Там, за Доном…
Вам знакомы такие люди, которые не мечтают? Нет, разговор не о тех, кто расчетливо строит профессиональные или жизненные планы в соответствии со своими силами и возможностями. И не о тех, кто совершенно не верит в идеалы, у кого нет кумиров, кто не ждет несбыточного. Такие люди, современные обыватели- спешащие, но вечно не успевающие, вокруг нас сейчас не редкость, более того, составляющие основу сегодняшнего общества. И за той самой обыденной спешкой, как говаривала моя мама- «обыдёнкой» мы совсем забыли что когда- то были детьми. А точнее, первозданными людьми с огромным желанием познавать мир, с незагруженным этой «обыденкой» сознанием, как бездонная синь без единого облачка над головой в солнечный день.
А ведь тогда мы мечтали. Мечты у каждого были свои, может быть спрятанные от посторонних глаз и ушей, но такие сладкие и невообразимые. Я отчетливо помню, как в годы моего подрастания- лет в 12- 15 кто-то из моих сверстников мечтал наесться досыта-«до отвала» шоколадных конфет, кто- то мечтал заиметь новый велосипед, кто- то получить хотя- бы «трояк», но только не «пару» по алгебре на переводной контрольной. Мне тоже хотелось всего этого не меньше и- шоколад до сих пор люблю, и велосипед обожаю, и до ужаса боялся остаться «на осень» у Анны Кузьминичны – математички, хотя это так и получилось. Но до помутнения в мозгу, иногда до бессонницы, мечтал я о другом. Не поверите. Мечтал еще разочек увидеть Дон. С друзьями об этом я, конечно же, помалкивал. Они б поняли, ну если там рыбалка, или например, покататься на лодке. Потом, спустя время, это будет. Но меня червячок точил по другой причине.
Я вырос на рассказах мамы о её детстве и юности, а её- то детство прошло на Дону. Юность её была далековато- предвоенные и сказочно- страшные 40-е- Карелия и Ладога под Ленинградом, Смоленск и Красный Сулин. Это тоже было загадочно и невообразимо интересно. Только вот до них мальчишке не дотянуться. А Дон- то был рядом! И там была живая история, ёлки зеленые! Не книжная, из учебника, не чужестранная, а настоящая.
Где- то есть более могучие реки, но они далеко, и от них ни тепло тебе, ни холодно. А Дон, он такой один, и я столько о нем уже знал. Да, и получалось, он моя прародина, живая романтика. Это как любовь ученика к своей учительнице- ну и что, что безответная, ну и что, что несбыточная, зато как кружит голову!
В летние каникулы нам дозволялось ночью спать на чердаке. Прекрасное было время! Один запах сена чего стоил. А попискивания мышей где- то прямо за подушкой, отчего сестренки со страху так же пищали и жались в кучу! И вот, просыпаясь утром, только что «продрав» глаза, я прилипал к махонькому чердачному оконцу. Оттуда всходило солнце, оттуда, из окошка, был виден весь Косой Бок, хорошо просматривалось, где он косил- изгибался и упирался оврагом в стену молодого леса- Отрезка (теперь он кажется таким маленьким). А вот над насыщенной зеленью нашего леска- мягкая дымка синевы- как у Шишкина в «Лесных далях», это уже лес за Доном. Боже, как это близко, как хорошо видны перелесок и, кажется… поляна, а левее в сторону, это уже скрыл наш лес, там- Синявка, а ниже, опять же скрыто кучерявыми макушками дубов- гладь Дона. Вот это да… Вот бы чуть повыше- встать, например, на конек крыши в полный рост… Позднее такой трюк получился, за что отцовский ремень не забыл «приласкать» известное место. Только риск не оправдался- лес все равно скрывал от глаз мечту. Нужно было ждать.
