Галушки обжигали нёбо, язык, но Николай на это не обращал внимания, с жадностью поглощая их. И только после добавки – двух половников галушек, остановился и, посмотрев на хозяина, покачал головой: «Спасибо большое».
Иван Степанович ему чем-то напоминал Дмитрия Александровича Семеникина, у которого он недавно был в гостях. Человек седовласый, с несколькими глубокими вертикальными морщинами на щеках, лицо сильно загорелое, глаза светло-голубые, рассудительные. И спохватился, про себя подумав, что это - человек без возраста. Ему можно дать и шестьдесят, и семьдесят лет, а можно и пятьдесят. В молодости, видно, Иван Степанович был сухощавым, занимался спортом или физической работой и не увлекался спиртным. Да и Витька Киселев назвал его контрразведчиком. Наверное, для того добавил приставку «контр», чтобы слово «разведчик» имело больший вес.
Хм, его дед? Почему же тогда у них фамилии разные? У Ивана Степановича
-Белобородов, а у Виктора - Киселев. Значит, они не родные. Так, мне только еще в их родстве копаться не хватало.
Николай улыбнулся хозяину еще раз, потянулся вилкой к тарелке, наколол несколько «дымящих» кисловатым запахом кефирной заправки галушек, закусил большим куском хлеба. Вспомнилось, как в юношестве, когда он был на спортивных сборах в Екатеринбурге, утром, после тренировки бежал в пельменную, набирал нарезанных ломтиков хлеба - с полбуханки и закусывал ими пельмени, чтобы хорошенько наесться. Вот и сейчас проснулся тот юношеский голод.
- Может, чаю? – спросил дед
Николай понял, что старик обращается именно к нему. И действительно, тот не сводил глаз с Николая и улыбался ему открыто, по-доброму.
- С удовольствием, - закивал головой Назин.
- Тогда пойдем, - подмигнув ему, Иван Степанович встал из-за стола и вышел из дому.
Николай, похлопав по плечу рядом сидящего Ивановича, потом – Бердяева, вышел за стариком во двор, остановился у колодца и, жмурясь, посмотрел на ярко светящуюся лампочку, подвешенную над ним.
«Чаем» оказалась обычная вода, но необыкновенная по вкусу – колодезная, аж, зубы заломило после горячих галушек.
- Я так понял, вы здесь старший, Николай Иванович? - спросил Белобородов.
- Да, можно и так сказать.
- Вы только осторожнее её пейте, уж больно студеная.
- А чаем ее назвали, чтобы уснуть не дала?
- Выходит, - кивнул головой дед. – Я, не ожидал, честно говоря, такой большой компании. Так что извините и за то, что друзей Иванова, не дождавшись вас, спровадил домой.
- Да, Иван Степанович, - и не найдя, что сказать, Назин развел руками. – В принципе, вы все правильно сделали. Да и мы сейчас разъедемся по своим домам.
- Николай, мест для ночлега у меня достаточно. Боюсь, что Витька там лишнего про меня вам мог наговорить.
- Он сказал, что вы обладаете гипнозом.
- Гипнозом? Ну, если только это, значит, не слишком перегнул палку, - улыбнулся старик. – И что вы хотите?
- Еще не разобрался, Иван Степанович. Но то, что нам нужна ваша помощь, это точно.
- А у вас на ту помощь, которую хотите, есть права? – прищурившись, посмотрел на Назина Белобородов.
- Иван Степанович, я против самосуда.
- Да? А что же тогда хотите? Понимаете, ведь гипноз - это не что иное, как принуждение. Человек, который не виноват, под гипнозом может на себя взять все, что ему скажут. Даже признается в том, что он в Ленина стрелял, Гитлером был.
- Я как-то об этом не подумал, - прошептал Николай. – По словам Виктора, я понял, что вам нужен этот директор адвокатского бюро для того, чтобы он признался в убийстве Мигунова.
- Вы так думаете, Николай Иванович?
- Ну, так все выходит. Сын у него наркоман, кто-то указал отцу, что в том, что он принимает наркотики, виноват такой-то человек, он его и наказал.
- Как все у вас просто. Даже не верится, что в разведке служили.
- Иван Степанович, я сейчас сказал только одно из своих предположений. И то, что вы нас пригласили к себе, да еще и с этим Сорокой, меня просто напросто подтолкнуло к этой мысли.
