меня не хватает. Понимаешь? Да не этих, - он пренебрежительно махнул рукой в сторону молодых, - таких шестерок – пруд пруди. Людей мало. Грамотных да толковых. Вот я на тебя смотрю. Ксива сработана хорошо, не один мент[6] не подкопается. Билет на железку аж из самой Одессы. Опять же фикс со звездочками зелеными[7] майданщику отнес. Непростой ты фрукт, ох непростой. А по замашкам – барин.
- Заяц[8] он, - снова заговорил великан. Голос у него был хриплый с присвистом.
- А может ты и прав, Сохатый, - прищурился Трифоныч. – Не всем же охота за царя-батюшку помирать. Не первый случай, – он немного помолчал. – Так вот хочу я тебе Офицер предложить к моей ватаге присоединиться. Поначалу я хотел тебя просто пощипать, как формазона залетного. Потом гляжу – человек серьезный, может пригодиться. Нужны мне людишки, что не просто сейф шпилькой дамской откроют. У меня уже и такие есть, верно, Шпон? – молодой вертлявый парень только утвердительно осклабился. – А нужны образованные, обхождение знающие, такие, что в любой банк войти могут, а швейцар да городовой у входа только шапки от почтения ломать будут. Понял? Ну и в месиловке[9] глянулся ты мне. Так что скажешь?
Этот варнак предлагает ему, гвардии поручику Литвинову, вступить в их банду?! На какой-то момент от ярости у Алексея перехватило дыхание. Чтобы успокоиться он сделал несколько глубоких вдохов.
- Ты не думай, - по-своему истолковав его молчание, заговорил Трифоныч, - мы люди серьезные. И бумажек и рыжевья[10] в достатке. Долю получишь честную, даже не сумневайся.
- А если я откажусь? – Алексей пристально смотрел на старика. - Не привык я, чтобы меня таким манером в гости зазывали.
- Отказаться можешь, - усмехнулся Трифоныч. - Только тогда из этой горницы ты уже не выйдешь. Не смогу я тебя на волю отпустить, уж прости, – ловким движением он подбросил и снова поймал тяжелый кистень с массивным железным шаром на конце блестящей цепочки. – Только ты не думай, что так вот согласишься, а потом через пару дней сбежишь. Нет. – Старик широко улыбнулся. – Ты у нас сначала крещение пройдешь. Запорешь пером городового, а лучше – пристава. Вот тогда ты наш, тогда тебе обратного хода нет. Ну, что скажешь?
- Мне подумать надо, - покачал головой Алексей.
- Сразу видно, из антеллигенции. – покачал головой старик. - Все бы вам думать да думать. А что тут думать-то? Тут решать сразу надо. Я ведь дело предлагаю. Да и то сказать, какой у тебя выбор?
- Я сказал – подумать надо, - твердо сказал Алексей. - А выбор, что ж, он всегда есть. Ты бы лучше развязал меня. Серьезное дело предлагаешь, а сам меня спеленутым держишь. И хочешь, чтоб я еще и верил тебе?
- Будь по-твоему, - после небольшого раздумья кивнул Трифоныч. - Сохатый, развяжи ему руки. А ноги пусть пока так останутся, а то уж больно он прыток.
Великан поднялся со скамьи. Стоя, он казался еще огромнее. Двигался он, как с неудовольствием отметил Алексей, быстро и ловко.
Подойдя к Алексею, Сохатый без всякого усилия поднял его за плечи и легко кинул на скамью слева от Трифоныча. Потом в его руке появилась небольшая финка со слегка изогнутым лезвием. Видно, ему было лень возиться с узлами, и он просто полоснул по веревкам на руках.
Сбросив остатки вязок, Литвинов некоторое время массировал запястья.
- Вот что, Офицер, - аккуратно поставив пустое блюдечко на стол, сказал Трифоныч. - Дам я тебе на раздумья аж целый час. Видишь, какой я добрый? Ежели ничего не надумаешь, считай, что не договорились. А пока ешь, пей, что бог послал, – он показал на стол, на котором стояли тарелки с отварной картошкой, солеными огурцами, здоровенным шматом сала и куском копченого окорока.
При одной мысли о еде Алексея начало подташнивать, но он взял в руки сало и поискал глазами, чем бы его отрезать. Это была проверка – дадут ли ему в руки нож? Не дали. Сохатый, перегнувшись через стол, забрал у него сало и моментально нарезал на тонкие кусочки. С острой, как бритва, финкой он управлялся виртуозно, это тоже следовало учитывать. Закончив резать сало, финку он просто воткнул в стол.
