Часть 37. Вольная вольница моего детства, а где-то

      
                ШКОЛА

  Осенью 1946 года я пошла в 1-ый класс Осиповской семилетней школы. Это  одноэтажный деревянный дом у чистого пруда. С  одной стороны школы – клуб, с другой – сельсовет.  Напротив – церковь и магазин.

         Осень выдалась очень тёплая. Я надеваю красное маркизетовое платье в белый горошек с рукавами-крылышками, с оборкой по подолу, и бегу в школу по песчаной плотине пруда. Ветерок лохматит мои чёрные стриженые волосы. Платье, отражаясь в зеркале пруда, плывёт за мной красным облаком. Никто не провожает, никаких букетов. Всё просто.

         Наша учительница – Мария Акимовна Мурзина. Ей – лет за тридцать, но мне она кажется старушкой. Её муж, Пётр Иванович Мурзин, - директор школы. На его висках – седина. Оба они возвратились с войны. Живут в домике-сторожке в церковной ограде.

           Мария Акимовна – добрая, спокойная, но блёклая, с невыразительным лицом. Бесцветные волосы с прямым пробором на темени схвачены на затылке в жидкий узелок, прикрытый чёрным бантом-бабочкой. Она носит серую, в белую полоску, блузку с длинным рукавом и чёрную юбку. Иногда она надевает зелёное  в серую клеточку шёлковое платье-халатик с отложным воротником  и рукавом  на манжете. Почему-то мы называем это платье пыльником.
       
          Под её руководством выводим кривые палочки, буквы, читаем по слогам букварь:

          «Мама мыла раму, Маша мыла Милу».

          Это многократно повторяется с пыхтеньем и запинками  почти каждым из одноклассников изо дня в день. Мне наскучили, опротивели и мама, и рама, и Маша, и Мила. Больше из наук первого класса я ничего не помню. Ах, нет! Был ещё урок пения. Мария Акимовна ставила на низенькую скамеечку согнутую в колене ногу, размещала на ней гитару и тоненьким голоском пела:

         "Посею-ль я, посею-ль я лён-конопель, лён-конопель,
           Повадился, повадился, повадился, повадился
           Вор-воробей, вор-воробей».

          И мы вторили ей хором: «Лён-конопель, лён-конопель, вор-воробей, вор-воробей».

          Это было немного лучше, чем мыть раму, но тоже быстро надоело. А в окно заглядывает солнце, виден пруд.

          Когда заканчиваются уроки, я хватаю свой букварь, тетрадки, запихиваю их в сумку, беру стеклянную  чернилку в мешочке на верёвочке и пулей выскакиваю из школы. Мой бег по плотине домой ещё стремительнее, чем в школу.

            Забежав в кухню, широким размахом с порога швыряю сумку. Из неё вылетает содержимое и рассыпается по полу, долетев до окна. При этом я гневно восклицаю:

           - Я вам, что ли Маша?!

           Это выстраданная жалоба на назойливую Машу, которая много раз в день моет свою Милу, а мама – раму.

           Удивительно, что никто, никогда не ругал меня за эту акцию протеста. Впрочем, в то время меня вообще никто, никогда не ругал, не упрекал, не читал морали, нравоучений. Меня не подавляли.  Вокруг витал дух свободы. ВОЛЬНАЯ ВОЛЬНИЦА!

            Оставив свои школьные принадлежности распластанными на полу, я устремляюсь к двери, чтобы мчаться в свои пампасы, на усадьбу, на деревья.

            Бабушка останавливает меня:

          - Ты куды разлетелас? Поешь сперва.

 Она выставляет на стол тарелку с синими, как удавленники, лепёшками из крахмала, добытого из гнилой картошки.

           - Опять шлёп-на-шлёп?! А мне сегодня две пятёрки поставили!

           - Больше неча. – Грустно отвечает бабушка.

           Я не помню, чтобы меня мучил голод. Просто эти деревянные, синие лепёшки я не хочу есть. Снова разворачиваюсь к двери.

           Бабушка говорит:

          - Опять птаха на свои дерева полетела. Сыми сперва  срядно платьё, а то об сучки изорвёшь.

             Возвратившись с усадьбы, я собираю разбросанные тетрадки, букварь, карандаши, укладываю в сумку.

            На следующий день, придя из школы, снова швыряю их на пол в досаде на Машу.

            Протест повторяется часто.

           С лёгкой руки нашего Вити, его друзей, Коли Кабина и Мити Шлюндина, меня прозвали «Что-ли-Маша». Это имя долго оставалось за мной.

           Однажды, году в 59-60-ом моя мама приехала в Осипово навестить бабушку. Её встретил Митя Шлюндин и в разговоре спросил:

           - А как там «Что-ли-Маша» поживает?

           - Хорошо. Учится в институте. – ответила мама.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.