- Согласен, - кивнул головой Белобородов.
- Ив-ван Сте-панович, - в нерешительности начал сбивчиво шептать Николай, - если вы действительно обладаете этим видом воздействия. Ну, гипнозом. То, можно потребовать с Сороки сказать правду, было ли так на самом деле или нет, что он убил. Ну, вы сами понимаете кого.
- А если о моем умении узнают в органах, то как поступят, вы об этом думали? Сорока уважаемый в городе человек. Работает, скорее всего, на сливки общества, их семьи, их любимых деточек. Вы понимаете это? Если даже мы с вами на видео запишем его признание, то ничего не получим, а скорее всего, они найдут способы, как нас проучить, чтобы не занимались наговорами на человека. А как это сделать, способов тысячи.
- Да, я в чем-то с вами согласен. Знали бы вы, какую травлю устроили адвокату Иванову.
- И что дальше, Николай Иванович? Что делать предлагаете?
- Иван Степанович, волков бояться - в лес не идти.
- А вы зубастый! – усмехнулся дед. – Ладно, Николай Иванович, друзей твоих уложим спать и посмотрим, как дальше нам быть, - дед встал со скамейки и пошел в дом.
Николай уперся спиной и затылком в бревна колодца, прикрыл глаза и замер. Соло сверчка с хором цикад не успокаивали. Их он почти не слушал, раздумывая над тем, что через несколько дней ему уже пора выходить на работу. Если Сорока признается в содеянном, то можно будет хоть как-то успокоиться за жизнь Иванова. А если следствию удастся раскрутить это дело дальше, то по ниточке выйдут на тех, кто прячет Фёкла.
Хотя, это им, скорее всего, будет невыгодным, Фёкл – это для кого-то банкомат, наполненный деньгами, акциями Пратаса и чем-то еще, скорее всего землями, что там еще может волновать местных олигархов. А, может, счетами где-нибудь в Швейцарском банке. Ну и потянуло меня. (Откуда опять взялась прямая речь?)
Интересно, а действительно ли убил Синеглазов своего дружка Ивашкова?
Да, вопросы сыпятся один за другим, целые горы их собираются. И все потому, что на них нет ответов. Нет, все-таки нужно деда уговорить, чтобы не тянул резину и подействовал на Сороку, пусть хоть этот во всем признается. А может это и есть ключик ко всем вопросам.
Назин встал и направился в дом. Когда зашел на веранду, невольно удивился тому, что в кухне не было никого, на столе, за которым только что сидел - минут десять назад, все убрано.
Иван Степанович заглянул в кухню и показал Назину пальцем на настенные часы. Посмотрев на них, Николай безмерно удивился: было уже без пятнадцати два. Что же это получается, он так долго просидел на той скамейке? А может…
- 2 –
…В помещении было прохладно и сыро. Керосиновая лампа с лижущим ее стекло огнем, почернела, Николай, придвинув к себе чистые листы, не сводил с них глаз, привыкая к тусклому свету.
Полковник Иван Степанович Белобородов сидел за другим столом, что-то читая в деле. Потом, окликнув Назина, спросил:
- Готов? Капитан, готов?
Николай, оторвавшись от листов, посмотрел на своего начальника:
- Да, Иван Степанович. Только ручка где-то затерялась.
- Ты что, слепой, капитан? Она же перед тобой, в чернильнице стоит. Перо проверь, не сломано ли, а то перед нами здесь одного правдолюбца пытали, могли и перышко под ноготь ему засунуть.
- Да, нормальное, вроде, - и Николай, еще раз окунув перо ручки в чернила, стряхнув с него нависшую каплю, провел пером по бумаге и написал Сорока Федор Михайлович, директор адвокатского бюро. – Нормально пишет, Иван Степанович, перо мягкое, приятно буковки выводить. Нужно после допроса его прихватить с собою, а то у нас они твердые.
- А за кражу забыл, сколько дают? - с надменной улыбкой спросил у Назина полковник Белобородов. – Ладно, шучу. Эй, сержант, веди Сороку, работать начнем.
Сорока был хорошо знаком Назину. Они с Белобородовым его уже пятый раз допрашивали, спокойно, без побоев. К счастью Назина, Сорока отвечал медленно, с заиканием, и поэтому его допрос он записывал спокойно, не торопясь, а не, как чаще бывает, быстро, сокращая слова, записывая их только знакомыми ему иероглифами, чтобы потом мучиться, переписывая заново.
