«Спектакль, спектакль!» — проносилось в моей голове. Я ещё немного постоял перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя и как сидит на мне мундир.
— Подумать только, как может выглядеть повседневная форма, если её тщательно привести в порядок, да только ради этого стоило навестить любезного сеньора Фернандеса. А сапоги до такого блеска мой слуга ещё никогда не доводил. Ну что же, придётся устроить ему взбучку.
Ещё раз пристально взглянул в зеркало и отметил, что к такому бравому виду неплохо было бы побриться, но тут же вспомнил, что нахожусь здесь совсем по другой причине, чем званый ужин.
— Ладно, и так сойдёт, спектакль так спектакль, — произнёс я вслух и вышел из комнаты.
Открыв дверь, я лишь смог сделать первый шаг, как чуть не наскочил на шкафоподобного слугу. Причём он не только загораживал мне путь, но и лишал какой-либо возможности обойти его.
Оценивающе и с какой-то ухмылкой несколько секунд он взирал на меня сверху вниз и затем громоподобным голосом произнёс:
— Сеньор лейтенант, сеньор Рауль хочет видеть вас, — сделал шаг назад, уступая мне дорогу и указывая рукой, куда мне стоило направиться.
Далее всё происходило согласно сценарию. Войдя в кабинет, я застал душещипательную картину: на небольшом диванчике сидели Рауль и Франсуаза. Как и положено оскорблённой женщине, Франсуаза горько рыдала, уронив голову на плечо драгоценного супруга. Тот же, нежно обняв супругу, говорил ей что-то утешительное, при этом оба не обращали никакого внимания ни на меня, ни на вошедшего слугу.
— Добрый день, сеньор Рауль!
Продолжая не замечать моё присутствие, сеньор Рауль с картинной нежностью поцеловал супругу в макушку и произнёс первую фразу.
— Успокойся, дорогая, тебе сейчас же необходимо прилечь и отдохнуть, — и обратился к слуге. — Хорхе, позови Анхелику, пусть она позаботится о сеньоре.
Это картинное пренебрежение мной слегка начало выводить из себя, порождая в голове мысли, совсем далёкие от спектакля. «Напыщенный хлыщ, проклятый ростовщик, дряхлый...» — и тут мои мысли прервал голос Хорхе, который подобно громовому раскату, открыв дверь кабинета, позвал служанку.
— Милостивый сеньор! Не угодно ли вам объяснить, зачем вы меня пригласили и...? — мне не дала договорить вошедшая служанка, которая, увидав плачущую хозяйку, громко вскрикнула, бросившись перед ней на колени.
— Анхелика, перестань причитать и помоги сеньоре, ей необходимо отдохнуть. Дорогая, сейчас тебя проводят в спальню, прими сонных капель и постарайся поспать.
Лишь после того как хлопнула дверь за ушедшими женщинами, сеньор Рауль наконец-то вспомнил о моём присутствии. Повернулся в мою сторону и пристально, не моргая, стал смотреть на меня взглядом, полным раздражительного пренебрежения, слегка искривив губы, словно от зубной боли, и всем видом старался показать, как ему неприятна моя компания.
От пренебрежения ко мне, от этого надменного взгляда, я вдруг почувствовал какой-то прилив ненависти к этому напыщенному индюку, и кровь вдруг забурлила во мне, отдаваясь болезненным стуком молоточков в моих висках.
Я сильнее сжал эфес своей сабли и уже стал представлять, как я сейчас выхвачу её и проткну этого старого козла, но очередной стук в дверь, к счастью, отвлёк меня от этой мысли. Вошла служанка и сообщила, что сеньора пожелала уединиться в саду.
— Пусть будет так, Анхелика, но всё равно будь рядом с ней, она сейчас в таком состоянии, что неизвестно, что с ней может случиться.
