Л Ю Б И Т Е Л Ь Э К З О Т И К И.
…История эта случилась, когда еще был Советский Союз, а Северодвинск считался закрытым городом. Поэтому, когда к Павлу Коваленко приехал в гости отец, это стало для них с женой настоящим событием. Коваленко-старший преподавал географию в русской школе города Чернигова. Когда сын пошел служить на Северный флот, а потом и вовсе остался в Северодвинске, он очень обрадовался. Всю жизнь Коваленко-старший бредил загадочным Севером, побывать там когда-нибудь было его заветной мечтой.
Одно дело рассказывать своим ученикам о героях-полярниках, и совсем другое – самому пройти по их следам… Седов и Брусилов, отец и сын Вилькицкие и супруги Прончищевы, Русанов и барон Толль – все эти фамилии музыкой отдавались в душе пожилого романтика. Северное сияние, полярная ночь, торосы и разводья, вьюги и бураны, белые медведи и песцы…
Сам Павло эти отцовские восторги не разделял. В Северодвинске он остался, потому что, еще служа срочную, успел обзавестись семьей, женившись на местной, а семью, как известно, надо кормить. На Севмаше платили неплохо, да и жена ни в какую не соглашалась ехать на Украину… Ей это студеное море, бесконечная тайга и необъятные болота были милей тучных черноземов, яркого солнца и щедрых даров черниговской земли…
О своем решении остаться Павло сообщил домой, и Петр Иванович с жаром поддержал решение сына( так ему казалось): дак кто ж, сам, по своей воле, уедет из таких мест?
«Эх, батьку, батьку… - вздохнул тогда младший Коваленко. – Кабы знал ты, кто у нас в семье все решает!»
…Так и получилось, что у родителей он бывал только наездами. Они ездили всей семьей в отпуск, подрастающая внучка радовала сердца деда с бабкой, а тем, все было недосуг нанести ответный визит: Оксана Тарасовна, мать Павла, не могла бросить хозяйство и домашнюю живность без присмотра. Она и мужа-то не пускала - Павло с грустью думал, что «мамо» затаила обиду на решение сына остаться в чужих краях, а может, и побаивалась в душе далекого студеного Севера ( Наталья, жена, как-то, не подумав, брякнула, мол, зимы у нас лютые). Но время шло, маму схоронили, а отец, выйдя на пенсию и распродав гусей и уток, вдруг вознамерился навестить сына в его далеком северном городе. В письмах он с восторгом писал, о возможности насладиться северной экзотикой, цитировал без конца любимых Джека Лондона и Вениамина Каверина, а сын с грустью думал, что «батьку» таким способом хочет заглушить боль утраты…
… И вот Петр Иванович приехал в Северодвинск. Павло сразу приметил в настроении отца легкую растерянность, даже разочарование. Видно, Коваленко-старший представлял себе Север немного по-иному. Сажая отца в такси, Пало спросил в сердцах: «Шо ты, батьку, зажурився?» Не отрывая взгляда от низких облаков, Коваленко-старший растерянно сказал: «Что-то я не вижу… где оно?» «Хто – оно?» – поинтересовался Павло. «Северное сияние».
- Так оно ж на чистом небе видать, а сейчас дывысь – тучи як скаженны, одна на другую лезет, - нашелся младший Коваленко, а про себя в сердцах подумал: «Ну як дитына малая, шо с ним делать?»
И всю дорогу к дому сына не покидало старого учителя чувство великого разочарования. И это – Север, про который он читал? Ну холодно, ну морозно, снега много – но ведь и на черниговщине сугробы наметает! А тут – обычные дома, обычные люди… Вон таксист с сыном завели разговор о том, какая модель «Жигулей» лучше… Вдоль улицы высятся заснеженные деревья довольно приличной высоты… А он читал, что в тундре деревья маленькие…
- Эй, сынку, это что за деревья у вас тут? – спросил он Павла.
- Тополя, - ответил за сына таксист.
«Тополя?! Тополя и у них здесь растут?» – Петр Иванович даже почувствовал легкую обиду, словно его обманули.
…В подъезде Павло заботливо поинтересовался: «Шо, змерз, батьку! Потерпи – зараз лифт придет – а там мы уже и дома! – поглядев на озадаченного отца, усмехнулся. – А ты думал, шо мы в чуме, али в берлоге живем?»
- Ничего я не думал! – в сердцах бросил Коваленко-старший, но последние его слова заглушил шум подъезжающего лифта.
