Шляпа

               
 Начало сентября. Было тепло, даже жарко, но духоты не было, мух и мошек тоже не было, хотя и сидели мы на берегу пруда. Солнышко пекло, так грело, как  грела в детстве русская печка, когда заберёшься на её лежанку после того, как промёрзнешь до кончиков пальцев, пробыв на улице, играя в войну цельный день. Приятным и целительным было тепло, оно обнимало тебя полностью, всего. Также было и на душе - тепло и радостно, спокойно было. Редкое состояние в последние месяцы. Потому и люблю до сего времени я это время года – осень, бабье лето.

Смахнув с соломенной шляпы своей паутину, которая тоже пыталась обнять Владимира Васильевича, он бросил её на траву: «Так, Ваня! Если мы соберём сегодня хотя бы вот эту шляпу шампиньонов, то я её съем. Целых два часа уже ищем и - ничего.» Владимир Васильевич Луконин – шеф мой, наш. Начальник участка управления связи Южно – Уральской железной дороги, наш колхоз - подшефное хозяйство управления. Помогаем выжить друг другу: они нам шпалы для строительства домов колхозникам, мы им – землю под картошку пашем, боронуем, культивируем. Недавно, в августе, провели нам связь телефонную, вернее, убрали деревянные столбы с проводами, ещё, наверное, тридцатых годов, и, перекопав всю деревню, проложили подземный кабель, а в моём председательском кабинете появился современный пульт с прямым городским телефонным номером. Мясом, молоком их снабжаем, благо, что отношения теперь рыночные, и райком партии смотрит на такие отношения сквозь пальцы, хотя за планы поставки государству молока и мяса спрашивает по- прежнему строго.

 У меня день рождения, вот Васильевич и приехал со своими друзьями поздравить меня.  Грибы собирать любит Васильевич, решили совместить приятное с полезным. Да и места наши понравились ему, специально приезжал этим летом смотреть, как цветёт рожь, как она ходит волнами. У него глаза добреют, улыбка с лица не сходит, после того, как увидит всё это. А сегодня хмурый Васильевич. Да и не обижается он совсем, так, по привычке строгость начальственную напускает на себя. В первый день нашего знакомства он  и со мной так разговаривать начал, как с подчинённым: «Ну а земли-то много у Вас в обороте? А?» Вот это «А?» так грозно звучало, что у его подчинённых коленки, наверное, дрожали, потому как произносил он это «А» с интонацией большевика с плаката: «Ты записался добровольцем?» Я сразу же расставил точки над и: «Владимир Васильевич, я хоть и в сыновья Вам гожусь, но вот это своё «А?» Вы для своих оставьте, а со мной не надо так. Договорились? А?» «А» я сказал точно таким же тоном, как и он – грозным. Он смотрел на меня секунды молча, немного растерявшись, а потом мы громко расхохотались.

В те советские годы не было уже никакой системы снабжения колхозов всем необходимым: техникой, стройматериалами, запчастями. Вернее, она была, на бумаге, а добывалось всё необходимое только благодаря связям личным, знакомству с нужными людьми. У меня связей с нужными людьми не было, вот Васильевич и стал тем человеком, который помогал мне с такими людьми знакомиться и «решать вопросы», как он говорил. Много чего мы с ним решили и в результате стали друзьями, несмотря на разницу в возрасте: дочка Васильевича, Лариса, мне ровесница. Я всегда учился у Владимира Васильевича главному у него: он никогда и никуда, ни при каких обстоятельствах, не торопился, всё делал основательно и добротно, и успевал везде.

Было мне тогда тридцать пять лет, я был хоть и побитым, но идеалистом, всё ещё считал, что мир –  это моё представление о нём. Много лет жизнь доказывала мне, что не так это. Пойму я истину эту, но позже, значительно позже. Васильевич был умным человеком, он видел всё это и старался, чтобы шишек и синяков от затянувшегося понимания,  я получал поменьше.

Нашли мы тогда шампиньоны, много, мешка три. Разложили скатерть с закусками на полянке среди берёз, выпили, закусили. Васильевич тост сказал, выпил, я стою с поднятой рюмкой, он закусил, смотрит на меня: «Ну, в чём дело? А?» «Да кто-то что-то про шляпу говорил, съесть её собирался?»

Много времени прошло с той поры, и Владимира Васильевича нету давно, а заботу его обо мне, ненавязчивую, простую и ясную, я помню и помнить буду, пока жив. Шляпу надеваю в пору бабьего лета, которое я обожаю по-прежнему. Он её тогда не съел, мне подарил.

2005 г.