Как только хлопнула дверь за ушедшей служанкой, опять повисла какая-то вызывающая тоску тишина. Рауль всё так же презрительно и надменно смотрел на меня, разве что в его взгляде добавился намёк на то, что нездоровье сеньоры имеет прямое отношение ко мне. Если бы не служанка, я не знаю, смог бы ли я сдержать себя от этого опрометчивого поступка, но её упоминание о сеньоре вернуло меня к реальности, а в мыслях опять пронеслось: «Спектакль, это всё спектакль». И мне ничего не оставалось, как глубоко вздохнуть несколько раз, чтобы хоть как-то успокоиться. Неизвестно, как долго бы продолжались наши взаимные гляделки и к чему бы это привело, но сеньор Рауль, видимо, посчитал, что я нахожусь в нужном состоянии, чтобы начать со мной беседу.
— Не могу не ответить на ваше приветствие, хоть, поверьте, мне это весьма неприятно. Я надеюсь, вы заметили, что моя супруга пребывает в ужасном душевном состоянии. И всё же, доброе утро, милостивый сеньор лейтенант!
— Поверьте, я не меньше удручён и искренне сожалею о состоянии вашей супруги, но при чём здесь я и о чём вы собираетесь со мной говорить?
— Прошу присесть. Разговор, я полагаю, у нас будет долгим и, покуда вы в моём доме на правах гостя… — он опять скривил губы, как будто от приступа зубной боли, показывая, как неприятна ему даже эта фраза. Но негоже хозяину заставлять гостя стоять.
Я прошёл и сел на указанный мне стул возле письменного стола, затем сеньор Рауль медленно и с достоинством обошёл стол, сел с другой стороны и скрестил руки на груди. И прежде чем начать разговор, ещё раз одарил меня взглядом, полным неприязни.
— Так вот, любезный мой лейтенант, не далее как вчера из самых чистых побуждений я пригласил вас составить мне компанию и отобедать. А затем на правах доброго друга я пригласил вас к себе в дом, чтобы познакомить вас со своей супругой и та воочию смогла бы увидеть героя, о котором уже неделю гудит вся Ла-Салина. Но бравый лейтенант не проникся уважением к нашим светлым помыслам и, пребывая в подпитии, нахамил мне уже в таверне. Я же со своей стороны, чувствуя вину, что это я вас напоил, бросился на ваши поиски и нашёл вас в одной из сомнительных забегаловок, но вы уже пребывали в неприлично пьяном состоянии. Так как я полагал, что в вашем состоянии всё же виноват я, а также в полной ответственности за вас, если с вами что-нибудь случится, мне стоило большого труда убедить вас отправиться ко мне домой, где бы вы могли прийти в себя. И что же в итоге? А в итоге мы имеем форменный погром, что вы учинили в гостиной, и при попытке вас успокоить вы дерзко нахамили мне, но это мелочи! Вы посмели весьма нелестно отозваться о моей супруге, вы посмели называть её так, что даже завсегдатаи борделей покраснели бы от стыда! Боже мой, моя Франсуаза, она же немедленно лишилась чувств: женщина с чуткой и ранимой душой, которой посвящали стихи поэты, а художники толпами обивали пороги, чтобы иметь честь рисовать её портрет. И тут она слышит в свой адрес поток нецензурной брани и эпитетов. Я даже не могу представить себе, как она не сошла с ума от всего этого?!
Рассказанное Франсуазой лишь только вызвало ухмылку у меня, но то, что я услышал от Рауля, не на шутку ввергло меня в шок. Я напрочь забыл, о чём мы договаривались с Франсуазой, чувство невероятного стыда овладело мной.
Мысли в голове путались: «Если даже хоть часть из того, что он сейчас мне поведал, правда, то...». Мне стало вдруг трудно дышать, и я расстегнул верхнюю пуговицу кителя. В голове был какой-то сумбур, мысли путались, и я никак не мог найти слова в своё оправдание. Весь красный от стыда, я не моргая смотрел на Рауля как кролик на удава. Я боялся отвести взгляд, тем самым дав понять, что я виновен во всём и признаю всё то, что он только что озвучил. Он же, словно удав, продолжал на меня пристально смотреть, пытаясь разгадать, что творится в моей голове. Я, невольно моргнув, посмотрел поверх головы моего собеседника, и мой взгляд вдруг выделил висящую картину, где была изображена чета Фернандес. Сам Рауль Фернандес был явно моложе, сидел в кресле, а позади него, положив ему руку на плечо, стояла несравненная Франсуаза Фернандес. Неизвестно откуда появившийся солнечный зайчик упал на лицо Франсуазы, и мне показалось, что она подмигнула мне с картины. Я моргнул, как бы пытаясь уйти от этого наваждения, и тут вдруг почувствовал, что мои мысли приняли нужное направление. Я сразу же вспомнил, как подмигнула мне плачущая навзрыд Франсуаза, вспомнил всё, что она мне сегодня говорила, всё до последнего слова. «Спектакль, конечно же, спектакль».