Сороку ввели в комнату и тот, еле освещаемый тусклыми зайчиками от керосиновой лампы, как пес, ожидающий команды, смотрел то на полковника, то на капитана, поедая их глазами.
- Прошу! – сказал полковник, указывая рукой на стул, стоящий между двумя столами.
-Уважаемый гражданин начальник, - залепетал Сорока, - уберите меня из той камеры, там же одни убийцы и воры, они мне даже посидеть на параше не дают! Я не высыпаюсь! Я уже просто весь извелся! Вы меня спасите!
- Это по заслугам, - отрезал Белобородов. – Ведь всё дело в том, как себя вначале поведешь. Хотел быть в верхах и думал, вознесешься?
- Так у них всё есть, в верхах. Секретарь захотел икры, ой извините…- и, видно, боясь что-то лишнее сказать, продолжил старую песню. - Понимаете? У них всё! А я чем хуже, ведь я их защищаю!
- И что?
- А они считают меня своим рабом.
- А ты?
- Так куда мне деваться, гражданин начальник? Приблизили к себе, стали прикармливать…
- Как пса
- Да, да! Как пса! Но и у меня после этого власть появилась.
- Над кем?
- Да над всею голодранью, мелкими чинушами. Вы представляете? Когда я с самим Степаном Степановичем на вечеринке разговариваю, смеемся, они же готовы лизать мне ноги.
- А Серебряков?
- О, гражданин начальник, - с ненавистью выдавил из себя Сорока, - эта гадина забыла, кто мы такие! Она бросилась на, - и резко осмотревшись по сторонам, прикрыв свое лицо от Назина, вытянувшись вперед, что-то стал шептать Белобородову.
- Стой, - поднял руку полковник. – Капитан, запишите, Серебрякова мне приказал убить… как вы назвали его имя, гражданин Сорока?
- Да его же имя вслух нельзя произносить.
- Наркомана?
- Так у него везде руки свои есть. Он же…
- Чем ты убивал Мигунова?
- Я не успел. Я не успел. Когда я зашел, чтобы это сделать, меня кто-то схватил сзади, ударил по шее, а потом влил в меня полбутылки водки. А потом я пришел в себя на гниющем теле этого человека. Гражданин начальник! Гражданин начальник! Это не я.
- Ты!
- Так он на моего сына бочку покатил, в прокуратуру, в милицию письмо написал. А в том письме он говорит, что он наркоман, то есть, гражданин начальник, он наркоторговец!
- Это так.
- Да, я знаю! Но мое имя, мой имидж! Он же опустил меня. А если об этом узнают они? - и Сорока стал тыкать пальцем в потолок.
- За что убил Мигунова?
- Нет, нет, это не я.
- Ну! – взревел львом Белобородов.
Услышав это, Сорока затрясся все телом и начал сбивчиво полувыкрикивать:
- Так он друг Серебрякова. Он идет против самих них, - и, тыкая пальцем за себя, трясясь всем телом, стал громко шептать, - а нельзя им против нас. Нельзя…
- Ты приписываешь себя к ним? – упершись пальцами в стол, гаркнул на всю комнату Белобородов.
- Да, не-не, да, - и, упав на колени перед столом, за которым стоял Белобородов, Сорока, икая, засипел, - я, он, ну…
- Что? Говори громче?
- Он сказал, что это я убил Ми, Ми, Му…
- Мигунова! – стукнув по столу, сказал полковник.
- Да, да, я согласен. Они же, он же сына моего, а потом и меня - к стенке. Товарищ, ой, гражданин на-на-начальник.
- А сын?
- Он уже того, этого, - закрутил пальцами у виска Сорока.
- А на своего подчиненного адвоката за что накинулся?
- А он, а он, - тряся подбородком и захлебываясь слюной, продолжал свой писк Сорока, - Мигунова стал защищать. А это же, сами понимаете? Но я же его не ножом. Я же его по-хорошему.
- А Абашка с Фомой?
