дорожная новелла
В тот раз вагон был почти пустой. Минуты за две до отправления в секцию моего плацкарта вошла девушка, простоволосая, в миниатюрной, кожаной курточке с опушкой, в приталенных джинсах и черных ботфортах.
Она принесла легкий флер морозной свежести и тонкого парфюма, такого красивого, что захотелось жить.
Я сидел на своей полке у окна, смотрел в окно и видел ночной перрон и редких провожающих, что шли к подземному переходу, изредка бросая взгляды на вагон.
Начинался снегопад. Здесь, в темных низинах, до стекол долетали лишь одиночные снежинки, а там, в сияющих высотах, под самым фонарем, снег уже вовсю штриховал его косой луч.
Когда состав тронулся, я вышел в тамбур, чтобы не мешать соседке осваиваться на своем месте.
Разглядеть ее толком я не успел, просто не люблю пялиться на незнакомых людей, даже если они очень интересные. Но с беглого взгляда я понял, что она красива. И это было удивительно: такие ездят на лексусах, подаренных «спонсорами», в «СВ», ну, или, на худой конец, в купе.
Меж тем поезд набирал ход. Окраины города гирляндами огней бежали за ним, словно жалея, что он уходит далеко, и беспомощно отставали, растворяясь во тьме.
Когда я вернулся, она уже переоделась в футболку и спортивные штаны и сидела на аккуратно заправленной полке, тоже глядя в окно. Ее розовая сумочка стояла на столике у окна, перед ней лежал смартфон.
- Добрый вечер, - неожиданно сказала она. - Извините, что сразу не поздоровалась, у меня такое бывает: задумаюсь и ничего не вижу вокруг. Интересно да, вагон пустой, а они всех пассажиров в одно купе сгоняют.
Да, она была красива, при этом разговорчива, что тоже нетипично. Такие обычно молчаливы и надменны. Во всяком случае, со мной.
- Меня Анна зовут, - представилась она.
- А меня Александр, очень приятно, Анна.
- Мне тоже. А вы до какой станции едете?
- До, С…
- О, и я. 12 часов пути.
- Да.
Я стал раскладывать свой матрас.
- Сразу видно, что вы редко в поездах бываете, - заметила Анна.
- С чего вы взяли?
- Те, кто часто ездят, постель ловко заправляют, а вы - будто в первый раз.
Поездами я наездился вдоль и поперек, и почему я показался ей неумелым в вопросах оформления полки для меня было загадкой. Впрочем, я по жизни неуклюжий.
- А вы наблюдательная.
- Да, я в медицинском учусь. Людей буду лечить, поэтому приходится быть осмотрительной. Буду психотерапевтом, впрочем, вы это вряд ли поймете.
Я прилег, и лежал, сцепив руки на затылке, уставившись в верхнюю полку.
Когда-то мне самостоятельно пришлось изучить психотерапию, чтобы вытащить самого себя. Я знаю принципы работы с психикой, знаю, что все психотерапевты делятся на фрейдистов и павловцев, то есть на тех, кто исповедует приверженность теории подсознания и теории условных рефлексов.
Я вспомнил, как когда-то, очень давно, в редакцию газеты, где я работал, был приглашен на интервью главврач областного психоневрологического диспансера, и я сказал ему, что, по моему мнению, Фрейд и Павлов не противоречат друг другу, а взаимодополняются, чем, кажется, гостя очень озадачил.
Вспомнив его лицо, я невольно усмехнулся.
- Ну, то есть, я хотела сказать, что это не именно вы "вряд ли поймете", а не подготовленному человеку трудно понять, - поправилась Анна. Она, действительно, была умной, доброй девушкой.
Анна взяла смартфон, который беспрерывно схватывался новыми сообщениями. Я достал блокнот и карандаш. Поднял обложку, сделал вид, что пишу.
И странно было мне, что я еще на что-то надеюсь. Странно, почти весело, вон, как я забавно распрямил спину, когда вернулся из тамбура, если бы не болела нога, так, наверное, и реверанс бы исполнил перед юной попутчицей, клоун старый.
И плыл по руслу дороги серый вагон, и колеса послушно отстукивали свой ритм. Я перевернул пустой лист и снова задумался: и как я мог дойти до жизни такой горькой, что меня, где ни вомни, лунка тут же наполнится слезами. Не знаю.
Ну, а с рассветом поезд подходил к нашей станции.
- Вы извините, я кажется вчера вас заболтала, - сожалела посвежевшая Анна после водных процедур в умывальнике. Она действительно была красива, отсутствие косметики делало ее лицо каким -то совершенным и завершенным. Торжественным, почти возвышенным, - меня часто укоряют за болтливость. А я никак не могу взять себя в руки. Как та лягушка — путешественница.
Она доверчиво улыбалась, обнажая ряд снежно — белых зубов. Да, она была красива всерьез, трагически, когда лицо это уже не личное дело, а достояние эпохи. Когда перестаешь улыбаться и шутить, а смотришь с изумлением, даже испугом.
- Ну, при вашей профессии это скорее достоинство. Иной психоанализ может длиться годами.
- А вы откуда знаете? - Она как -то по бабьи всплеснула руками, села на полку и внимательно, почти профессионально всмотрелась в меня.
- А, может, я писатель, - на миг взяло во мне верх мое мужское озорство какой-то своей еще не до конца засохшей веткой.
- Ой, нет, - категорически покачала она головой. - Вот уж на писателя вы совсем не похожи. И потом, настоящие писатели в плацкартах не ездят.
- Настоящие - да.
- А хотите, я скажу, кто вы? - Настаивала она. - И на миллиметр не ошибусь, вот увидите.
Я съежился внутренне, но было уже поздно.
- Живете вы в деревне,вы пенсионер,пенсия у вас совсем маленькая, а работали, скорее всего, пожарником. И вам...вам... вам, сейчас скажу,.. 64 года! - Засмеялась она и захлопала в ладоши.
- А почему пожарным?
- А мой дедушка работал в пожарке, вы на него похожи. Угадала?! Ведь угадала, не притворяйтесь!
- Ну, в общем, да, - нелепо улыбнулся я, словно меня застали врасплох за постыдным делом.
Она действительно «почти» попала, только ошиблась на 10 лет, мне 54, и пожарным я никогда не был. Да что обижаться, если мне все дают гораздо больше, чем есть на самом деле. Пора уже привыкнуть.
Издалека, с перрона я смотрел в ее сторону, как у машины она трогательно целуется с пожилой женщиной в сложной многоуровневой шапке, видимо, с матерью, как принимает букет роз у черноволосого парня, видимо, жениха - красивого, под стать ей. Как он вертляво распахивает дверь авто, и она садится, грациозно вставив в салон ножку.
Радость, праздник и блеск сопровождали всю эту, в общем-то мимолетную сцену.
Я взял за ремень свою почти пустую сумку, повесил ее на плечо. Город открыл передо мной одну из своих извилистых, узеньких улочек, ведущую к автовокзалу.
Редкие струйки снега змеились по расколотым плитам тротуара, дымились на их краях. И вспомнилось вдруг то самое, из Филатова:
«Но вот, не в силах сам себе помочь,
Ты все воспоминанья гонишь прочь,
А часовая стрелка целит в полночь..
Бессильна память. Бесполезна злость.
Одно понятно: что-то не сбылось,
Но что, когда и где - уже не вспомнишь»...