— Уважаемый сеньор Рауль Фернандес, я весьма сожалею обо всём здесь произошедшем, я также прошу вас принять мои самые искренние извинения. Прошу вас не судить меня строго и заверяю вас, что готов любым способом постараться загладить свою вину перед вами, и особенно перед вашей супругой!
— Надо же, вы наконец-то запомнили, как меня зовут! Мне достаточно ваших устных извинений, но вот моя супруга, я даже, право, не знаю.
— Сеньор Рауль, прошу вас, помогите мне! Я, право, не знаю, как мне быть и чем заслужить её прощение, — и умоляюще взглянул на него, а в мыслях было одно: «Спектакль, старый козёл, будет тебе спектакль».
— Ну что же, мой дорогой лейтенант, я чувствую всю глубину вашего раскаяния, поэтому весь разговор с супругой и заботу о её душевном состоянии возьму на себя, освободив вас от каких-либо обязанностей и хлопот. Хотя, должен вам заметить, это выльется мне в кругленькую сумму.
— Сеньор Рауль, сеньор Рауль, я так вам благодарен! Если вдруг вам понадобится моя помощь, лишь намекните, и моя сабля и пистолеты будут к вашим услугам.
Я постарался изобразить на своём лице полнейшее раскаяние, и, видимо, тем смог убедить его в том, что я дошёл до нужного состояния. Он перестал смотреть на меня неморгающим, проницательным взглядом, и его вид с надменно презирающего вдруг сменился на более доброжелательный, как будто старый взрослый человек уже простил нашкодившего юнца, но всё ещё пытается преподать ему урок поведения.
— Ах, молодость, молодость! Беда лишь в том, мой юный друг, что вы неосмотрительны в употреблении вина. Поверьте мне, вам стоит быть более воздержанным, заглядывая в кувшин. Ну да ладно! Сам не безгрешен, и раз уж мы пришли к мировому соглашению, то не смею вас более задерживать.
И он поднялся, протягивая мне руку для дружеского рукопожатия, чем снова внёс сумбур в мои мысли: «А доспехи? Он ничего не сказал о доспехах?» Но я так же поднялся и протянул ему руку в ответ.
— Всего хорошего, сеньор Рауль, — и направился к двери, где шкафообразный слуга любезно открыл дверь, приглашая меня на выход.
— Одну минуточку, мой юный друг, вы сказали, что при случае я могу рассчитывать на вас?
— О да, сеньор, я от своих слов не отказываюсь, только дайте знать, и моя сабля и пистолеты в вашем полном распоряжении!
— Ох, ну что вы, я мирный человек, и вряд ли мне подобное понадобится, но вы всё же можете оказать мне одну маленькую любезность.
— Всё, что угодно, сеньор! Чем могу быть полезен?
— Какой у вас бравый вид, вы прирождённый воин! Я даже не сомневаюсь, что, случись со мной беда, вы первый придёте на помощь, чтобы покарать обидчиков, но у меня просьба другого плана. Я, как бы вам это объяснить, страстный коллекционер старинного оружия и всего, что с этим связано. А как мне известно, вы обладатель старинных предметов — кирасы и нагрудника.
— Ах да, я припоминаю, вы как раз хотели со мной обсудить это вчера в таверне.
— Да, да, именно это я и собирался сделать, но, к сожалению, провидению было угодно спутать все карты.
— Так вы хотите, чтобы я отдал их вам в знак примирения?