- Это не я. Я нанимать киллеров? Нет, нет, они, того, им подчиняются. А я не. Ведь они и меня могут того…
Николай только и успевал записывать. Чернильная клякса, как назло, шлепнулась внизу наполовину исписанного листа, и Назин, чтобы не запачкать ладони и рукава кителя, приподнял руку вверх, попытался писать без упора, держа руку в воздухе, но почерк получался рванным, с буквами разных размеров. И он понял, что дальше так издеваться над собой не стоит, взял новый лист, поставил вверху цифру 7 и приготовился заносить в него продолжение допроса.
- Уведите заключенного! – неожиданно для Назина приказал полковник.
Услышав приказ, капитан с удивлением посмотрел на шефа. Тот это заметил, как-то замешкался, и когда в помещение зашел надзиратель, сказал ему:
- Приготовьте все необходимое для пыток.
Сорока, услышав это, сполз со стула на пол, встал на карачки и кинулся к полковнику. Но надзиратель заключенному не дал этого сделать, а усадил Сороку на стул и пристегнул его руки наручниками к ножкам. Сорока попытался оторвать стул от пола, но ему сделать этого не удалось, тот был крепко прикреплен к половым железным рейкам.
Надзиратель выкатил на середину помещения стол с накрытыми на нем принадлежностями для пыток – клещами, иглами, ножницами. Назин представил, как начнет сейчас искажаться от боли лицо Сороки, который еще минуту назад так прекрасно играл роль невиновного человека. Но ему не поверили.
- Гражданин полковник, вы представляете, как это может отразиться на дальнейшей вашей карьере и жизни? – неожиданно для Назина сказал Сорока.
- Мне они и приказали это сделать… - понятно только для допрашиваемого сказал Иван Степанович.
- Но поймите, гражданин следователь, мой сын не помнит, куда дел этот тюк с героином. Вы понимаете? Он был в сильном наркотическом опьянении. И вы меня допрашиваете для того, чтобы я повлиял на него, и он признался?
- Что-о?! – резко встал Белобородов.
- Ну, мне передали, позвонили и передали, где находится Эдик. Я приехал туда…
- Вы где находитесь? - еще раз повысил голос Иван Степанович.
- Понял, - докрасна напряг свое лицо Сорока, видно пытаясь что-то припомнить. - Я точно не помню адреса, но смогу объяснить. Я проехал в северную часть города, на последнюю улицу, где частные постройки, а потом лес. Это улица Жуковского. Во-во, да Жуковского. Она почему-то начинается с седьмого дома. Ну, это видно потому, что дом под номером один, находится за лесом, а под третий и пятый дома территорию еще не чистили, - Федор Михайлович начал смотреть то на полковника, то на капитана.
- Продолжайте, - глянув исподлобья на Сороку, буркнул Иван Степанович.
- Так вот, я с трудом нашел этот дом. Он обнесен большим забором по всей территории. Я сына у дома не нашел. Постучал в ворота, там оказался Фома, - второй раз сбавил на полтона свой голос Сорока.
- Громче говорите! - проскрежетав зубами, сказал полковник.
- Про Фому или? – вопросительно посмотрел на Белобородова Сорока.
- Тоже.
- Фому я знаю. Нам несколько раз…
- Сколько, - напряг мышцы на скулах полковник.
- Восемь.
- Продолжай.
- Ну, он только мне доверял свою защиту. Когда узнавал об этом Шестопал, ну, который Сергей Сергеевич, он в нашем бюро занимается уголовщиной, а его жена работает в прокуратуре.
- Короче.
- Так Шестопал бесился, он считал, что я занимаюсь не своим делом.
- Короче.
- Ну, а как, короче? Шестопал хотел заниматься Фомой, потому что он вроде и бандит, а работает на эксов, ну, ментов, то есть бывших милиционеров капитана Ивашкова Геннадия Михайловича и майора Синеглазова Григория Николаевича. Они своими делами занимаются, но когда у них проблемы возникают, то нанимают меня.
Сорока внимательно следил за полковником, который сидел за столом, опустив глаза, и слушал его.
- Причем здесь Шестопал?
- Это он, господин следователь, это он, скорее всего, меня подставил. Он знал, куда я еду, и проследил за мной до центра, а потом, видно, кому-то меня передал из бандитов, и те продолжали слежку за мной.
Иван Степанович поднял глаза на Сороку.
- Да, да, гражданин следователь, потому что, когда Фома вышел из ворот, он сказал нехорошие слова в мой адрес и предупредил, если я кого-то за собой к нему привел, то это последний день моей жизни.