…Радость Натальи при виде свекра, накрытый стол с северными угощениями ( шаньги с голубикой и морошкой, кулебяки с треской, бутерброды с семгой, пироги с грибами и клюквой), немного отогрели старика. Даже отсутствие любимой внучки (Олеська сейчас училась в Москве и сдавала сессию.) не могли омрачить праздничного веселья в семье Коваленко. И все же, и все же… Павло с тревогой чувствовал, что отец, приехав, ждал чего-то другого. Ждал и не дождался… Видимо, и Наталья уловила настроение Петра Ивановича и терялась в догадках. Ловя ее вопрошающие взгляды, Павло твердо решил: «Посоветоваться трэба…»
…Накормив, напоив, и уложив спать дорогого гостя, супруги Коваленко устроили «военный совет».
- Ну шо я ему покажу? – шепотом горячился Павло. – Трэба батьке северной экзотики, бис ее ешь!.. Где я ее возьму, эту самую экзотику? Северное сияние? Так оно ж, не по заказу… На охоту я не хожу…
- …А на рыбалку я сама вас не отпущу! – решительно заявила Наталья. – Заморозишь отца на своей дурацкой льдине! Я уже и кузов твой с ледобуром подальше в кладовку запихала, чтоб не сманивал Петра Иваныча!
- Оть, дурна жинка! – ласково усмехнулся Павло. – Да у меня и в думках такого не было! А кузов да ледобур заховала зря; нехай, батька хоть бы на них подывылся – какая-никакая, а экзотика!
В ответ на это Наталья показала ему кукиш:
- Накось-выкуси! Пока свекра не проводим – снастей своих не увидишь!
- А он, мабуть, и уезжать не захочет! – тихонько засмеялся Павло. – Батя всю жизнь о севере мечтал!
- Вот и попрощаешься со своей рыбалкой! – мстительно ответила Наталья. – Будешь, как нормальные люди, по выходным дома сидеть, а не на льдине - сопли морозить!
Видя, что разговор принимает нехороший оборот, Павло замолчал, давая супруге время «выпустить пары». Сам он в эту минуту продолжал решать мучительный вопрос: где достать для отца эту самую «северную экзотику»? Как на зло, на ум ничего не приходило.
Павло уж было пригорюнился, но вдруг встрепенулся и просиял:
- Эврика! Я его к Витьке Шкотову свожу, тот на клюковку приглашал! И Шкотина обрадуется, шо нашелся человек евонную брехню слухать!
Даже осторожная Наталья одобрила его план. Правда, кое-какие опасения у нее на этот счет имелись, судя по ее последней фразе, завершившей «совет в Филях»:
- Смотри, сам там не «наклюкайся»!
Павло на это только отмахнулся. У него словно гора с плеч свалилась: впору пот утирать… Витька Шкотов ( в просторечии – Шкотина – с ударением то на одном, то на другом слоге в зависимости от обстоятельств) был личностью примечательной. Когда он только появился у них на участке, мужики ему просто в рот смотрели заворожено. По его рассказам где он только не был! Он и нефть в Тюмени искал ( а потом – качал), и в скитах у староверов зимовал, и тюленей добывал, и на дальних стойбищах оленей пас… И обо всем этом он рассказывал ярко, красочно, с массой подробностей… Такая его сверхпопулярность продолжалась месяц-два. Но когда мужики стали замечать, что в рассказах Шкотова зачастую концы с концами не сходятся, аудитория отвернулась от него, выдав убийственный приговор: «Трепач!»
…И только Павло продолжал относиться к нему по-приятельски, потому что никогда всерьез не верил Витькиным россказням, а ценил в Шкотове лучшее, что в нем было: доброту и отзывчивость. В последнее время Витька прямо страдал от отсутствия свежих слушателей, вот Павло и решил услужить другу, а, заодно, и старика-отца потешить.
И укладываясь спать рядом со все еще сердитой женой, Коваленко-младший заранее улыбался, как обрадуются завтра эти два чудака. Воистину, как в песне поется: «Они нашли друг друга!»
…Как он и предполагал, Витьку долго уговаривать не пришлось. Не успел Павло объяснить ему по телефону цель визита, как тот радостно заорал в трубку: «Понял! Жду! Накрываю на стол!
Отца он обнаружил в большой комнате у окна. Петр Иванович грустно смотрел вдаль. По павлову разумению так радоваться надо было: тучи разошлись и выглянуло неяркое северное солнце, не такой уж частый гость в это время года!
- Батя, ты шо опять невесел? – встревожился Павло.
- Да вот, - слабо улыбнулся Петр Иванович. – Солнце! – он показал рукой на окно.
- Солнце. – подтвердил сын, все еще недоумевая. – И шо?
- А как же полярная ночь?