— О нет, мой юный друг, что вы, что значит отдать? Я прекрасно знаю, как они вам достались, поэтому я хотел бы вам предложить за них некую сумму, так сказать, в виде небольшого подарка за храбрость и доблесть!
— Ну, я не вижу причин отказа! Вам всего лишь нужно прислать своего слугу, и я ему немедленно же их отдам.
— Прекрасно, мой дорогой лейтенант, тогда давайте же оформим сделку и покончим с этим.
— Сеньор Рауль, мне достаточно вашего слова, что вы заплатите мне, присылайте слугу и радуйтесь вашему новому приобретению.
— О, сеньор Педро, я нисколько не сомневаюсь в вашей честности и благородстве, а также готов поклясться, что тоже отвечаю за каждое своё слово. Но поскольку я всё-таки финансист, то не сочтите за трудность оформить нашу сделку у нотариуса. Я скажу даже более: нам никуда не нужно идти с вами, так как я пригласил своего поверенного в делах, нотариуса сеньора Трухильо отобедать сегодня со мной. Хорхе, пойди, посмотри, не пришёл ли сеньор Трухильо, и скажи Анхелике, чтобы принесла нам вина и фруктов. А я, с вашего позволения, отлучусь на минутку проверить сеньору Франсуазу.
И только что улыбающееся лицо Рауля вновь приняло наигранно страдальческий вид.
Отпивая маленькими глотками вино, я мысленно вёл беседу сам с собой: «А что в принципе произошло? Да ничего особенного, сейчас продам этому к…, а почему козлу? Весьма приятный старикан заплатит мне сотню за этот ржавый хлам, и все останутся довольны. Глотнув ещё вина, я опять посмотрел на картину, что висела напротив меня. Сеньор Рауль всё так же гордо восседал, а вот в облике Франсуазы мне показалась какая-то укоризна.
«Ах да, Франсуаза», — пронеслось в моей голове, я же совсем забыл о ней, затем расплылся в улыбке, вспомнив нашу близость. И тут словно меня окатили холодной… «Я же обещал ей половину». А это уменьшает мою долю до пятидесяти реалов. И, не сдержавшись от раздражения, продолжил свой монолог уже вслух.
— Чёрт! Зачем я послушал её, старик и так готов раскошелиться без всяких проблем, а теперь придётся с ней делиться. Она, конечно же, хороша в постели, но сто реалов за близость с ней — это уже чересчур. Да никакая самая роскошная шлюха не стоит таких денег! Зачем я только послушал ее… Мода, мода! Чёрт, чёрт! Ну сколько же раз мне говорили, чтобы я не слушал этих женщин, ведь ничего, кроме проблем, они более не способны создать.
Закончив последнюю фразу, я опять невольно взглянул на картину, и мне показалось, что глаза Франсуазы блеснули холодом, как недавно в спальне, когда я отказывался её слушать. А затем укоризненно, как будто она мне хотела сказать: «Эх вы, сеньор Педро, а ещё офицер и дворянин!» Я зажмурился и потряс головой, как бы пытаясь избавиться от этого наваждения, но всё равно почувствовал, как холодок пробежал по моей спине от одной мысли, что нарисованная мадам Фернандес могла меня не только слышать, но и читать мои мысли.
— Бррр! Нет, бред какой-то!
— Сеньор лейтенат, а вот и мы!
В комнату вошёл Рауль в сопровождении какого-то сеньора в чёрном облачении, всем видом напоминающего крысёныша.
— А вот наш уважаемый сеньор Трухильо! Он человек дела и всегда носит с собой всё необходимое, чтобы засвидетельствовать любую, даже самую немыслимую сделку.
Крысёныш поклонился и улыбнулся мне, чем стал более похож на маленькую крысу, которая почувствовала кусок сыра. Затем быстро разложил свои письменные принадлежности и, достав какую-то бумагу, сразу же перешёл к чтению.
