Я с щемящим чувством рассматриваю дом изнутри – такой, каким вижу его, когда приезжаю к родителям – кажущийся невысоким потолок, слегка темноватая центральная комната из-за небольших, по сравнению с городскими, деревенских окон. Уже почти вечер, и горит свет в лампе под оранжевым шёлковым абажуром, который я помню с детства. Невысокая мебель с книгами внутри шкафов за стеклянными дверцами. Большой овальный стол под несовременной гобеленовой скатертью с кистями. Тесновато из-за гостей, в числе которых трое молодых парней по ту сторону стола, мне незнакомых, или я их не узнаю, потому что они повзрослели. Наверное, ждут младшую сестру или племяшек, когда те приедут с работы. Девушек тоже три, сидят на стульях у стеночки вдоль прохода, их вроде так же не знаю, кроме одной – соседская девчонка, конопатая и ершистая прежде, а сейчас выглядящая спокойной красавицей с завораживающими крупными глазами цвета ярко-жёлтого золота, но с большим пятном на подбородке, типа родимого. Нет, это не родинка, раньше у неё такого пятна не было.
А самое главное – с парнями, у окна, бочком к столу – папа, без рубашки, в одной белой майке. Значит, гости ему хорошо знакомы, раз церемонии с одеждой ни к чему, он о чём-то с ними разговаривает. Папа по жизни тот ещё молчун, обычно ограничится положенными приветствиями и уходит в свою комнатку, заниматься любимым делом – собирать электроприёмник или телевизор, отпаивать и припаивать радиодетали. А сейчас на столе початая бутылка красного вина, но стаканчики только возле гостей.
И мама!
Сидит по эту сторону от застольной компании, о чём-то приятном задумалась, видно по её лицу. В байковом халате, родная моя, молодая, и так близко, что я не удержалась, рванулась к ней, полуприсела и обвила руками, прижавшись. Говорю:
– Мамочка, прости, что я так редко приезжаю! – мама вместо ответа обняла меня. Я чувствую её лицо и волосы рядом со своим лицом, тепло её тела и уютную ворсистую мягкость халата. А сама недоумеваю: «Почему я так давно не видела маму с папой? С чего вдруг я так редко приезжаю? Разве мне это трудно?» Вдруг вспоминаю, что папа же умер, его не должно тут быть! Спрашиваю:
– А... папа?..
– Мы оживили его. Разве ты не знаешь? Правда, ещё не расплатились, видишь, ничего нового не купили, вся мебель старая.
«Надо же, – думаю, – а я вообще не знала, что можно оживлять умерших...» Подошла к папе, захотелось и его потрогать и почувствовать, что он живой и настоящий. Так же полуприсела и прислонилась к папе, головой к голове, рукой к руке, проникнувшись его близостью и реальностью. Папа как раз другой рукой разливал собеседникам вино, спрашиваю:
– А себе?
– Я совсем не пью, и не тянет, – раньше папа был любителем выпить и винца, и водочки, и сам делал наливки и настойки. Только в последние годы жизни потерял к этому интерес.
Ни мама, ни папа не показывают взволнованных эмоций от встречи, хотя видно, что они мне рады. Как будто ничего особенного нет в том, что меня не было целую вечность. А почему всё-таки я так долго не приезжала? Мне кажется, я несколько лет не виделась со своими родителями! Или что-то с моей памятью? Они, может быть, видели меня в прошлый выходной, но я этого не помню?
Молодёжь зашебуршилась, начала вставать со стульев и выходить на улицу, видимо ждать в доме надоело или неудобно мозолить глаза пожилым родственникам задержавшихся подруг. Я решила прогуляться вместе с ними.
На улице сумерки густеют прямо на глазах. Деревья, растущие вдоль заборов соседних участков, утонули в мрачной тени быстро приближающегося вечера. Парни отстали, а мы с девчатами свернули на соседнюю, перпендикулярно нашей, улицу.