- Дальше, - продолжая смотреть на Сороку исподлобья, сказал полковник.
- Что? – неожиданно спросил у него Фёдор Михайлович, но тут же поняв свою ошибку, затараторил. – Он сказал, если Эдик не вернет к завтрашнему вечеру порошок или деньги, то с ним произойдет то же, что и с теми, ну, - Сорока замешкался.
- Сержант, освободите его руки от наручников, - приказал сзади стоящему милиционеру полковник.
- Спасибо, - поглаживая запястье на обеих руках, сказал Сорока. – Так вот, те – это Серебряков и Мигунов.
- Повторите, - пожевав желваками, сказал Иван Степанович.
- Серебряков и Мигунов. Они шли против них. Ну, - словно прося пощады, вопросительно смотрел на допрашивающего Федор Михайлович, - против Ивашкова и Синеглазова. А тут еще Фёкл появился, он вообще нес много неприятностей им.
- Почему?
- Так Пратасовские богатства только у него могли остаться. Он нужен был всем, особенно эксам. Ивашков очень боялся Фёкла, он даже жил иногда у Фомы. А Синеглазов в последнее время стал совсем другим, они видно что-то не поделили.
- В чем это выражалось?
- А он перестал со мною обсуждать свои проблемы, когда нужно было в чем-то ему помочь, и стал чаще вызывать к себе Эдика, моего сына. Я оказался между тисок, с одной стороны Ивашков со своими, с другой – Синеглазов со своими, с третьей – бандюки, а с четвертой… - и, видно, поняв, что сказал что-то лишнее, замолчал.
- Продолжайте.
- Ну, это я так.
- Сержант, готовьтесь к первому этапу, - приказал полковник.
- Нет, нет, нет! – в истерике закричал Сорока. – Это адвокат Иванов, он работает в моей конторе. Это он взялся защищать Мигунова, которого потом убили. Это он влез туда, куда не нужно, и мне приказали с ним разделаться. А когда у меня не получилось, Абашка сказал, что возьмет все на себя, но я ему за это должен был заплатить.
- И…, - стукнул по столу полковник.
- Он забрал у Эдика тот порошок. Вернее, должен был забрать. А Эдик его где-то потерял.
- И… - поднял свои глаза на Сороку Иван Степанович.
- Я, я, я,- сполз на пол и встал на колени Сорока, - я должен был как-то защитить сына. Фомка поставил всё на равных: порошок, деньги, жизнь Мигунова.
- И что вы выбрали?
- Сына. Но я не убивал Мигунова. Вернее, это не я. Ивашков взял меня за шиворот и сказал: жизнь закончилась твоя, но начнем с Эдика. А он больной, понимаете? Это они его на иглу посадили, понимаете? И он говорит, что Мигунов на допросе против них бочку катит, и – все. Вы понимаете? Я с Мигуновым договорился о встрече, как адвокат, мол, вместо Иванова. Тот согласился, мне дали ключи от Жуковского, дом №7. Мы с ним там встречу провели, первую, поздно вечером, чтобы никто нас не видел. Понимаете? А потом моему сыну плохо стало, и я возил его к одному доктору, три недели меня не было. Приезжаю, а Ивашков за грудки меня, за что я убил Мигунова. А я-то и не знал об этом.
- Сержант! – перебил быстро говорящего Сороку полковник.
- Ой, не нужно, не нужно! А-а-а! – и, упав на пол, Федор Михайлович стал царапать руками плитку.
- Сержант, несите зеркало!
- А-а-а. Всё-всё, - вдруг вскочив на ноги и заново упав на колени, заверещал Сорока. – Не хочу, не хочу. Да, это я эту гниду рвал на куски, это я! Это из-за него, Мигунова, все началось. Это из-за него.
Надзиратель, схватив за шиворот бьющегося в истерике Сороку, волоком потащил его из помещения…
- 3 –
- Николай Иванович, Николай Иванович, давайте я вас отведу в комнату.
Назин подняв голову, увидел перед собою Иван Степановича, почему-то не в форме, а в белой майке и шароварах. И сам он без кителя, в клетчатой рубашке без рукавов, и – в кухне. А куда же все делось: подвальное помещение со столами, керосиновыми лампами, ручкой с чернильницей, исписанными листами, в которых записывал допрос Сороки?