— Я, лейтенант королевских войск Педро Гарсия Мендоса, подтверждаю своё согласие на продажу и передачу во владение следующих предметов сеньору Раулю Хосе Фернандесу. Предмет первый — кираса, отделанная серебром, на внутренней стороне которой стоят клеймо толедского союза оружейников и дата — 13.II.1520-1. Предмет второй — нагрудник, отделанный серебром, на внешней стороне которого изображён герб дома Веласко, а на внутренней стороне которой стоят клеймо толедского союза оружейников и дата — 13.II.1520-2. Согласно параграфу...
Его монотонное чтение с перечислением пунктов, параграфов и правил начало надоедать. Я уже пребывал в нетерпении получить деньги и уйти отсюда.
— Если вcё перечисленное является верным и у обеих сторон нет никаких возражений, то, сеньор Рауль, прошу вас озвучить сумму для внесения в договор. Также, сеньоры, прошу поставить ваши подписи. Итак, какова сумма сделки?
— Пятьдесят э...
Прервав Рауля, я не дал ему договорить. Только услышав цифру пятьдесят, я мгновенно поделил её пополам, и получалось, что мой резон во всём этом спектакле — лишь двадцать пять реалов! Каких-то двадцать пять реалов, которые я спокойно мог получить, продав доспехи любому старьёвщику.
— Сеньор Педро! Что вы себе позволяете, что за комедию вы тут ломаете?!
— Сеньор Рауль, а не кажется ли вам, что цифра пятьдесят совершенно неуместна в оценке моей доблести и храбрости?
— Сеньор лейтенант, это очень даже приличная сумма и...
— Ну тогда поезжайте сами к индейцам и предложите им продать вам что-нибудь.
— Сеньор лейтенант, вы забываетесь, вы уже...
— Вы, сеньор Рауль, хотите сказать, что можете купить офицерскую честь за...
— Заткнись, щенок, и не изображай тут из себя героя и заступника чести! Хороша же ваша честь была вчера. Мне глубоко плевать на вашу храбрость и доблесть, но у вас есть товар, а я хочу его купить. Так вот вам моё последнее слово, и пусть вам это станет хорошим уроком. Трухильо, впишите сумму тридцать и радуйтесь, несносный мальчишка, что вы хоть что-то получите! — пристально взглянул мне в лицо и залился смехом.
Я попытался вскочить со стула и выхватить саблю, чтобы приставить остриё к глотке этого негодяя, что посмел посмеяться надо мной. Но на мои плечи вдруг легли ладони слуги, и он просто впечатал меня в стул обратно, лишив какой-либо возможности двигаться.
— Ха-ха-ха, мальчишка! Может, ты ещё хотел меня тут попугать своей сабелькой? Ха-ха-ха… Хорхе, попридержи нашего горячего лейтенанта! А чтобы он быстрей остыл, я кое-что ему покажу.
Достал из кармана какой-то листок, и прежде чем начать читать, несколько секунд пристально, не отрывая взгляд, с видом триумфатора, смотрел на меня.
— Я, лейтенант Мендоса, в течение трёх месяцев, обещаю погасить мой карточный долг капитану Санчесу в размере шестидесяти реалов. Написано мною такого-то числа, при лейтенантах таких-то. Итак, юноша, судя по этой долговой расписке, последний день выплаты долга — завтра! — и опять засмеялся, увидав, как моё только что красное от гнева лицо стало медленно бледнеть.
— Откуда у вас это?
— Обладатель этой долговой расписки любезно перепродал мне её за тридцать реалов. Так как не был уверен, что вы погасите свой долг вовремя, да и погасите ли вы его вообще. Как там у вас, у офицеров, карточный долг, долг чести, — последние слова доставили ему явное удовольствие, и сеньор Рауль опять залился громким смехом.
По-крысиному, как-то икая, хихикал нотариус, громко, по-лошадиному, заржал слуга. Это было фиаско! В таком беспомощном положении я ещё никогда не находился и ни разу не испытывал столь сильного унижения. На мгновение я почувствовал, что давление на мои плечи ослабло, видимо, слуга уж сильно увлёкся остроумной шуткой своего хозяина и потерял бдительность, полагая, что я уже ничем не опасен.