Какая-то тайна преображения той самой соседки (вспомнила, что её зовут Света) тянула узнать подробности, что же случилось с ней, почему она так изменилась, в том числе о происхождении «родимого» пятна на лице, хотя это не слишком удобно – спрашивать. Всю дорогу девушка прижимала к себе кулёк с младенцем – белый свёрточек без ленточек, не узнаешь, мальчик там или девочка, и об этом можно бы поинтересоваться, не исключено, что перемены в ней из-за рождения малютки. Решилась и подошла к девушке поближе, не могло ведь пятно появиться ни с того, ни с сего, тихонько спросила:
– Света, можно узнать, что с тобой произошло?
Она кивнула и сразу же ответила:
– Авария, – а потом попыталась со спокойным выражением лица говорить о потрясших её некогда событиях. Я не понимала, что она подразумевает под отрывистыми словами, проглатывая остальные, типа:
– Он... а я... не знала... – явно что-то глубоко на неё повлияло, может быть, даже скончался кто-то. Стало неловко за своё любопытство. Чтобы прервать навеянные моей неуклюжестью воспоминания, спросила об её брате:
– Как дела у Серёжки?
– Нормально, – ответила Света, а у меня, прям, сердце упало, вспомнила, что её брат трагически погиб ещё в юности... Может, его тоже оживили?
Света остановилась у сплошного забора и начала шарить по карманам:
– Ключ потеряла!
Я, чувствуя себя неудобно из-за несвойственного мне открытого проявления интереса к чужой жизни, предложила свои руки, чтобы перехватить и подержать младенца, пока его мама повнимательнее поищет ключ. Света безропотно передала мне ребёнка, а я, пользуясь случаем, приподняла уголок покрывала, благо, возле забора рассеивал свет уличный фонарь. На меня с мохнатой мордочки смотрели круглые глаза рыжеватого котёнка! Как он смог так долго не шевелиться и не показать кошачьего своеволия? Конечно, я спешно вернула уголок ткани на своё место и ничего не сказала, трагедия тут, очевидно, намного серьёзнее, чем я могла предполагать...
Громко сказанную фразу про ключ услышали Светины подруги и начали искать потерю по ходу нашего движения. Кто-то из них слышал, как металл звякнул неподалёку, и, кажется, следом донёсся плеск воды. Я воспользовалась ситуацией, вернула свёрток и пошла помочь в поисках. Как можно найти мелкий предмет в такой темноте? Приблизившись к девушкам, увидела, как они гребут руками воду в ровных узких канавках-ручейках – три одинаковых бурлящих канальчика пересекали тропинку, по которой мы проходили, а я их даже не заметила, когда шла. Они спускались к кювету вдоль обочины пролегающей рядом дороги. Я удивилась, откуда ручьи, не весна же. Даже в вечерней темноте было видно, что вода чистая. Опустила в один из них пальцы и почувствовала воду и её сильное течение, приличную глубину канавки – выше середины кисти, подумала, что при такой скорости вода всё сразу уносит, и вряд ли ключик задержался на дне, если сюда попал.
Ладонь наслаждается мокрой прохладой, а в голове проносятся все странности сегодняшнего дня. Вдруг меня осеняет: «Света ведь не здесь жила, она моя соседка по подъезду в городе! А не сон ли это?! Точно! Надо вернуться к родителям! Наглядеться на них, ещё раз обнять... Мамочка, я бегу!»
Но осознание себя во сне нарушило яркие иллюзии. И окружение, и персонажи сна пропали, осветлив обзор, в котором ничего больше не было, кроме белёсой пустоты. Я проснулась. Долго лежала с закрытыми, а потом открытыми глазами, восстанавливая пережитые события. Снова ощущала рядом маму, папу, чувствовала волнение от охватившей, как в реальности, близости. Даже Света, внешность и имя которой я вспомнила, как и её брата, тоже стояла в глазах со своим «новым» образом. Это она помогла мне понять, что мне всё снится. Во сне я не могла сообразить, почему так давно не видела своих самых родных с детства людей, сейчас это чётко знала – я перестала быть ребёнком 14 лет назад, когда ушла из жизни моя мама, пережившая папу на 20 лет.
09.10.2021