И снова здравствуйте, мои бесценные читатели! Сегодня я расскажу вам немного печальную историю из моего далёкого детства. Было мне в ту пору лет семь или чуть больше. С годами память слабеет, и поневоле стираются границы между прошлым и настоящим. Глядя из своего «сейчас» в своё не такое уж безоблачную прошлую жизнь, я старательно вымарываю из неё всё то, что когда-то заставило меня плакать по-настоящему. Этот печальный факт касался не то чтобы моих очень личных неудач, но каким-то боком задевал мои чувства и травмировал нежную психику.
Учился я в ту пору в первом классе сельской общеобразовательной школы, где с трудом набиралось человек пятнадцать на всё учебное заведение. Уроки проходили почти в военном режиме. Зимой приходилось надевать на себя всё подряд, чтобы невзначай не отморозить какой-нибудь важный орган, который мог потом пригодиться в обычной жизни. Ранняя весна пробиралась в классы через потолки, радуя нас несмолкаемой капелью и возможностью пошалить, запуская самодельные кораблики в стоящих повсюду ржавых тазах.
Самой главной школьной достопримечательностью была небольшая картинная галерея, состоящая сплошь из рисунков талантливых учеников. Каждому из нас хотелось всеми правдами и неправдами выставить там свою картину. Не обошло и меня тайное желание прославиться пусть не в веках, но хотя бы попасть на школьные скрижали.
Как назло, не было у меня абы каких талантов ни к рисованию, ни к пению, ни к танцам. Но охота пуще неволи. Я таки решился взять в руки некое подобие мольберта и кусок деревяшки, на который взгромоздился огромный кусок картона. Вначале, конечно же, надо было хорошенько продумать сюжет и только потом браться за основную работу.
Глаза боятся, а руки делают. А ещё говорят: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Что ж, карьера художника, на мой взгляд, не так уж тяжела. Зато денег и славы приносит немеряно. И женщины их все просто обожают, готовы бегать за ними целыми днями. Об этом мне чуть ли не каждый день рассказывал старший брат Игорь, чьи картины уже не раз выставлялись на ежегодной школьной выставке.
Увидев моё сооружение, он только хмыкнул и молча покрутил пальцем у виска, всем своим видом демонстрируя полное неодобрение происходящему. Не обращая внимания на Игоря, я начал рисовать. И делал это так самозабвенно, что вскоре сам поверил в свой неоспоримый талант и умение передавать задуманное даже на куске ватмана, не то что на настоящем холсте.
Закончив работу, я аккуратно снял портрет (а это был, вне всякого сомнения, портрет) с импровизированного мольберта и поставил его к стене. Я абсолютно был уверен, что таким образом и краски к утру просохнут, и никто не увидит мой шедевр.
Как назло, с самого раннего утра пошёл проливной дождь, которому, казалось, конца-края не будет. Поскольку в нашем доме отродясь не водилось даже плохонького тубуса, мне пришлось отложить день, который должен был прославить меня, если не на века, то, по крайней мере, очень надолго.
К вечеру прояснилось, дождь прекратился, и даже выглянуло солнышко. Как тут не вспомнить про припрятанный на сеновале портрет. Как говорится, голь на выдумки хитра. Найдя трубу от старого самовара, я тщательно её протёр кухонным полотенцем и креативно использовал вместо тубуса. Правда, ватман успел немного помяться, и к тому же он не вошёл в трубу, оставшись совсем немного снаружи. Но ведь самое важное не в куске бумаги, а в том, что там было нарисовано.
Забежав на минутку домой, я выдал матери на-гора красивую историю о якобы большом концерте к Дню победы, в котором примут участие все школьники, даже те, кто, как говорится, ни петь, ни свистеть. И что я иду сейчас на репетицию, после которой тут же вернусь домой. Врать, конечно же, очень даже нехорошо, но на тот момент все мои мысли занимали не моральные устои, а нарисованный мною портрет самого директора школы Бориса Степановича, пожилого фронтовика, прошедшего войну с самого начала до великой Победы.
Мне ужасно хотелось порадовать старика, поэтому я решил пробраться тайком прямо сейчас в спортзал и повесить там его портрет. Почему именно в спортзал, я и сам толком не знал. Но сказано – сделано. Спортзал по счастливой случайности был не заперт, как, впрочем, и входная дверь в саму школу. Подвинув козла к стене, я накрепко прибил заранее припасёнными гвоздями портрет на самом видном месте, заранее предвкушая, как обрадуется старый ветеран моему подарку.
Утро начиналось, как обычно. Ученики младших классов бежали вприпрыжку по дороге, не забывая перекинуться друг с другом ругательными словечками, почерпнутыми у взрослых, и тут же трижды плюнуть через левое плечо. Старшеклассники чинно вышагивали, всем своим видом демонстрируя свою независимость от происходящего и полную готовность её отстоять.
Едва прозвенел звонок на урок, как раздался хохот и крики из спортзала. Шум был настолько громким, что разве что мёртвый его бы не услышал.
– Кто повесил здесь эту гадость? – не стесняясь присутствующих детей прорычала завуч по воспитательной части Марта Петровна, – немедленно снять. И привести ко мне этого хулигана.
Неожиданно для всех вмешался Борис Степанович:
– А ведь это я. Посмотрите, как похож. И усы, и очки, и даже все мои медали имеются. Я даже знаю, в каком жанре нарисован мой портрет. И мне бы тоже хотелось поговорить с исполнителем, но вовсе не для того, чтобы его наказать.
И уже обращаясь к Марте Петровне:
– У меня к вам просьба – снимите аккуратно портрет и принесите его в мой кабинет. Там же я жду после уроков нашего художника вместе с родителями.
С этими словами директор вышел из спортзала, оставив в полном недоумении завуча по воспитательной части. Но, как ни крути, а указания директора нужно исполнять в точности до буковки. Поэтому ровно в два часа в его кабинете был и портрет, и я с расстроенной матушкой.
– Успокойтесь, Бога ради, Алевтина Яковлевна, – успокаивающе произнёс Борис Степанович, – Ничего страшного не произошло. У меня к вам один вопрос: вы готовы отдать своего сына в художественную школу? У него явный талант. Конечно, Айвазовского из него точно не получится, а вот Кукрыниксы с удовольствием бы взяли его к себе. А пока пусть тренируется на одноклассниках, или вот Марту Петровну пусть изобразит. – И уже обращаясь к сидящей рядом с ним женщине – Вы ведь не против?
Какие уж тут против, если сам директора даёт указание. Молча кивнув головой в знак согласия, Марта Петровна удручённо вышла из кабинета, мягко прищёлкнув дверь. Вот уж кого были железные нервы. Хотя молодой женщине захотелось рыдать во весь голос, когда она представила «дружеский шарж» на себя, висящий в школьном музее. И как все ученики показывают на него пальцами, мерзко хихикая и приговаривая разные гнусности.
Несмотря на совет директора, я не пошёл учиться в художественную школу, о чём нисколько не жалел ни я сам, ни моя мать, ни Марта Петровна, которая вскоре после инцидента с портретом вышла замуж и уехала в город.