Воспользовавшись этой паузой, я немедленно повернулся в его сторону и ударил его в пах локтем. Смех слуги оборвался и перешёл в какой-то клёкот с подвыванием. Согнувшись пополам и придерживая руки ниже живота, он смотрел на меня глазами, полными ненависти, говоря своим взглядом, что мне теперь конец.
Ждать, когда уймется боль у Хорхе, я не собирался. Поэтому освобождённый от его объятий, я спокойно встал, взял кувшин с вином, стоящий на столе, и со всей силы опустил на голову слуги.
И несчастный цербер сеньора Рауля, непроизвольно хрюкнув, медленно повалился на пол. Убедившись, что Хорхе пребывает в бессознательном состоянии, я медленно повернулся к сеньору Раулю и к удивлению отметил, что он нисколько не напуган. Да, на его лице появился оттенок изумления, но не страха. Я бросил быстрый взгляд на нотариуса, чтобы убедиться, что он ничем мне не угрожает. Но он всё так же, излучая одну из своих крысиных ухмылок, сидел, держа договор в одной руке и перо — в другой, смиренно ожидая, когда сиятельные сеньоры соблаговолят поставить свои подписи и он наконец-то сможет высчитать свой интерес от сделки.
Я вернул свой взгляд обратно, но за то мгновение, что я потратил на нотариуса, лицо Рауля из лёгкого обалдения превратилось в злобную гримасу с налитыми кровью и выпученными глазами. Он привстал из своего кресла, опираясь руками на стол, и тут же разразился отборной бранью, брызгая слюной при каждом произнесённом слове.
— Мальчишка! Что вы себе позволяете!? Вы самым немыслимым способом, находясь в чужом доме, ведёте себя как последняя неблагодарная скотина, оскорбляя хозяев и нанося урон их имуществу. Моё терпение лопнуло! Я немедленно вызову слуг, и пусть они вас вышвырнут из дома вон. А завтра же весь Санто-Доминго будет знать об этом скандале и беспорядке, учинённом вами в моем доме!
Я оборвал его на полуслове, вытащив саблю и коснувшись остриём его груди.
— Слуг… — это всё, что он успел произнести, и застыл с занесённой рукой, держащей колокольчик для вызова прислуги.
Продолжая держать саблю, направленную на Рауля, я с удовольствием отметил, что налитые ранее бешенством глазки так же и остались выпученными, но на его лице уже был отпечаток страха.
— Лейтенант, вы не смеете! Вы не смеете мне угрожать!
— Отчего же, мой достопочтенный сеньор Рауль, очень даже смею! Или вы считаете, что можете оскорбить офицера и дворянина просто так?
— Но... Но сеньор, это вы сами вынудили меня к такому поступку. Я же всего лишь пытался предложить вам выгодную сделку.
— Ну да, от умасливания до оскорбления, лишь бы совершить выгодную сделку. Ах да, что можно ещё ожидать от торгаша, который готов любым способом заработать!
— Вы не смеете меня так оскорблять! Я идальго и, так же как и вы, обладаю дворянским достоинством! Остановитесь, граф! Или вам ещё мало оскорблений, нанесённых мне, моей супруге, и урона моему имуществу?
Услышав, что он идальго, я немного опешил, отвел саблю в сторону и опустил, но не убрал её в ножны. «Дворянское достоинство» — эти слова меня немного смутили. Я уже было представил себе, как проучу этого торгаша и что при виде обнажённого оружия он будет умолять о пощаде, но он дворянин. «Дворянин!» — повторил я про себя ещё раз, пытаясь найти лазейку, чтобы выпутаться из этого неловкого положения. «Так это же прекрасно, что он дворянин!»
— Итак, милостивый сеньор Рауль! Только что Вы имели честь заявить, что у меня нет чести и достоинства, и моё поведение не достойно звания офицера! И всё, на что я способен — это только оскорблять достойных людей и наносить урон их имуществу?! Эй, Трухильо? Я ничего не забыл?
— Всё так, сеньор!
Похоже, нотариуса, кроме сделки, ничего более не интересовало, и он готов был быть и поверенным и свидетелем всего чего угодно, лишь бы была возможность заработать.
