Форшмак

Фаина Вельге
     Как-то мама сказала, что я, со своим словарным запасом и  подростковым сленгом,  напоминаю ей  Эллочку Людоедку. Хотя  слов, чтобы выразить всю гамму переживаемых чувств, существует великое множество и ей совершенно не понятно, почему я  так однообразно и скупо излагаю свои мысли.

Из её  речей следовало, что Лев Толстой, например, для написания «Войны и мира» использовал  более 20 000 разнообразных слов.. Я была так придавлена  грандиозностью имеющихся словарных запасов, что    до сих пор не удосужилась проверить правдивость маминых утверждений (насчет Толстого).

И, конечно, как примерная (?) девочка решила потрудиться, чтобы расширить свой словарный запас, с целью когда-нибудь  тронуть  строгое мамино сердечко и заслужить её одобрение.

     Первым делом, я достала из папиной библиотеки все книги Толстого, и поразилась их количеству и толщине. На мгновение испытала шок и трепет от грандиозности предстоящей задачи, но не в моих правилах было долго колебаться и раздумывать.

Я засучила рукава, т. е. забралась  на диван с ногами, и стала усердно «читать». Глаза без устали бегали по строчкам, но периодически я ловила себя на том, что думаю о совершенно других вещах. Ну конечно! Я же не знаю французского языка! А у Толстого по пол страницы — на французском. Конечно, внизу есть сноски с переводом для таких как я, но вот не люблю читать в сносках,  хоть убейся. Я что дура? Хочу всё знать сама.

Толстой был безжалостно запихнут на своё место, а я решила начать с изучения французского языка. Маме ничего не сказала потому, что после неудачных попыток обучить меня  игре на фортепьяно и танцам, она пришла к выводу о моей полной бездарности. 

Конечно, можно было бы посоветоваться с папой, уж он-то, как никто другой, одобрил бы мои намерения, и помог  советом с чего начать. Но после  последнего инфаркта прошло совсем мало времени и  я не хотела его тревожить потому, что он близко к сердцу принимал все мои желания. 

Брат  сидел в очередном бункере и выходил на связь крайне редко, а ждать его звонка не было никаких сил. Сестра только-только родила второго и её, кроме пелёнок и отсутствия стула  у новорождённого, не интересовало ничего.

Оставалась одна тётушка Аглая и было  решено посоветоваться с ней.
- А на х...я тебе французский? - удивилась Аглая, закуривая очередную вонючую сигарету. -  Уж если так приспичило, то учи немецкий.
- А зачем мне немецкий? - в свою очередь удивилась я.
- Ну, там, война вдруг начнётся, будешь  знать хоть как по-немецки «Руки вверх».
- Я и так знаю. В каждом фильме показывают и говорят.
- Ну, тогда не знаю. Учи английский... 
В общем пришлось  ещё полчаса втолковывать Аглае,  для чего мне нужен французский.
- Рехнулась, -  вынесла приговор она, как только уяснила мотивы моего решения.   - Такой х...й голову забивать. Это всё Анюта тебя сбивает с толку. Сама с придурью и  вас таких же воспитывает. Вот я ей...

Она погрозила кулаком и стало ясно, что маму ждёт очередная ссора с Аглаей.
- Лашенька, - подлизалась я, - мама здесь совершенно не причём.  Я сама так решила.
- Неужели? - не поверила Аглая.
- Правда, правда!  Честное-пречестное!
Я сделала «честные» глаза и даже руки умоляюще сложила, потому как  представила, ЧТО Аглая наговорит маме, и сколько времени потом они ещё будут дуться друг на друга.
- Ну ладно, раз сама, - смягчилась она.  - Всё равно придурь. Возьми и просто начни читать с того места, где нет французских фраз. Он столько понаписал, что и без нескольких страниц замучаешься листать... Всё-таки много в тебе Анюткиного...  Х...ни, в общем, всякой.

Я поняла, что не зря пошла к Аглае, потому как она была человек действия, да к тому же ещё и хирург, поэтому резала всё как есть, начиная с кишок и заканчивая правдой-маткой.

   Вооружившись тётушкиными наставлениями, я приступила к чтению. Дело и впрямь пошло веселее.  Со временем приспособилась и стала пропускать не  только  те страницы, которые были с французскими фразами, но и другие, которые были мне неинтересны.  Читать стало более-менее увлекательно и я уже предвкушала, как  при случае,  небрежно проговорюсь маме, что прочла всего Толстого. И как она удивится, и как изменится её мнение обо мне... В лучшую сторону, конечно.

     Беда пришла откуда не ждала. В какой-то момент я поняла, что МЕНЯ не стало. В голове крутилось множество  мыслей, сравнений, раздумий, но все они были не МОИ.  Стоило мне начать думать какую-то мысль, как откуда-то из глубины подсознания, выплывало понимание того, что  я где-то уже встречала подобные чувства и переживания, и что я думаю о них,  и описываю их чьими-то, чужими словами.