Алексей обвел глазами комнату, промеряя расстояния, потом прикинул шансы. Получалось неплохо. Он выбрал самую большую чашку из стоявших на столе и стал наливать в нее воду из самовара. Самовар не чайник – вода в нем кипит все время. И это очень удачно. Кипяток – тоже оружие.
- Давно к нам с Манчжурии[11]? – прищурился на него Трифоныч.
- А ты давно с Сахалина[12]? – в тон ему спросил Алексей, и видимо, угадал, потому, что Сохатый загыгыкал, затрясся, что означало, наверное, веселый смех. Сейчас они активных действий от него не ждут, уверены в себе, а поэтому …
- А с чего это ты, Офицер…, - Трифоныч начал поворачиваться к нему с нехорошо потемневшим лицом, но закончить движение не успел. Чашка с кипятком еще летела в лицо Сохатому, а Алексей уже сжался в пружину и резко распрямившись, ударил старика связанными ногами в лицо. Из горла великана вырвался нечленораздельный рев, живо напомнивший паровозный гудок. Воспользовавшись тем, что два самых опасных соперника на время оказались выведенными из строя, а двое молодых парней от неожиданности застыли на месте, Алексей перегнулся через стол и схватил финку. Еще несколько секунд у него ушло, чтобы перерезать веревки на ногах. Тысячи иголочек впились в икры с такой силой, что он чуть не закричал. Он понял, что несколько секунд не сможет двигаться, пока кровообращение в ногах хоть чуть-чуть не восстановится, и бросил взгляд на противников. Старик лежал без движения. Это хорошо. Здоровенный молодой парень выскочил из-за стола, опрокинув табуретку, и прижался спиной к стене. Зато второй успел ужом выскользнуть за дверь. Сохатый уже немного оклемался и тянул к Литвинову огромные руки. Он часто моргал и не успел заметить летящий ему прямо в лоб кистень. Когда рухнет башня в Пизе грохота вряд ли будет больше, чем от падения великана, по пути разметавшего лавки и врезавшегося головой в стоявший неподалеку комод.
В комнате наступила тишина. Не обращая внимания на прижавшегося к стене парня, который полными ужаса глазами смотрел на него, видимо, ожидая смерти, Алексей быстро обыскал карманы старика. Уходить отсюда без денег он не мог. Найдя пачку ассигнаций, он сунул их к себе в карман. Не считать деньги, кажется, стало входить в привычку. Брок бы не одобрил. Быстро выбравшись из-за стола, Алексей подошел к парню.
- Господи, иже еси на небеси…, - бормотал тот полузакрыв глаза, видимо, готовясь к смерти.
За дверью послышались шаги, и в комнату влетел вертлявый Шпон с двустволкой в руках. Неизвестно зачем Трифоныч держал его в своей банде, но уж точно не как меткого стрелка. Пуля прошла в полуметре от головы Алексея и звонко ударила в самовар, из которого тут же ударили две струи смешанного с паром кипятка. Второго шанса давать ему не следовало. Литвинов сделал длинный стелящийся шаг и ударил. Надо было бы финкой, что была под рукой да в горло. Пожалел. Ударил ребром ладони. И ведь знал, что жалость эта потом боком выйдет, а сломать себя не смог. Поднял ружье – отличную тулку ручной работы – переломил стволы подцепил финкой и вытащил патроны. Один был стреляный, из него тянуло гарью. Зато второй целый. Алексей только покачал головой, увидев пулю-жакан[13]. Замок ружья был хорошо смазан. В сенях было грязно, и он без труда нашел кучку песка. Это было то, что нужно. Нехорошо улыбнувшись, он сыпанул немного песка в казенную часть обоих стволов, сложил ружье и прислонил к стене. Пусть теперь стреляют. Все это заняло у него не более нескольких секунд. А ему пора уходить.
Во дворе было пусто, никто не торопился на звук недавнего выстрела. Алексей быстрым шагом пошел в сторону улицы, потом обернулся. Расчет был верным. На крыльцо выскочил парень (да не Шпон, а тот другой, что молился) с двустволкой в руках. Алексей, как ни в чем не бывало, пошел по улице. Сзади громыхнул выстрел, и сразу за ним раздался дикий крик. Все было правильно: встретив в стволе песок, пуля разорвала ружье на части. Проверить стволы парень естественно не успел, уж больно ему хотелось пристрелить обидчика. Теперь он катался по земле, корчась и утробно воя.
- А вот впредь не будешь в спину стрелять, - пробормотал Алексей. Он пошел по улице и вскоре дом с бандитами, который едва не стал его могилой, скрылся за поворотом.
