Сама элегантность

Елена Корджева
У мамы, сколько я себя помню, был очень чуткий сон: «Слышу, как мышка в углу пукает», - жаловалась она.
Поневоле с раннего детства мне пришлось научиться бесшумно двигаться, вставая ночью в туалет. Разумеется, про то, чтобы зажечь свет и речи быть не могло.
Крадешься ночью в кромешной тьме и только пижамка от Луны отсвечивает. А что делать, маму же будить не хочется. Неочевидным, но существенным плюсом от моих стараний стало умение видеть в темноте. И да, я слышу летучих мышей. Вот такие особенности.
Но сейчас не о том.
Итак, детство.
Просыпаюсь ночью от страшного грохота. Во сне каждый шорох может громким показаться. Но тут, точно не кажется! На всю квартиру раздается скрежет и хрупанье. Вылезаю, как привыкла, без шума и без света, посмотреть, что же это за отчаянная душа не боится разбудить маму. Но поздно, ибо мамина ночная рубашка белеет в темноте не хуже моей пижамки. А из ванной комнаты продолжают доноситься непонятные звуки.
И вот мы с мамой, как два белых привидения, совершенно бесшумно прокрадываемся к приоткрытой двери ванной и заглядываем в темноту, откуда явственно раздается громкий-громкий хруст. А еще мы обе знаем, что под раковиной – не знаю, почему мама приняла такое решение – стоит мусорное ведро. Предположительно, хруст раздается именно оттуда. Но разглядеть никак не получается, потому я крадусь за фонариком.
Тут надо заметить, что мама славилась очень плохой памятью. «Не помню, куда положила», - нормальное явление. И лет эдак с девяти я взяла на себя функции хранителя вещей. Однажды в течение недели методично обследовав всю квартиру, я абсолютно уверенно могла сказать, где что лежит.
Отчима вся эта кутерьма с вещами вообще не парила, маме больше не приходилось часами искать куда-то засунутую книгу, зарплату, шапку или что угодно еще, а мне не составляло труда сообразить, что изменилось в интерьере, какой ящик серванта закрыт не так, как было. И под восхищенное мамино аханье я регулярно добывала пропажи, да и вообще, все, что угодно, когда-то положенное и благополучно забытое.
В общем, я – привидение в пижамке – бесшумно доставила фонарик.
И пролился свет!
Луч фонаря, как софит в театре, залил светом пресловутое мусорное ведро, на краю которого элегантно, как актриса, сидела, свесив вниз длинный хвост, мышь. Театральную атмосферу несколько нарушал звуковой ряд: мышь с громким хрустом поглощала картонную пачку из-под пельменей. Наше явление не нарушило трапезы. Покосившись на посетителей с фонариком, она продолжила свое занятие, все так же аристократично сидя на краешке ведра.
Надо ли говорить, что рука не поднялась нарушить эту идиллию.
Мама просто накрепко закрыла дверь в ванную, чтобы хоть как-то приглушить хрупанье.
Мышь стала приходить каждую ночь.
Увы, теперь ее ждало только пустое ведро. А позже отчим поставил мышеловку.
Но нам с мамой было очень жалко эту голодную мышь, так элегантно по-женски сидевшую на краешке ведра.