http://proza.ru/2021/09/23/955
Матери, у которых забрали детей, пытались узнать, куда их увезли.
«Ваш сын в интернате в провинции Манитоба», — отвечали им в мэрии. — «Ваш ребёнок в Квебеке», «Ваши дети в Британской Колумбии. Им повезло: там тепло»… — и только на мой вопрос ответа не знал никто.
Наши женщины сильные: иначе не выжить.
С первых разумных дней слова "Ниак кулалик!" (Никогда не сдавайся!) для нас не просто слова.
Мы преданы дому, семье и обычаям предков, и многое из того, что умеют мужчины, можем делать и мы.
Не женщины ли воспитывают смелых мужчин? Не они ли утешают их при неудачах?
Давным-давно мы с Нануком построили на берегу Залива свой первый дом: как положено, на расстоянии брошенного камня от кромки воды. Нанук охотился тогда на тюленей, и я научилась бить их не хуже, чем он. И собаки бежали уверенно, если я управляла упряжкой.
Мы сильные.
Мы выдержим многое.
***
Я бродила по опустевшему неуютному дому не в силах заставить себя чем-то заняться.
Брала в руки крохотный жёлтый каяк с узким как лезвие гарпуном: Нанук вырезал его из моржового бивня, когда Тулимаку исполнился год.
Прижимала к груди забавную куклу и плакала, вспоминая, как шила из шкуры тюленя крохотные парку, маклаки и карлик*.
Гладила иглу из мыльного камня: подарок сыну на пятилетие; разговаривала с инукшуком*, который построили сын и отец.
Кормила собак и спрашивала Уолфа, любимца сына: «Где твой друг Тулимак?» Собака печально заглядывала мне в глаза и вздыхала как человек.
Как я могла отпустить в никуда восьмилетнего мальчика? Как могла доверить его даже другу? И что я отвечу мужу, когда он вернётся к остывшему очагу?
Горе поглощало меня постепенно: немели руки, не слушались ноги, в голове всё чаще стоял туман. Я просыпалась от ужаса: прелый, отвратительно пахнущий мох окутывал всё моё тело. Было трудно дышать, путались мысли, в глазах темнело, и был только страх: это гадкое скользкое существо — или дух? — убивает меня. Страх рос, затмевая горе, и я не знала, что хуже: моё горе или этот страх.
Я молила духов о помощи, но помощи не было, и я решила уйти туда, где ни горя, ни страха: только ветер и тундра. Я не боялась встретить дикого зверя или, что хуже, человека злой крови: страшен был только мой страх.
Уже пуночки потянулись на юг, полетели снежинки… скоро задует дедушка всех метелей, и нужно спешить.
***
Два Солнца я шла по заснеженной тундре.
Против меня было всё: топкий мох, шуршащие листья под первым снегом, болота и холод. Я слышала – или чудились вдалеке? — стоны снежной пурги.
Тундра не любит, чтобы её беспокоили, и я тихо готовилась к встрече с Уводящим по снегу. А может быть, сама была Уводящей по снегу?
Я споткнулась, перешагнув через собственную могилу, и упала на снег — мягкий и тёплый. Закрыла глаза, но не смогла их открыть: яркий свет ударил в лицо. Он был страшен и невыносим, но как клин вышибают клином, так страх перед этим испепеляющим светом выжигал мой страх перед собственным горем.
Всемогущий Дух Инуа пришёл мне на помощь.
В окнах дома был свет, приветственно лаяли накормленные собаки, и пылал малиновым жаром очаг.
***
Сильный мужчина — сильный во всём.
Нанук не сказал мне ни слова упрёка. Мы старались жить, как и раньше: муж готовился к весенней охоте, я занималась хозяйством.
Мы верили, что Тулимак жив, что Тактук, всегда удачливый и осторожный, не оставил его. Никто не видел их мёртвыми, а значит, когда-то они постучат в нашу дверь.
***
В начале мая примчалась Анани: прошёл слух, что Тактука видели в Лэйк Харборе — крохотном поселении на берегу Гудзонова залива в ста двадцати километрах от Икалуита.
Сто двадцать километров? Я помчалась бы и на север Баффиновой Земли!
И как я сразу не догадалась, что именно туда поедет Тактук спасать Тулимака! Каких-то несколько дней на верной упряжке, и я прижму своего сына к груди! Жаль, что Нанук на охоте и не может поехать со мной.