Достав из кармана пачку ассигнаций, взятую у Трифоныча, Алексей, наконец, пересчитал деньги. Пятнадцать катенек, полторы тысячи рублей, немало, однако. Хорошо живут господа бандиты. Он шел вперед, плохо представляя, где он находится. Как назло, навстречу не попадалось ни одного человека. Кривая улочка неожиданно окончилась, упершись в высокую железнодорожную насыпь. Это была удача. Железная дорога в этом районе могла быть только одна Петербург – Царское село. Алексей взобрался наверх и пошел в сторону города по чуть заметной тропинке, бегущей вдоль рельсов.
Через полтора часа он без особых приключений добрался до Загородного проспекта. Наскоро перекусив в небольшой чайной (хозяин недоверчиво взял сотенную кредитку, долго рассматривал ее, а потом еще дольше собирал девяносто девять рублей да пятьдесят копеек сдачи), Алексей взял извозчика до Варшавского вокзала.
Ему повезло: последний поезд на Гатчину отходил через двадцать минут. Вагон был новый, с удобными кожаными диванами, и под перестук рельсов Литвинов незаметно для себя заснул. Проснувшись, он не сразу понял, где находится. Поезд стоял, а за окном виднелись башенки гатчинского вокзала. Выйдя вместе со всеми пассажирами на перрон, он испытал острое ощущение нереальности происходящего. Ему вдруг показалось, что не было этих двух с половиной лет, что он просто ездил в Петербург на выходные и теперь возвращается в полк. Ощущение было настолько сильным, что он даже стал вспоминать, кто из офицеров сегодня дежурит по гарнизону. Потребовалось немалое усилие, чтобы вернуться в действительность.
До казарм, где был расквартирован его полк, он дошел пешком за двадцать минут.
«А вдруг Кашерининов уже не командует полком? – мелькнула мысль, когда он уже подходил к караульной. - Времени прошло немало, его могли куда-нибудь перевести, как Осмоловского. Как тогда? А ничего, сейчас все узнаю. Остальные-то офицеры, верно, никуда не делись!»
Ободренный этой мыслью, он вошел в караульную, стоявшую слева от опущенного полосатого шлагбаума.
- Литвинов?! Алексей?! – перед ним стоял подпоручик Станислав Семенов с широко раскрытыми от изумления глазами. В былое время они не то, чтобы дружили, но относились друг к другу с симпатией. И Алексей не раз выручал Семенова деньгами, потому, что тот вечно был на мели. – Ты живой?! Вот это чудо! А нам говорили, что ты погиб!
Он не договорил, потому что из глубины комнаты к ним подошли трое людей, которых Алексей, войдя с яркого света улицы, сразу и не заметил. Это были жандармы.
«С каких это пор голубые мундиры шастают в расположении полка?» – удивился он, еще никак не связывая их появление с собой.
- Поручик Алексей Литвинов? – услышал он от высокого подтянутого штаб-ротмистра.
- Да, - немного растерянно ответил Алексей, оглядываясь на Семенова, который ответил ему таким же недоуменным взглядом, - это я.
- Вы арестованы.
* * * * *
- Ну?
- Все исполнено, господин полковник. Арестован и препровожден в Петропавловскую крепость. Камера одиночная.
- Как его задержали?
- В расположении полка, в Гатчине.
- Он успел с кем-нибудь переговорить?
- Никак нет, Михаил Семенович. Но его видел дежурный офицер, подпоручик Семенов. Он его узнал.
- Этому Семенову все объяснили?
- Так точно!
Le clochard – бедняк, босяк, бездомный (фр.) [2] … этот вокзальный вор украл часы у одного ротозея и понес их скупщику краденого, а тот обманул его.
- Молодой он еще. Неопытный.
- Ничего. Вот в тюрьме посидит, поумнеет. А то он только пьяных обирать хорошо умеет, да с друзьями гулять. (Жарг.)[3] Формазон – аферист, специализирующийся на золоте и драг. камнях. (Жарг.). [4] Умри – замолчи.
Баклан – пренебрежительное обращение к младшему, неопытному вору. (Жарг.) [5] Надысь – несколько часов назад, некоторое время назад. [6] Мент. Слово пришедшее в российский блатной жаргон из Австро-Венгрии, где этим прозвищем называли полицейских, носивших форменные короткие плащи – менты или ментики. [7] Золотое кольцо с изумрудами (Жарг.) [8] Дезертир (Жарг.) [9] В драке (Жарг.) [10] Золото (Жарг.) 50 [11] с Манчжурии – имеется в виду - с фронта, где в это время происходили бои с японцами. [12] с Сахалина – на Сахалине была самая известная в России каторга. [13] Жакан – специальная пуля с крестообразными надрезами, позволяющими ей «раскрываться» в полете. Наносит страшные раны.