Солнце поутру ещё не было столь горячим,
жара ещё не вошла в силу, оттого и дышалось
свободно, легко, отрадно, в полную грудь.
В тростниковом устье речушки Липенки доносился клекот молодых дроздов. В кустах
берегового ивняка, тенькала синичка, по песку
весело насвистывая, бродили крошечные кулички.
Будто родные сёстры стояли рядком осанистые
берёзы на берегу, облитые бисером серебристой росы, освещённые утренним солнцем.
Сосны высокие, с бронзовой корой стояли вразброс, корни бугристые кажутся клубком
ползущих змей.
Вдруг я услышал топот за спиной. Кто это может быть? Лось. Сохатый пересёк тропинку, посмотрел на меня без всякого интереса и скрылся в ближнем сосняке.
В этом сосняке наткнулся на чернику. Кустики
маленькие, усыпаны густо – густо. Я набрал горсть, и ещё горсть, и дело пошло.
Под зелёными кудрями корабельных сосен было так много ягод, что некуда было ставить
ногу, чтобы не раздавить. Колыхнётся кустик
- и черника как бы начнёт светить, мерцать
синими оттенками, льётся свет летних сумерек.
В островке багульника какая – та птичка
запела свою удивительную песенку: «Ви – тю,
Ви- тю ви – жу».
Мне показалось, что она не Витю видит, а
спелые ягоды черники.
Едва заметная тропа терялась между кустами
Гул комаров усиливался, целые чёрные тучи
атаковали лицо.
Впереди, целые полосы солнечных отблесков,
ровно ложились на тропу, скользили по бронзовым стволам корабельных сосен, поднимаясь к кудрявым вершинам. Тетерев
бормотал в чернеющей стенке ельника, словно он на кого – то обиделся и никак
не мог подобрать подходящего слова, чтобы
выразить свой укор.
Солнце припекало. В лесу становилось душно,
как в бане. С разлапистой сосны резко, тревожно вскрикивала сойка « Пи… пи… пи «.
У зачернённого комля копошились в хвое сухой муравьи – трухлявый пень им служил
муравейником. Остро пахло разогретой хвоей,
смолой, багульником.
С возгласом: « Чив – чив – чив»- робко пробовала свой голос малиновка, но у неё что – то не получилось и, она утихла.
В лесу тихо, солнечно, тепло. Над муравейником на шатровой ели, странно мелькает какая – то хлопотливая птичка.
Трудно разглядеть её в густоте ветвей. В тишине звонко раздаётся деловитое постукивание. Дятел.
Слетая с одной ели, он тут же принимается
за работу на другой . Насадив на острый
клюв большую шишку, дятел прилетел на
матёрую сосну, где у него была» мастерская»
для шелушения добычи. И заработал бодро,
уверенно. Подолбил, подолбил и полетел в
другое место.
Широкая просека между сосняками с золотистой корой меня приманивала. Там на
зелёной скатерти мха показались боровики. Иду по тропке меж соснами, попадаются молодые маслята, моховики. На моём пути
- говорливый ручей, с таким зазывным голосом: в нём отражаются бронзовые сосны,
плывущие по поднебесью облака, солнце, летящие птицы.
Я перепрыгнул ручей и вступил на набитую
грибниками тропу. И сразу здесь же, на бровке, встретил первый боровик- внушительного телосложения и коричневый,
словно пропечённый пряник. Нагнулся, присел
возле него, чуть отгрёб хвою, сор, обнажил белую, плотную ножку и – чик, чик под самый корешок.
Какой у боровика пряный запах – так и влился
в грудь, так и взволновал.
На левом краю просеки, глаз засёк какие - то
рыжие пятнышки на светло - жёлтой подстилке. Неужели рыжики? Да рыжики,
и все чистые, без единой червоточинки- славная попалась семейка.
Вот снова, уже в который раз попался боровик.
Какой ядрёный: шляпку, будто выточили из дуба, а ножку из карельской берёзы.
Нет, не оторваться мне от такой увлекательной
охоты – тихой – тихой. Признаться, поначалу я вёл счёт боровикам, но где – то после тридцати сбился со счёта.
По лесу перекаты птичьих голосов. Вот сладко, призывно старается варакушка.
В кустах начинает старательно стрекотать дрозд. И когда я выходил с просеки наткнулся
на редкие кусты малины и набрал целую горсть спелой, сладкой, душистой ягоды – последний привет мелькнувшего лета.