- Шо?! Батьку, ты шо – сказився? Яка тебе полярная ночь – мы ж не на полюси! Вот побачишь, як до Витька пойдем – уже темно будет! Собирайся, давай – нашел я тебе бывалого чоловика; эта людына тебе про Север все расскажет!
…Вышли они, правда, еще засветло, закутанные по самые глаза – Наталья настояла. От квартала «В», где они жили до бульвара Строителей, где обретался Шкотов, пришлось идти по открытому месту. Перешли через железную дорогу – начался ранний северный закат во всей его красе. Алый диск солнца зацепился за горизонт, свет отражался в десятках окон и, казалось, лился отовсюду. Снег, окрашенный закатом в розовые тона, в затененных местах казался фиолетовым.
- Да, красота у вас здесь, сынок, - умиленно вымолвил Петр Иванович. Весь его скепсис и разочарование словно были смытыми этим волшебным розовым сиянием.
- Красота, - кивнул, соглашаясь, Павло, но невольно подметил и злой ветерок с моря, и синюю полосу туч, наползавшую на заходящее солнце.
Пока они пересекали снежную целину пустыря, Коваленко-старший не переставал восхищаться. Его приводили в восторг и далекие холмы, маячившие синевой лесов («Тайга? Так это – настоящая тайга?»), и запоздалые ребята-лыжники, спешащие домой («Вот они – молодые поморы, наверное, на лыжах ходить с младенческого возраста учатся?»), и Павло, глядя на отца, вдруг остро позавидовал его жадному любопытству и восторженности. Сам так и не смог до конца полюбить этот суровый край, по ночам ему часто снилась родная Украина, ее теплые звездные ночи летом : скажи здешним про такое – не поймут – какая ночью темнота в июне? И Звездного Шляха – Млечного Пути здесь тоже не было. Одна Большая Медведица да Полярная звезда – будь они неладны! Наверное, в этот момент он впервые подумал, что, как только выйдет на пенсию – уедет домой, чтобы там ни говорила Наталья…
Однако, когда дом, где жил Шкотов, стеной вырос над головой, Павло покачал головой. Никуда он отсюда не уедет. Бросить друзей, любимую работу, а может – и семью (Наталья, ясное дело, никуда отсюда не поедет)? А отрада души – подледная рыбалка на морском припае? На черниговщине не будет такого. Да и что он там будет делать? Старые друзья разъехались, все связи оборваны, все, что есть у него в настоящем – все здесь, на суровом и холодном Севере… Он ведь и «ридну мову» начал помаленьку забывать, путать русские и украинские слова… По-украински ведь старался говорить из чистого упрямства, для себя, чтобы не забыть окончательно… «Не, - сказал он самому себе, заходя в подъезд. – Видать и помирать здесь придется…»
…Шкотов встретил их в дверях – огромный, как медведь, веселый, рот распялен в улыбке. Сразу потащил в комнату, к накрытому столу, и не умолкал, дурной, ни на секунду – намолчался в холостяцких стенах!
- Рад! Рад! – гудел он. – А как же – Павел рассказывал! Сын ваш тоже человек штучный; сколько я людей не встречал, где только не бывал – и в Сибири, и на Земле Франца Иосифа…
- Вы были на Земле Франца Иосифа? – с придыханием спросил Петр Иванович.
- Что значит «был»? Да мы там, если хотите знать, зимовали! Погода была паршивая, навигацию открыли поздно, а первый караван…
- Это чертовски интересно!
- Ну, во время полярной ночи там бывало иногда скучновато… Телепередачи принимаются от случая к случаю – одуреешь! Так мы что придумали – налили в банку смесь спирта и глицерина, они ведь не смешиваются! Вот сидишь, бывало, и часами смотришь как они по банке гуляют! Фигуры причудливые появляются, на зверей разных похожие, то на здания, то на еще что-нибудь!..
- Поразительно!
Павло устало примостился за столом: «Все приихалы! Теперь не растащишь! А менэ шо делать?»
- Эй, хозяин, - потянул он за рукав увлекшегося Шкотова. – Наливай, что ли?
- Конечно, конечно! – засуетился Витька. – Вот – кушайте, угощайтесь! – разливая по рюмкам рубиновую «клюковку», он объяснял Петру Ивановичу. – Это семга – красная рыбка, сам солил!..
«О тож сам, нэма сомнений!» – усмехнулся про себя Павло.
- …Это рыжики соленые… Это – строганинка…
- Позвольте?..
- Строганина… Замороженное мясо, нарезанное тоненько – стружкой… Едят его так – обмакивают в соль и…
- Батьку, не вздумай пробовать – а вдруг прицепится яка зараза! – предупредил бдительный Павло.