— Но, Трухильо, это же не правда! Я не говорил такое, что сеньор Педро лишен чести и достоинства.
— Любезный Рауль, помолчите и слушайте! Раз вы дворянин, то за нанесённое вам оскорбление, вы должны вызвать меня на дуэль, не так ли?
— Да, но… — он не договорил и, в момент как-то обмякнув, бесформенной массой упал обратно в кресло.
— Никаких «но»! Если у вас не хватает смелости и чести дворянина вызвать меня на поединок за нанесённое вам и вашей супруге оскорбление, то… То тогда я вас вызываю и требую немедленной сатисфакции! Последнее, что я смогу предложить вам, это выбор оружия. А вы, Трухильо, позовите кого-то из прислуги, чтобы засвидетельствовать честность нашего поединка!
— Один момент, сеньор лейтенант! Я готов быть даже сам свидетелем, но во всем должен быть интерес.
— Прекрасно, Трухильо, в случае моей смерти всё моё имущество будет принадлежать вам!
— Не сочтите за дерзость, но слова мало чего стоят в наше время. О нет, я не имел в виду, что слово дворянина и офицера — это пустой звук, просто мне трудно будет доказать, что всё ваше имущество перейдёт ко мне, если на это не будет документального подтверждения. Мне нужно лишь пять минут, чтобы составить договор.
— Хорошо, поторопись, а то, я смотрю, сеньора Рауля уже бьёт нервная лихорадка, и ему уже не терпится разделаться со мной! Да не переживайте вы так, мой любезный Рауль, возможно, вы меня сейчас убьёте, и доспехи вам достанутся бесплатно.
После слова «убьёте», Рауль, видимо, от страха сильно зажмурил глаза, но концовка «достанутся бесплатно», похоже, вернула его. И лихорадочно бегающие зрачки в его глазах вдруг остановились, и во взгляде появился какой-то лучик надежды. Теперь я наслаждался триумфом над только что красноречивым Раулем и его жалким, безвольным видом.
— Вот, сеньор лейтенант, прошу вас, ознакомьтесь!
— Я, лейтенант, граф Педро Гарсия Мендоса, в случае своей смерти завещаю своё движимое и недвижимое имущество сеньору, идальго Раулю Фернандесу! — читал я вслух составленный договор. — А почему ему, а не вам, Трухильо?
— Видите ли, сеньор лейтенант, я привык быть посредником, и меня больше интересует прибыль от сделки, чем обладание чем-то и проблемы, связанные с ним. А сеньор Рауль с удовольствием компенсирует мне все мои услуги.
— А в принципе какая разница, кому достанутся мои пожитки, если мне придётся умереть, — и я поставил свою подпись, подтверждая своё согласие.
— А теперь, сеньоры, я удалюсь, чтобы найти и позвать двух свидетелей!
Как только хлопнула дверь за ушедшим нотариусом, я вложил саблю обратно в ножны и с видом триумфатора сел обратно на стул, всем своим видом показывая трясущемуся от страха Раулю, что у него нет шансов.
— Итак, достопочтенный Рауль, я надеюсь, вы не откажетесь принять мой вызов? Ибо завтра всё Санто-Доминго будет пересказывать, как Рауль Фернандес отказался драться на дуэли, чтобы отстоять свою честь и честь своей супруги. Последнее, что я могу для вас сделать — это выбор оружия на ваше усмотрение. Желаете стреляться или драться на саблях? — и для пущей картины лязгнул саблей, немного достав её из ножен.
От лязга металла, Рауль испуганно вздрогнул, и, закрыв руками лицо, согнулся пополам. Его спину стали сотрясать судороги: то ли он плакал, то ли его била нервная дрожь. Через какое-то мгновение он замер, затем выпрямил спину, убрав руки, и, смотря на меня просящим взглядом, произнёс:
— Сеньор Педро, вы же знаете, что против вас у меня нет никаких шансов, даже если вы меня вооружите до зубов, а сами будете биться голыми руками. Прошу вас, выслушайте меня, всего лишь несколько слов.