Казалось, что меня спеленали туго-туго, как новорождённого младенца, и невозможно сделать ни одного привычного действа, не употребить ни одного привычного слова, чтобы не натолкнуться на внутренние запреты, коих появилось великое множество.
Я погрузилась в глубокие раздумья. Было совершенно не понятно куда подевалось «Я» и кто теперь  внутри  меня. Состояние было новое, непривычное, и поэтому пугающее.

На моё счастье позвонил брат, а мамы не было дома, поэтому я эти все ощущения и переживания вывалила ему в уши.

- Не сочиняй, - сказал он. -  Просто в тебе есть такая особенность — раствориться в окружающем так, что себя не помнишь.  Зачиталась одним автором, переполнилась впечатлениями, вот и результат. Да и Толстой для твоего возраста ещё рановат. Не пытайся следовать чужим примерам. Оставайся собой. У тебя просто когнитивный диссонанс.
- Это что ещё такое? Диагноз? Болезнь? Ты когда приедешь? Ты мне нужен срочно, а то я с ума сойду.
- Ещё не скоро. Езжай к Лёльке.  Она тебе всё объяснит и поможет.

Я знала, что Лёлька не поможет. Мы с ней вращались на разных «орбитах» и могли общаться только в одну сторону: она меня поучает, а я её слушаю. По другому — никак. Но Альке я ничего не сказала, потому, что он дышал в трубку, как загнанная лошадь и я поняла, что у него, как всегда, времени в обрез. Быстро отрапортовала, что у нас всё хорошо. Мама в гостях, папа в санатории. Ну а мои проблемы уже озвучены.

Он также торопливо заверил, что у него тоже всё «ОК» и прежде чем звучно чмокнуть трубку сказал:
- Только не вздумай к Аглае со своими проблемами соваться. А то она тебе ещё что-нибудь отрежет.
Это была шутка, поэтому я глупо хихикнула и положила трубку.

- А почему собственно и не навестить Аглаю? - подумалось мне. -Хоть она и заявляет, что хирурги  не врачи,  и они не лечат, а режут, но режут-то они по «показаниям». Короче, тех, у которых есть диагнозы.
У меня диагноз был. Алька поставил.

С нашей последней встречи прошло немало времени и я, руководствуясь её советом прочла бОльшую часть Толстого. У нас в семье считалось, что Аглая, кроме как резать животы, курить вонючие сигареты и матерно ругаться, больше ни к чему не способна. Но лично мне она давала толковые советы, которые  довольно часто облегчали, если не жизнь, то муки совести точно.
Поэтому я быстро начирикала записку для мамы,  что уехала к Аглае и слилась, захватив с собой томик Толстого с ранними рассказами.

- Какими судьбами? - встретила она меня на пороге своей маленькой квартирки, расцветая радостной улыбкой.  - Что случилось, что  ты, наконец-то, вспомнила про свою бедную тётку?

Она совсем не походила на бедную. В комнате орал её любимый «Наутилус Помпилиус», на журнальном столе стояла кастрюля с  ложкой и бутылка кагора. Накурено было  -  хоть топор вешай. Я поняла, что Аглая «оттягивается по полной» и хотела улизнуть обратно, но она схватила меня за руку и велела садиться за стол.

- Форшмак будешь?
Надо сказать, что она считала, будто еда существует исключительно для поддержания жизнедеятельности тела, поэтому  меню у неё было достаточно скудное, и  соответствовало сакраментальному «Щи да каша - пища наша».  Но иногда у неё случался «приход» и тогда она «творила». Результаты творчества были  не всегда съедобны, но Аглая не терпела отказов. Мало того, она жаждала похвалы. Не удивительно, что мы все старались обходить её дом стороной в такие моменты.
 
Мне стала сразу понятна причина её откровенной радости, но путей к отступлению не было, пришлось присесть.
- Форшмак будешь? - опять повторила она, доставая тарелку из серванта. - Отказа не потерплю. Обижусь кровно.
Я с опаской заглянула в кастрюлю и осторожно принюхалась к серому месиву.
- А что это?
- Ешь! - закричала Аглая и шлёпнула целую ложку месива на тарелку. -Принюхиваешься, как паршивая кошка!

Я хотела обидеться, но потом передумала, потому что внутри меня проносились чужие мысли по поводу того, как бы поступили в таком случае Сонечки, Николеньки, Ростовы, Болконские  и иже с ними.
- Какой пикантный вкус , - произнесла я «великосветским» тоном и положила немного месива себе в рот. Почти сразу же затошнило, но я сдержалась и запихнула в рот ещё немного. На глаза навернулись слёзы, но пришлось проглотить, потому что Аглая смотрела очень пристально .
- Правда?
В  голосе прозвучала неподдельная робость, которая, в принципе, была ей не свойственна.

- Правда-правда, - заверила я, вытирая струящиеся по щекам слёзы.
- Тогда и я попробую...
Она запихала  в себя целую ложку, и замерла с выпученными глазами. Потом сбегала куда-то. Вроде в туалет или в ванную.
- Тебе правда, … нравится? - спросила, вытирая рот полотенцем.
- А то! - мужественно соврала я, и опять положила ЭТО себе в рот.