Впервые Дон вошел в мою жизнь уже не помню когда. Но, наверное, как только я начал воспринимать первые рассказы мамы о её родной Синявке. А они, эти рассказы, завораживали. Звучали имена соседей, ее подруг, близких и родных людей, и среди них проскальзывало- Дон…, на Дону..., за Доном… Это имя было чем- то таинственным, иногда оно произносилось с каким- то придыханием, отчего становилось жутковато и хотелось скорее прижаться к маме. Тогда, этот самый «Дон», представлялся то ли могучим богатырем, то ли страшным колдуном. А бывало, в рассказе, Дон казался веселым баловником, почти бесшабашным парнишкой, только, почему- то шутки других он не принимал в расчет, хотя сам шутил, как теперь мы скажем, не совсем корректно…
Истории с участием Дона были разные- веселые, грустные, иногда трагичные. Когда, например, гладь реки заковывалась стужей и становилась незаменимым санным путем, чего после осенней распутицы долго ждали, случалось, по нескольку обозов уходило в полыньи. Это кто был не расчетлив, не осторожен, а иной раз и под хмельком, и забывал, что на поворотах река бурлила и долго не давала хозяйничать здесь морозам. И именно в этих местах ранней весной открывались первые полыньи. И прибавлялись в Синявке и соседних селах сироты…
Были большие разливы в половодья, когда приток Дона- речка Рогожка из невзрачного ручейка превращалась в бешеный поток и тащила за собой в Дон все, что стояло и лежало на ее пути. Как преданный слуга, стараясь угодить своему господину, несет подношения. Обратно жестокий Дон уже не возвращал… Но случалось, находили срубы сараев, телеги, сани, лодки и мостки в соседних деревнях ниже по течению. Кто- то, подобрав найденное добро, отдавал хозяевам, а бывало- и нет. Обычно к половодью радивый хозяин готовился заранее. Нерадивый- расплачивался за свою лень, и потом шел с сумой и протянутой рукой по соседям.
Но когда спадала вода, и Дон, успокаиваясь после бесшабашных игрищ, покорно укладывался в своё русло, открывались ровные, как стол заливные луга, лучшие, плодороднейшие земли в округе. Самые высокие урожаи овса, травостоя на сено были отсюда. Вспоминается Никитинское «Пахнет сеном над лугами…», или Кольцовское «…раззудись плечо». Мама эти, да и многие другие стихи русских поэтов знала наизусть. Потому и мне не стоило большого труда их учить.
С раннего утра по- над Доном пестрят бабьи наряды, скромнее- рубахи косцов. В сенокос бабы одевались не абы как, а во что получше- шутка ли, перед всей деревнею напоказ! Раз в году такое. Скрипели оси в колесах арбы под тяжелыми копнами. Тащили савраски под жарким июньским солнышком, напрягаясь, духмяный кормок себе и другой домашней скотинке. Разливались песни над лугами задорно и бескрайне, будто сам Дон- батюшка в весеннюю пору. Радовался крестьянин, хотя и тяжко доставалась ему эта радость. Лето крестьянину- рабочая пора. В лето Дон отпускал крестьянину вожжи- веселил своей прохладной влагой в зной- плескались на песчаной отмели безпартошные ребятишки. Рядом, смущенно прячась за кустиками, омывали распотевшие телеса их осторожные матери и девки- веселухи. В стороне, за крутым утесом загорелые мужики и молодые ребята бросались в воду с уступа, хвастаясь силой и сноровкой друг перед другом… Но не перед Доном. Дон зазнаек не жаловал. У каждого на памяти были случаи- нырнул …и не вынырнул. Распухшее тело нашли только под Задонском. Или, катались на лодке всей семьей, взяли тяжелый камень вместо якоря. Когда отец бросал камень в воду на середине реки, в самой протоке, лодка- перевернулась… Дон всех принял.
Я слушал от мамы еще много- много «всяких всячин», и в моем воображении сменялись картины, как в кино. Я видел Дон почти воочию, становился свидетелем и участником этих событий. Казалось, что всё это было и со мной. Он стал мне родным.
