Совесть - имя собственное

Капустин Избранное
                (Из записей Марка Неснова)

                …Но мадонной невидимой совесть
                На любых перекрёстках стоит.
                Е.Евтушенко


 Почему один из лучших учеников нашего класса Женя Есин стал алкоголиком, для многих осталось неразрешимой загадкой, потому что они давно перестали с ним общаться по этой же причине.

Но я никогда не переставал с ним дружить, потому что не умею выбирать друзей по интересам или интересу.

Друзья в моей жизни появляются, как болезни или любовь, сами по себе.

В каждый свой приезд в Николаев я встречался с Женей, потому что он был частью меня самого, и иначе  полноту своего существования я не представлял.

В тот мой приезд он лежал в психбольнице, надеясь, видимо, в очередной раз, на чудо.

Мне он обрадовался, как обычно, и мы уселись на лавочке в небольшом садике, где прогуливались его коллеги по несчастью.

-Наверное, я скоро умру - начал разговор Женя.
-Женя! Тебе всего сорок три. Чего это ты вдруг?
-Да так! Совсем жить не хочется. И так живу уже лишних двадцать восемь лет.
-Почему двадцать восемь? Какая-то некруглая цифра.
-Вот-вот! Тогда это всё и началось.
-Что началось, Женя?

Женя посмотрел на меня внимательно и детским голоском громко спросил:
-Дядя, Петя! Ты дурак?

От удивления я раскрыл рот:
-Так это ты тогда сказал?

Женя обречённо кивнул.

…Нашего завуча и учителя истории звали Петром Ивановичем Сулименко.

Это был высокий и представительный мужчина лет сорока с крупными, приятными чертами лица.

Историю он преподавал очень интересно.

Чувствовалось, что предмет свой он любит и рад тому, что о великих людях и событиях может говорить запросто и даже свысока.

Он очень гордился своим положением завуча и педагога, и очень величаво носил свой коричневый двубортный костюм в светлую полоску с неизменным голубым платком в нагрудном кармане.

В те времена слово «учитель» вообще носило сакральный смысл, потому что мир мы постигали, в основном, от родителей и учителей.

Верили мы учителям без всяких условий, и не сомневались в их гениальности и святости.

Встреча с моей первой учительницей в мясном павильоне на рынке потрясла меня  до бессонницы и оставила чувство разочарования на всю жизнь.

В страшном сне я не мог представить себе, что учителя могут ходить по очередям и варить борщ, как простые смертные.

И хоть мы, как и всякие дети, позволяли себе баловаться и делать учителям разные мелкие пакости, по большому счёту, к учителям мы относились с заведомым почтением и доверием.

Поэтому, когда, вместо рассмотрения темы урока, Пётр Иванович стал рассказывать нам о молодых поэтах, которые  «льют воду на мельницу империалистов», мы тоже, без всякого сомнения, верили в правоту его слов.

Тем более, что он заручился поддержкой самого Никиты Сергеевича Хрущёва, который дал гневную отповедь этим молодым клеветниками на партийном Пленуме ЦК КПСС.

Развивая свою мысль о том, что литература несёт в себе много опасностей для неокрепших детских душ, Пётр Иванович обрушился на русскую народную песню «Коробочка», где, по его словам, идёт открытая пропаганда и поощрение проституции.

Он уже начал говорить о том, что нужно бы написать в Москву и потребовать запрета трансляции по радио этой песни, когда из заднего ряда громкий детский голосок произнёс, ушедшую в народ, фразу из фильма «Серёжа»:

«ДЯДЯ ПЕТЯ! ТЫ ДУРАК!?»

Историк замер, как будто его на бегу сразило пулей.
      
Он стоял, молча, минут пять.

Но мне эти минуты показались вечностью и запомнились до конца жизни.

Ещё минуту назад наш учитель, выглядел гордым римским патрицием.

А тут он  стал как-то медленно оседать, сдуваться и становиться всё меньше и меньше.

Никого, ни о чём, не спрашивая, он как-то неуклюже повернулся на негнущихся  ногах и, шаркающей походкой, пошёл к двери, унося на себе коричневый костюм, который в одночасье превратился из элегантного наряда в бесформенный мешок.

В учительской у Петра Ивановича случился разрыв сердца, как тогда называли инфаркт, и по дороге в больницу он скончался, не приходя в сознание.

Дирекция школы допрашивала всех нас о том, что же произошло на уроке истории, но никто толком ничего объяснить не мог.

А кто сказал детским голоском сакраментальную фразу, отправившую в могилу завуча, так и осталось тайной для всех нас.

Потом мы часто вспоминали Петра Ивановича.

И то, что он никогда, никого не наказывал.
И то, что он не поставил никому ни одной двойки.

И то, что человек он был хороший, а мы все гады и сволочи.

С тем и закончили мы 8-й класс и разошлись по разным учебным заведениям, потому что наша школа была восьмилеткой.

Почти никого я по жизни из соучеников не потерял, но никто и никогда не признавал за собой вины в смерти нашего историка.

И вот через тридцать лет бывший отличник и спортсмен Женя Есин, которого меньше всех можно было подозревать в той шутке, признался мне, что всю свою жизнь он не может спать спокойно из-за этой нелепой смерти.

И что причина его алкоголизма тоже во многом из-за этого.


Умер Женя через три года от запущенного туберкулёза.