Дама-кардиналистка грохнулась в обморок, братья-экладисты (или как их там) свалили, утащив с собой аббатису, а мы с Луизон занялись дальнейшим обустройством Тамплемарской обители.
Луизон…Помню, как я в первый раз ее увидела. На ней было зеленое платье, из очень дорогой ткани, украшенное вшитыми золотыми нитками, плотное, закрывающее фигуру от пят до горла, белые перчатки из тонкого муслина, маленький медальон с часиками из белой платины, на золотой цепочке, шелковый, украшенный бархатом, шарф на шее, муфта из черного меха…Просто удивительно, что этакая особа оказалась в наших краях, одна и без провожатых, а время было позднее.
Ну, я подошла и сказала:
-Давай сюда твой кошелек, и часы, и муфту.
Очень спокойно, без тени страха Луизон передала мне требуемое, и когда я уже собиралась валить с добычей, она непринужденным, уверенным движением взяла меня за руку и начала говорить. Я слушала полчаса, и потом всё вернула ей, и сказала:
-Я пойду с тобой, а ты будешь говорить, что делать.
Это слабые так и эдак прикидывают, раздумывают, а потом ничего не делают. А сильные люди сразу бросаются в тот омут, который понравился, на то мы и сильные. Так мы с тех пор и скитались вдвоем, ввязываясь в истории вроде той, что сейчас разворачивалась под сенью Тамплемарского монастыря.
В общем, Луизон собрала всех монашек, и сказала:
-Устав вашего ордена позволяет самим выбрать настоятельницу. Сестра Гертруда молода, но устав не оговаривает возраст настоятельницы. Она разумна и трудолюбива, под ее властью не будет ни злоупотреблений, ни жестокости.
Она говорила повелительным тоном, все ее знатные предки словно стояли за ее спиной. Мне даже не пришлось идти бить морду тем, кто не согласится.
Даму мы перенесли на постель в одну из келий. Она казалась такой трогательной и беззащитной, пока пребывала в бессознательном состоянии… Одна из сестричек хотела переодеть ее, чтобы ей удобнее было приходить в себя, и вдруг позвала всех:
-Смотрите, на ней выжжена лилия.
-Клейменая, клейменая, - пошел ропот по монастырю, и теперь уже все с брезгливым ужасом смотрели на эту женщину. Вот тут новая настоятельница нас удивила.
Гертруда сняла кишнот, стянула через голову рясу и открыла свою сильное, натруженное тело. На ее плече горела такая же лилия.
-Чего смотрите? - сквозь зубы сказала она. - В нашем селении жрать было нечего, я должна была хотя бы себя кормить сама, чтобы не быть в тягость родне, иначе мои младшие братья умерли бы с голода. Приходилось и телом торговать, и воровать. А воровать я не умею, вот и попалась. Потом уж смекнула постриг принять. Не судите, да не судимы будете.
В общем, мы закрыли плечо спящей даме, мать-настоятельница снова облачилась в рясу, и больше о том никто не вспоминал.
А спящую даму мы с Луизон увезли из монастыря. Но это была уже другая история.