Мне было лет пять или шесть, когда я впервые по- настоящему, своими глазами, вживую, увидел Дон. Потом от этой встречи остались только впечатления, но какие! Они- то и будоражили душу, да и теперь не дают успокоиться. У мамы в родной Синявке оставалась старшая сестра. Дети повзрослели, уехали в город. Тетя Марфуша, мы её все называли как и мама- Няня, осталась одна. Телефонная связь тогда была не так развита, и проще было навестить, чем говорить по телефону.
Расстояние невелико- всего какие- то семь- восемь километров- хаживали и поболе.
Правда с малышкой дорога не так спора, (а дитятку, наверное, хотелось показать сестре) да и Дон- батюшка как- ни как преграда, и немалая. Но, мама знала от Няни, что над Доном, в Липовке, живет перевозчик. Еще знала, перевоз на лодке на тот берег стоит рубль. Как дошли до Дона, честно- не помню. Только усталость в ногах (велик ходок?), крутой берег и увалы на нем поросшие густой травой, а вдалеке кусты ракит рядком. И хотя время было полуденное, потянуло прохладой.
Несмотря на усталость, в мой детский мозг четко впечаталось, как я впервые увидел махину Дона. Он открылся неожиданно- до этого мгновения он был только в мыслях- и вот он перед тобой. Тогда, для меня- ребенка он был громаден и величественен. Такой массы воды, такой спокойной, уверенной и жутковатой красоты я еще не видел никогда. Я по- детски просто ошалел от этого вида.
Уже спустя годы я видел много других рек- стоял на берегу Волги в Волгограде, где другой берег виден узкой полоской, стоял на дуге плотины Днепрогэса в Запорожье- мерил Днепр взглядом- перелетит ли его «редкая птица»? Да, велик, нечего сказать. Стоял на берегу реки Белой, когда служил в Майкопе, купался в стремительном и леденящем потоке кавказской горной речки- может Арагвы, может Куры. Но нет, они, по- моему, ни как не шли в сравнении с тем Доном, Доном детства. Все было далеко не то, мелковато по- характеру. Не было того, настоящего отцовского величия. Вслушайтесь, как звучит: «Дон- батюшка!»
Потом был «перевоз». Он тоже хорошо запомнился. Дядька- перевозчик тащил на плече багор, привычно и легко спускаясь по узкой крутой тропке, а я уцепился за мамину руку, боясь споткнуться и улететь с этой кручи в воду. Казалось, Дон притягивал к себе, заманивал. Было стыдно показать испуг, но маму- то не обманешь. И она прижимала к себе и приговаривала: «Ты же мужичок, дядя- то, вон не боится!»
Я впервые в своей еще маленькой жизни увидел лодку- до этого видел её только на картинках. К тому же мне представлялось, что на лодках плавают с веслами, а тут ни каких весел. Что такое багор, я уже знал. Видел, как им на пожаре стаскивают с крыши горящие бревна. Но, чтоб багром управляли лодкой, этого я представить не мог. Наконец мы ступили в лодку, дно заколыхалось под нашим весом, перевозчик оттолкнулся багром от берега и мы…плывем! Только не прямо к другому берегу, а наискось. Я еще на берегу заметил, как двигаясь, вода давит на прибрежную растительность, давит с неумолимым постоянством- вот это сила! И теперь, когда лодка оказалась в полной власти реки, вода, то есть Дон, волочит нас, куда ему вздумается! Я уцепился в смолёный борт лодки и испуганно смотрел на перевозчика. А тот спокойно толкал о дно реки багром- и на лице и в его движениях ни какого испуга. Это, наверное, меня тоже успокоило. Я стал замечать, как мы доплыли до середины реки, и багор уже уходил в воду почти весь. Я даже осмелился опустить в воду руку и неожиданно вода, струйкой, омывая ладошку, весело зажурчала. Заговорила, как человек! Вот так. Оказывается, Дон может быть не только строгим, но и веселым. Меня это взбодрило, и даже, кажется, рассмешило.