- Я всегда знала, что вы, Лебедевские, все немного того...
Аглая покрутила растопыренными пальцами у виска.
Она сбегала на кухню и вернулась оттуда со стаканом.
- Пожалуй, это надо запить.
- И мне дай.
Я протянула руку к стакану.
- С ума сошла, малолетка. Это спирт.

- Мне так плохо, - пробормотала я, имея ввиду желание рассказать Аглае о том, ЧТО привело меня к ней в такой поздний час.
- Не мудрено.  Меня от одной ложки стошнило, а ты три сожрала.
Она обеспокоенно  потрогала ладошкой мой лоб. Потом налила в столовую ложку кагора и предложила:
- Выпей, может полегчает. Только Анюте не проболтайся. А то она мне п...лей отвесит по самоё не балУйся.

Было так плохо, как никогда в жизни. В голове крутились княгиня Бетси, Анатоль Курагин с красавицей Элен и трогательный Безухов. Я слизала кагор с ложки и простонала о своей проблеме:
- Лашенька, спаси. У меня когнитивный диссонанс.
- Ещё бы. Дурацкий рецепт. Селёдка, лук, яблоки... Я так и думала, что гадость. А ты лопаешь, даже я повелась. Думала, что вкуснятина, а это х...тина.
Дальше она уже понесла такое, что описать невозможно, потому что будут одни многоточия.

Домой  не отпустила, а постелила в гостиной и сама улеглась рядом, поглаживая меня по голове, как маленькую. От неё пахло спиртом, сигаретами и оптимизмом.
- Лашенька, - осторожно продолжила я исповедь, -  я ведь почти всего Толстого прочитала...
Она подхватилась в постели и ошеломлённо протянула:
- Ну ты, мать, сильна!
- Как ты думаешь, мама будет теперь довольна мной?
- Ты читала, чтобы маме угодить или тебе нравится Толстой?

Я не могла сказать Аглае, что  вначале любого моего действа всегда маячит мамина тень потому, что  её точка зрения на меня и моё воспитание, кардинальным образом расходилась с маминой и на этой почве у них возникали разногласия, как правило, заканчивающиеся скандалами. Поэтому я дипломатично обошла первую часть вопроса и сказала:
- Ну если читать так, как ты посоветовала, то вполне увлекательно мужик писал.

- С тобой всё понятно, - пробурчала Аглая, и закурила сигарету прямо в постели. - Ну и что ты из всего прочитанного почерпнула ценного?
- Каренина — полная дура, - вынесла свой вердикт  я, потому что с Аглаей можно было говорить всё, что думаешь, не заморачиваясь с возможными последствиями. - Бросаться под поезд из-за какого-то урода! Я бы ни за что!

- Так, с этой разобрались. Дальше...
- Наташа, вроде, ничего себе такая. Но в конце сильно подкачала. Со своими пелёнками и какашками,  нашу Лёльку сильно напоминает. Ужас. Я замуж не пойду никогда...

- Так, - совсем зловеще подытожила Аглая. -  А кто понравился? Есть ли хоть один персонаж, который бы отвечал твоим строгим требованиям?
По  тону я поняла, что она чем-то недовольна и вот-вот начнет на кого-нибудь ругаться. Скорее всего на маму потому, что  считала её  первопричиной моих неудач и неурядиц. Оно и не удивительно. Ведь это мама меня родила.

- Знаешь, Лашенька, я поняла, почему мама  всё тычет меня в этого Толстого с его графьями. Наверное, ей хочется, чтобы я была на них похожа, но я  такая некрасивая...  И не воспитанная... И коленки у меня всегда ободранные...  И мысли в голове теперь у меня не свои...И мне так нехорошо от всего этого... Я себя не чувствую... Может я умираю? Алька сказал, что это диссонанс... Когнитивный.

- Глупости!  - заявила Аглая . - Вы, Лебедевские, все немного с придурью. Один Алька вроде нормальный был, но видно частое сидение в бункере всё-таки сказывается...
Подмывало возмутиться, потому как Алька был не просто моим братом, а человеком на которого хотелось равняться , но к горлу подкатила тошнота и я громко икнула.

Аглая метнулась на кухню и явилась обратно со злосчастной кастрюлей. Здесь  уж я не сдержалась и исторгла в неё тётушкино угощение. Потом  долго и мучительно корчилась над этой кастрюлей, выплёвывая всё, чем были наполнены мои внутренности, а Аглая подносила  водички и вытирала липкий пот, обильно струящийся по лицу.

- Как ты меня напугала, -сказала Аглая, когда мы уже  вымылись, убрались и опять легли в постель. -  Это всё от моей стряпни. Форшмак  — форменным дерьмом получился, и ты им просто обожралась!
- Причём здесь форшмак? - удивилась я. - Это всё из-за Толстого...  У меня от него  такой диссонанс... А сейчас вытошнило и стало легче. Мне кажется, что «Я» должно возвратиться.

- Как ты меня напугала, - повторила Аглая, и прижала мою голову к своей груди, - жопа ты с ручкой.
От неё пахло спиртом,  сигаретами и нежностью.
- Сама ты жопа с ручкой, -возразило возвращающееся «Я», после чего я провалилась в безмятежность сна.