На сборы хватит и пары дней: еда, корм собакам, тёплые шкуры — ночами холодно; компас, кудлик — старая лампа из мыльного камня, ей уже сотня лет, а она ещё служит! — снегоступы на всякий случай, одежда нам с сыном…
Анани знала, что я сразу начну собираться в дорогу, и привезла мне мактак, пеммикан* и мороженую рыбу собакам.
***
И в снегах бывает тепло, и в жару колотит от холода.
Истосковавшиеся за долгую зиму собаки бежали быстро и весело; пролетали на север пуночки и канадские гуси, блестел ещё не растаявший снег да чернели высокие инукшуки-вехи: одна рука указывает в сторону Икалуита, другая — на Гудзонов Залив.
Скоро наступит короткое лето: зацветут камнеломки и землю покроет ковер из цветущих мхов…
***
Жизнь не всегда улыбается: я ходила от дома к дому, расспрашивала всех, кого видела, но никто не встречал в Лэйк Харборе незнакомых мужчину и мальчика.
Обратный путь был невесел.
Ниак кулалик! — уговаривала я себя. — Ниак кулалик… Лэйк Харбор не единственный посёлок на острове, и я доберусь даже до Пангниртунга*, только бы знать, что там видели Тулимака.
Тускло светило солнце, кружились нередкие в мае снежинки, и собаки, услышав команду «Домой!», бежали довольно резво. Я задремала.
Очнулась от странного гула. Он нарастал, приближаясь, и казалось, что cтонет земля. Собаки стояли, прижавшись друг к другу. Я кричала, упрашивала их бежать, но даже преданный Уолф не трогался с места. Начинало темнеть.
Много вещей вокруг, о которых мы мало знаем. Они не любят, чтобы их беспокоили, и я зарылась в оленьи шкуры и стала ждать неизвестно чего.
До Икалуита оставалось немного: несколько часов назад мы промчались мимо предпоследнего инукшука, ещё один — и дом совсем рядом.
Начался снегопад, подул северный ветер, и неистово пела тундра.
***
Я не знаю, почему рванули собаки.
Может, их напугал Кивигток? Когда-то он был человеком, но не смог свернуть с тропы злобы и превратился в зверя: бродит веками по тундре и пугает людей и собак.
Собаки рванули — и я выпала из саней.
Надо мной — чёрное небо в рваных клочьях пурги, вокруг снежная тундра–пустыня: ни крова нет, ни еды. На мне тёплая парка и шапка да в кармане два куска пеммикана. Я — пленница белой пустыни… но — Ниак кулалик! — пойду вперёд сколько хватит сил.
Я наткнулась на тонкие палочки*, но озябшие руки не слушались, и разжечь костёр было нечем. Я боялась ослепнуть: от снежной слепоты одно лечение — несколько дней в темноте. У меня не было этих дней.
Я упрямо брела вперёд, и тундра сжалилась надо мной: гул затих, снегопад прекратился, и я вскрикнула, ударившись обо что-то большое. Инукшук! Спасительный инукшук перед домом…
А потом я услышала лай собак и упала без сил.
***
Меня спасла сестра.
Когда собаки вернулись с пустой упряжкой, Анани отправилась мне навстречу.
Она рассказала, что три дня назад промчался Великий буран*. Он затронул Икалуит: намёл сугробы с метр высотой, разломал ступеньки домов, снёс много крыш. В посёлке до сих пор ни воды, ни света. Я шла южнее, и тот жуткий гул был всего лишь отголоском бурана.
***
Один раз мне помог Инуа. Потом пожалела Тундра.
Ждать ли помощи в третий раз?
---------------------------------
* Примечания:
Парка, маклаки и карлик — тёплая куртка, сапоги из оленьей шкуры и тёплые брюки.
Инукшук — каменная фигура в виде человека: указывает направление, пути миграции карибу или предупреждает об опасности.
Мактак, пеммикан — замороженное китовое сало и застывшая в форме плитки смесь кипящего оленьего жира, вяленой оленины и ягод.
Пангниртунг — посёлок на северо-востоке Баффиновой земли.
Тонкие палочки — так инуиты называют карликовые ивы.
Великий буран или Великая пурга (Great blizzard) — снежный шторм, сопровождающийся резким похолоданием, практически нулевой видимостью и скоростью ветра до 140км/час.
----------------------------------
Фотография Владимира Алексеева — "Пурга" .
http://proza.ru/2021/10/13/114