А берег приближался, и вот уже нос лодки ткнулся в осоку и осел на песок. Когда ноги почувствовали твердую почву, тут же подумалось: «Ах, жалко, что мало, ведь было так здорово, это же не сравнить ни с конфетами, ни с велосипедом».
Хорошо помню, как шли песчаной отмелью, заливным лугом. На отмели меня удивило- как много песка, на много больше моей кучи возле дома. Мама по дороге к Синявке все показывала и повторяла истории из своего детства. Потом было еще много новых впечатлений от увиденного и услышанного, но перед глазами маячил Дон- вот он какой! Он затмил собою все. Я, конечно его представлял, но, что он такой- даже трудно подобрать слова- великий, важный, гордый и даже мудрый, вообщем, особенный, я никогда бы не смог представить.
Шли года, я подрастал, и однажды от двоюродного брата узнал, что его отец, мой дядя, на мопеде ездит рыбачить на Дон. Мы к этому времени тоже пристрастились к рыбалке- но мы- то ловили у себя в пруду. И какой пруд ни большой, он же не Дон! Мы решили, что брат уговорит отца взять нас с собой. Но, к сожалению, чтоб от нас отвязаться, дядя пообещал, но не взял. Да и куда он мог взять- мопед даже не мотоцикл с коляской! А я уж так намылился, что дороги назад у меня просто не могло быть. И рюкзачок за спиной, и прикормка какая- ни какая, и крючки запасные у ребят выменял. Полный настрой! Предложил брату идти пешком- тот отказался. Ну и ладно, пошел один. Можно представить мое состояние- через столько лет ожидания, я шел на встречу с Доном. Я – уже повзрослевший, а дурь из головы не вышла! Я прекрасно помнил тот Дон, я его видел, я его знал, я его трогал! И он не мог для меня уже стать другим. Даже спустя это время.
Дорога до Задонска от нашей Ливенской, если прямиком по полям- не больше семи километров. И та дорога прекрасным летним утром, конечно, мне ни как не показалась втягость. И вот я уже преодолел последний полевой бугор, что был до поры горизонтом, и передо мной открылась панорама Задонщины.
Какой простор, какие дали! Куда там шишкинским- несравненная ни с чем красота! Городок на взгорье, лес, что окружал его, и переливающаяся на солнце, шелковистая ленточка Дона у подножья качались в воздушном мареве, плыли из небытия как мираж, как волшебный сон. Разве когда забудешь такое? Я шел, и Дон становился все ближе и ближе. Через много лет, Дон я снова встречаюсь с тобой.
Эта рыбалка была удачной- стоя на сваях старого моста я к общему улову в несколько бирючков и пескарей, впервые и единственный раз в жизни поймал такую крупную рыбешку- зеркального карпа граммов на триста. И чтоб улов вытащить из воды, пришлось искупаться. Настроения это, правда, ни как не испортило. Но почему- то эта рыбалка, которая и запомнилась больше всего- стала последней в моей жизни. Хотя возможности рыбачить и в том числе на Дону были немалые. Несмотря на то, что в кругу моего общения много рыболовов, интересы мои ушли в другую сторону. Одно не изменилось- преданность Дону.
Когда приходится проезжать по мостам через Дон у Хлевного, Донского, и в Лебедяни, ласкаешь взглядом серую гладь воды и словно приветствуешь старого друга. Жаль, что всегда спешишь. Но как- то решили с сестрой, уже после смерти мамы, проведать ее родину. Побродили по знакомым местам, поговорили с теми, кто еще помнил маму, и пришли к Дону. Тот же берег, та же вода- прохладная и добрая.
Опустили руки в него, и он как настоящий отец, батюшка, кажется, все понял и принял. И грусть об ушедшем и несостоявшемся, и гордость за свершенные дела, и сохранившееся в душе. Много в нашей жизни с детских лет прошло и изменилось безвозвратно. Только Дон остался прежний- чистый, как правда, и вечный, как память.
11. 10. 2013 г. Колесник А. В.