- Иван Степанович, а где этот, ну, Сорока?
- Домой их с его сыном отпустил, - улыбнувшись Николаю, ответил старик.
- Но он же убийца!
- Да что вы говорите? Вы, наверное, очень устали за эти дни, вам нужно отдохнуть, Николай э-э…
- Иванович.
- Пойдемте, пойдемте, я вас уложу спать.
- А Иванович с Бердяевым?
- Они уже десятый сон видят, - похлопал по плечу Назина Иван Степанович. - Пойдемте, они, кстати, спят там же, где и вам постелено, правда, на полу, но на толстых матрасах. Ничего?
- Да что вы говорите, - отмахнулся Назин, - еще лето, тепло.
Николай Иванович, сопровождаемый Белобородовым, прошел в комнату, освещенную через окна полной луной, и, быстро привыкнув к сумраку, лег на один из свободных матрацев, положил голову на подушку, потянул на себя одеяло, поданное Иваном Степановичем.
- Спокойной ночи.
- А-а, Иван Степанович, - попытался шепотом остановить старика Назин. – Неужели это все сон?
- Ну, а вы говорите. Утро вечера мудренее, давайте, молодой человек, отдыхайте.
«Какой там мудренее, - подумал Назин. – Неужели все это было действительно сном?»
Николай разбуркал рядом спящего Ивановича.
- Миша, Миша…
- Да, - повернулся тот к Назину и потянулся, - что уже вставать?
- Не знаю, - нашелся Николай, - вот поэтому и спрашиваю, когда вставать и домой?
- Домой? Да сегодня ж на захвате работаем, - уселся тот на матраце.
- Как это понять?
- Ой, так только что на разработке операции по захвату говорили. Да погоди, это что, со-он? Во-о, блин, так только что перед нами во всей своей красе стоял начальник полиции Кондратюк Ефим Алексеевич и ставил приказ. Погоди-ка, - и толкнул рядом спящего Бердяева.
Но Фёдор уже не спал.
- Чего тебе?
- Так ты же спрашивал у полковника…
- У тебя крыша поехала? – перебил Михаила Фёдор. – Я че, в твоем сне сейчас сидел? – мужики рассмеялись. – Ну, дети, блин.
Фёдор посмотрел на свои часы и присвистнул:
- Полшестого, завтра на службу. Ну и подвязался с вами, - и громко рассмеялся.
- Пойдем, покурим, - предложил Назин, - а то люди спят, а мы болтовней занялись.
Когда вышли на улицу со двора, Назин сказал:
- Ребята, нужно отсюда деру давать, а то мне кажется, что хозяин со своим гипнозом меня до ручки доведет.
- Чего там? – поинтересовался Иванович.
- Да так и не пойму: или мне это снилось, или он ввел меня в транс. Судя по форме – чекистом был и допрашивал, знаете кого? Сороку, адвоката Иванова начальника. И все четко видел, сам разговаривал, еще и допрос записывал перьевой ручкой, макал в чернильницу и писал. Представляете? Даже кляксу посадил и рукой запачкался, - и показал ребятам развернутую ладонь. Иванович в этот миг зажег зажигалку, и Назин ткнул пальцем в запачканную руку чернилами. – Что-о? Не понял, - и приблизил руку к своим глазам. – Ничего ж себе, мужики, точно, чернилами запачкана, как тушью.
Да у нас таких ручек уже лет тридцать, как нет в продаже вместе с разливными чернилами.
- Погоди-ка, - остановил всех Бердяев, - а мне сейчас снилось, что в кустах с тобою сидели вместе с Назиным. Николай Иванович, вместе с вами, точно говорю, я еще о ветку лицо царапнул, прямо под глазом, - и показал пальцем на свое лицо.
- А она у тебя еще кровит, - сказал Иванович.
- В смысле?
- Царапина кровоточит, совсем свежая.
- И что?
- У меня все при себе, - похлопав по карманам, сказал Назин.
- Я все в машине оставил.
- Присядьте! – резкий приказ Ивановича тут же исполнили все, присев за машиной.
С выключенными фарами проехала милицейская машина, за ней – «Газель». Они остановились через несколько домов от них.
- Что-то намечается, - прошептал Бердяев. – Нам еще только не хватало на их глаза появиться.
- Верно, - согласился с ним Иванович.