— Я слушаю вас, Рауль! Только не смейте меня просить о примирении!
— Да, сеньор Педро, о примирении, именно о примирении, я хочу вас просить! Давайте остановим этот кошмар и спектакль! Я согласен, что я оскорбил вас, предложив незначительную сумму. Я готов принести свои извинения и предложить вам двести монет за то, что всё это останется в тайне между нами?
Вновь прозвучавшее слово «спектакль» и сумма «двести монет» как бы вернули меня назад. Ведь я же должен был продать доспехи этому старикану, а не драться с ним на дуэли. Я снова посмотрел на картину с четой Фернандес, висящую позади Рауля, и мне показалось, что на лице Франсуазы промелькнула улыбка одобрения, ведь мы действительно достигли нужной нам суммы. Теперь началась моя внутренняя борьба с самим собой. Сто реалов придётся отдать Франсуазе, мне достанется только сотня, мне этого вряд ли хватит, чтобы погасить свои долги. Чёрт с ним! Я потребую удвоить эту сумму, а если он не согласится, то пусть тогда дерётся.
— Я бы мог рассмотреть ваше предложение, если бы услышал цифру пятьсот.
— Сеньор, но… Но это форменный грабеж!
— Ну что же, Рауль, выбирайте оружие: пистолеты или…
— О нет, сеньор лейтенант! Но поймите же, ведь пятьсот эскудо** — это для меня большая сумма. И мне нужно время, чтобы её приготовить. Я согласен заплатить вам триста прямо сегодня, прямо сейчас. Мы подпишем договор, и я выдам вам деньги.
«Триста эскудо». Просто магическим звуком прозвучало в моих ушах и забегало чудным эхом в моей голове. «Эскудо-о-о-о, эскудо, эскудо!» Ведь я же изначально подумал, что он хотел мне предложить пятьдесят реалов. Первый раз моя вспыльчивость и нежелание слушать своего собеседника обернулись для меня такой выгодой. Для приличия я выдержал паузу, всем видом пытаясь показать, что я в раздумье над его предложением. Хотя, услышав сумму, я чуть ли не сразу готов был крикнуть «Да». Но и мне нужно было время, чтобы справиться со спазмом удивления, сковавшим моё горло. И мой голос не должен был дрожать.
— Хорошо, сеньор Рауль, я приму ваше предложение в триста эскудо лишь только от того, что мне будет весьма неприятно победить на дуэли противника гораздо слабее меня.
— О, сеньор Педро, я так рад! Я верил, что вы благоразумный и справедливый человек!
Неожиданно открылась дверь, и в комнату вошёл Трухильо в сопровождении двух слуг, которых он представил как свидетелей.
— Итак, сеньоры! Прежде чем вы огласите выбранное вами оружие и место, где вы желаете драться, я должен задать вам один вопрос: не угодно ли будет сеньорам примириться и в знак примирения пожать руки?
Повисла небольшая пауза. Я не хотел делать шаг к примирению первым, но Рауль, испугавшись того, что я вдруг случайно передумаю, просто выпрыгнул из кресла.
— Да, Трухильо, да, сеньорам угодно будет примериться!
И тут же с показным достоинством подошёл ко мне и протянул руку для рукопожатия. И как только был зафиксирован момент нашего примирения, произошло волшебное превращение сеньора Рауля из дряхлого отчаявшегося старика во вновь пышущего здоровьем финансового дельца. И мы как будто опять вернулись на несколько мгновений назад к тому моменту, когда нотариус спросил, какую сумму он должен внести в договор.
— Трухильо, укажи триста эскудо! — и, увидав удивлённые глазки нотариуса, ещё раз повторил. — Нет, ты не ослышался, я сказал триста!
**Испанский золотой эскудо — золотая монета Испании, выпускавшаяся с середины 16 до середины 19 века , 1 Эскудо = 10 Реалам.
*****На этом пока все, возьму паузу , если вдруг смогли осилить все три отрывка "Сеньора" , то не поленитесь оставить свой отзыв или пожелание, на тему стоит ли мне продолжать вообще :)*****