- Зря ты, Паша. – обиделся Шкотов. – Никакой заразы «нэма», как ты говоришь! Всю зиму ем и…
- Шо ты казав? – картинно удивился Коваленко-сын. – Усю зиму единый шмат мяса?
- Сынок, ну зачем ты обижаешь человека?
- Как же, обидишь его! – отмахнулся Павло.
Выпили за знакомство. Дальше все пошло своим чередом. Витька говорил без умолку; Петр Иванович внимательно слушал, изредко вставляя наводящие вопросы и восторженные восклицания. Павло же скучал…
- …Там без карабина и по малой нужде, извините, не выйдешь. Первым делом надо смотреть, чтобы белый мишка за торосом не притаился. Я в ту зиму у самого зимовища двоих кокнул…
- А шкуры… шкуры вы сохранили?
- Хм, это… Шкуры не сохранились… Линял зверь, не сезон.»
«Во брешет!»
- Слухай, Соколиный Глаз! – засмеялся Коваленко-сын. – А мамонтов там не бачил?
- Не смейся, сынок!
- Да нет, пускай… Живых не видел. А вот бивни по весне мы из мерзлоты выкапывали. На Большую Землю увозили потом, кто сколько может, и продавали всяким там умельцам, резчикам по кости…
- Да ты у нас богач!
- Что ты, Павел, цепляешься? На вот, давай выпьем лучше… А насчет живых мамонтов, так вот, что я вам, Петр Иванович, скажу… (Вы берите рыбку, берите!) Геологи не так давно наткнулись в глухой сибирской тайге на стойбище эвенков. Обратили внимание на мамонтовую шкуру, что висела в чуме у ихнего старейшины. Подозрительно свежий вид у нее был, я вам скажу. А как известно, - настороженный взгляд в сторону младшего Коваленко. – Как известно, говорю, шкуры тех мамонтов, что из вечной мерзлоты выкапывают, портятся быстро… А эта – нет… Расспросили стариков-эвенков и узнали, что последнего мамонта они добыли в 1922 году! А? Каково? – он победно посмотрел на обоих гостей, словно, не эвенки, а он сам добыл того последнего мамонта…
- Поразительно! – только и мог сказать Петр Иванович.
- Никак у этих твоих эвенков отрывной календарь в чуме висев! – не удержался от комментария Павло.
- Сын, прекрати!..
…Прощались далеко за полночь. Сборы Павло помнил смутно, коварной штукой была Витькина клюковка! Выйдя из подъезда, он некоторое время соображал, почему исчезла улица, а вокруг несется струями какая-то серая мгла. Наконец понял – началась метель. Тропа, ведущая к родному кварталу спряталась за сугробами, а сознание отключилось почти полностью. Они шли почни наугад по снежной целине. Где-то далеко на горизонте горели огни – но до них было как до ближайшей галактики. Перешли железную дорогу – маленько протрезвевший Павло немного приободрился: «Не журись, батьку, считай – пришли, железная дорога тут одна!» Вскоре, однако, он усомнился в своем последнем выводе: через полчаса блужданий в свистящей тьме они снова вышли на железнодорожное полотно!
- Оть бисова дытына! – выругался озадаченный Павло. – Да шо це такэ?
- Пропали мы, сынку! – жалобно причитал Петр Иванович.
Бредя по колено в снегу, сдуваемый ветром, только теперь он смог оценить всю прелесть северной романтики!
…Но в три часа ночи они все-таки добрались до дому. Или буран к этому времени поутих, или в голове у Павла достаточно прояснилось.
- Святые угодники! – всплеснула руками Наталья, когда они, облепленные снегом с ног до головы ввалились в прихожую. – Да я уж все больницы обзвонила, и в милицию – тоже!..
Она напоила обоих горячим чаем, потом загнала в ванную – растираться от обморожения…
- Под горячую воду сразу не суйтесь! – кричала она из-за двери. – Постепенно надоть!..
Петра Ивановича уложили в постель, а когда Павло тоже направился к кровати, Наталья решительно преградила ему дорогу:
- А с тобой, герой-полярник, у меня сейчас будет разговор!
- Никак бить будешь? – с интересом спросил Павло.
- Нет, награду выпишу! – в тон ему ответила Наталья. – За то что свекра в сосульку превратил!..
… Какой дальше у них пошел разговор, про это нам неведомо.
Вызванный наутро Натальей врач выдал стандартный диагноз: ОРЗ.
Пришлось ему недели полторы провести в постели под присмотром бдительной невестки. Коваленко-младшего после этого случая долго не видели на льдине приятели-рыбаки: обозленная Наталья исполнила свою угрозу. А Петр Иванович с тех пор навсегда излечился от тяги к северной романтике.