Начавшийся рассвет еще не давал возможности все рассмотреть четко, что происходит у мини-автобусов. Через несколько минут услышали, как машины въезжают в один из дворов вместе с джипом, стоявшим днем и вечером на дороге.
- Готовятся к какой-то операции, - сделал заключение Бердяев.
- Выходит, - согласился Иванович. – Блин, бывает же такое совпадение, я как будто на самом деле стоял сейчас на разводе, и Кондратюк Ефим Алексеевич перед всеми ставил задачу, выдвинуться к дому №11 на Жуковского, через лес выдвинуться к дому №1 и разбиться по двойкам. Я должен был остаться у дома №7 и вести наблюдение за ним. Все.
- Вот, пожалуй, мы так и сделаем, - высказал свое предположение Бердяев. – Я же говорю, что мы с вами там сидели под кустом.
- И что видели? – спросил у него Назин.
- Так не поверите, Фому.
- Его же нашли убитым на разборке в Сизовке?
- В том-то и дело! – громко прошептал Фёдор. – Он приставил ствол к затылку Фёкла и толкал его вперед. А у калитки их ждал мужичок какой-то, вроде его видел тогда в парке, когда за Фомой следили.
- Вот развод, - прошептал Назин.
- Да ты чего, Николай Иванович? – удивился Бердяев. - Все же это было во сне. Но самое интересное, что я не сказал вам, с Фёклом шел и Иванов, тот самый адвокат, машина которого попала под поезд.
- Блин! – воскликнул Назин. – А я-то слышу какое-то различие в голосе Иванова, но сначала не придал этому значения, ведь Виктор сказал, что не его под поезд толкнули, и мать Киселева сказала вчера, что его уберегла. Она говорит, как чувствовала, что с ним может что-то нехорошее произойти и подействовала на его сознание, чтобы Михаил домой пошел, готовился к встрече жены, она утром приедет.
- Ну, семейка у этих Мигуновых-Белобородовых! – воскликнул Иванович. – И как же тогда они смогли допустить расправу над своим родственником?
- Этот вопрос им задавай, - прошептал Бердяев. – Тихо, ребятки, кажется новые гости.
И точно, чутью Бердяева нужно отдать должное, по улице в сторону проплыл серый кроссовер «RAV4». Он остановился невдалеке от них. Из машины вышли два человека и бегом, по забору с правой стороны улицы, удалились в сторону седьмого дома.
- Как мухи на говно, - прошептал под общий смех Иванович.
- Ладно, и нам пора, - сказал Назин.
- А вы куда? – прошептал из-за калитки Иван Степанович. – Под пули собрались? Войну нашли, где делать. Витька, проводи их незаметно к дому Фаины, оттуда будет спокойнее наблюдать.
Далеко впереди, в самом конце улицы, куда побежали два мужика, что-то шумнуло, вроде потасовка произошла с нечленораздельными выкриками. И тут же все стихло.
- Скорее всего, обоих Сорок задержали, - высказал свое предположение Иван Степанович. – Это их машина проезжала, они за эти месяцы стали здесь частыми гостями. Зеркало из дома, где убили Лёшку, вытащили да припрятали в огороде Фаины. Потом еще что-то пытались выкопать у дуба, да что-то им все мешало.
- А в чьем доме убили вашего зятя?
- Да мужик был один тут, кто он, толком никто не знал. Но дом быстро поднял, гастарбайтеры из Киргизии ему строили. А потом в каких-то долгах что ли погряз, нашли его рядом с домом, задуш-шен-нным, - еле сдерживая чих, прошептал Виктор Киселев. – Деда, ну мы пошли.
Вначале Виктор повел их в обратную строну от полицейских, потом перешли дорогу и по узкому переулочку между заборами вышли на соседнюю улицу. И только тогда пошли в сторону седьмого дома.
Кто такая для них тетя Фая, никто у Виктора не спросил, скорее всего, посчитав, что это их родственница или близкая знакомая. Но у входа во двор ее дома Виктор попросил задержаться, вывел на улицу веселящуюся огромную дворнягу и повел ее назад, откуда только что они все пришли. Минут через пять Виктор вернулся, зашли во двор тети Фаи и потихонечку разместились у забора, заросшего кустарником.
- Там, - ткнул пальцем Виктор в соседний огород.
Николай в ответ ему кивнул и со своими товарищами затаился...