Как я написал стих в память младшего брата

Роберт Хорошилов
 Это произошло много лет назад.
  Раннее утро. Как всегда после сна, процедура на 2-3 минуты  еще в постели. Начинаю с массажа восьми активных точек: в середине надбровных дуг, на переносице и ямке подбородка, у крыльев носа и у мочек ушных раковин. Они легко прощупываются и массируются попарно. Потом массирую ушные раковины, вращая на них ладони, подушечки пальцев массируют голову, а ноги крутят «велосипед». Дальше – колебательные движения всем телом – «золотая рыбка». Под конец легкий массаж лица, груди и рук. И я вновь готов с оптимизмом встречать каждое мгновение жизни.
   Но мое радостное настроение длилось недолго. Я получил телеграмму. В Сочи, в санатории «Золотой колос», умирал мой младший брат. Позже я установил: его смерть по времени совпала с видениями в Ипатьевском доме. В Адлере я тормознул нанятое в аэропорту такси у ресторана «Космос» и принял «на грудь» успокоительное – стакан водки.
   В Сочи главврач санатория, миловидная женщина средних лет, проводила меня в комнату, где уже в гробу лежал мой брат. Мама обняла меня и разрыдалась. Здесь же были молодая вдова и мой старший брат. Сестра с мужем в это время была за границей. Был здесь и незнакомый мне мужчина лет сорока. Он и объяснил мне всю подноготную случившегося, но уже наедине. Ему в Москве сделали операцию на сердце. Если объяснить упрощенно – удалили «нехороший» участок крупной вены (или артерии?), а взамен установили искусственную трубочку. Он рассказал:
- У твоего брата, по сравнению со мной, был какой-то пустячок. Но главный хирург Бураковский настоял на операции. Она была схожа с моей. Но ему, удалив участок вены, вшили живую вену, взятую у кого-то. Операция длилась очень долго, так как такую делали впервые. Он же приехал в Москву, чтобы перепроверить диагноз, поставленный на родине, и практически был здоров. Вскоре, после операции его отправили сюда, в санаторий, предоставив путевку. И меня вместе с ним, чтобы все выглядело естественно. Здесь произошло отторжение вшитой вены. Изо рта шла кровь, а он все повторял:  «Я буду жить!» ...
 
  После похорон, на нанятом прогулочном катере, я и мои близкие ушли в море. Мыслей никаких. Есть прохладный встречный ветер, на вкус солоноватый и даже едкий. Море  еще холодное. В пустой до того голове начали «куролесить» четыре слова, постоянно меняя порядок «в строю»:
Катер дробно рассекает волны.
Волны катер дробно рассекает.
Рассекает волны катер дробно...
    Прикинув, что вариантов равно 24 (4! = 1х2х3х4 = 24), я начал не спеша перебирать их все в уме. Свой «труд» я завершил, когда катер уже возвращался и, отрабатывая договоренное время, делал большой круг в 3-4 кабельтовых от берега.
    Небо чистое, но в преддверии вечера оно уже готово накинуть на себя темную вуаль. Только вдали, ближе к горизонту, застыла полоска перистых облаков.
    На поминках (или мне только показалось) моя мама, и главврач санатория чувствовали себя виноватыми в происшедшем. Я их не расспрашивал. Они потом долго переписывались. Главврач сказала мне, что у нее есть 17-летняя красавица-дочь и что она была бы рада видеть меня ее женихом. Должно быть, лила бальзам мне на рану. Я ушел, прихватив бутылку местного вина, купленную в ларьке у абхазца. Нанял такси и уехал за город к знакомым.
    На пляже волны пенились, набегая на песок, и как бы возмущались, что не могут дотянуться до меня. Я сижу здесь уже долго. Вокруг никого. Изредка прямо из бутылки делаю глоток непривычно терпкого и пахучего вина. Абхазец не обманул и налил вина не разбавленного, как я и просил. Солнце ушло за горизонт и теперь, удаляясь все дальше, подметало за собой остатки оранжевого следа. В сознании изредка проскакивают «перлы» с хромающей рифмой:

    У пенной линии, начерченной волной,
    В объятьях сплина трахаюсь с Хандрой и т.д.

    Жалко, я не Гарсия Лорка, не то мои пять пальцев, как пять кинжалов, вонзились бы в бедра ее тугие... Интересно: не была ли Хандра старой девой? Вряд ли кто ее до меня трахал, так же рифмуя строчки...
    Но иронические строчки-экспромты, сочиняемые мной на автомате, настроение повышают мало.
    Гораздо интересней поболтать с подружками моими - звездами. Они уже подмаргивают мне.
  - Эх! Сейчас бы парочку их под ручки и прогуляться с ними по затемненной аллейке Млечного Пути…
    Да, абхазское вино действует благотворно. Добрый Дионис  покровительствует мне. Уже поздно, пора идти спать. Но море, будто угадав мою мысль, цепляется за меня. Хозяин трезубца, должно, поглаживая окладистую бороду, таки послал шальную волну, которая, пузырясь, докатилась до моих ног, и я с квадратом доски, на которой сижу, отодвинулся назад от новой кромки прибоя.
    Горизонт. Даль моря, куда погрузилось небесное светило. Там  лишь еле заметный островок курчавого облачка, подсвеченного миниатюрной радугой. Вдали стук мотора - или это в моей голове слабый гул ритма строки, пришедшей во время прогулки на катере: «Катер дробно рассекает волны». Но вдруг Кто-то нашептывает новые строки:

Опоздал, а как сюда спешил я.
Море дышит сонно, глубоко.
Уносите, горестные крылья,
Да'леко', дале'ко, да'леко'.

Катер дробно рассекает волны.
Звезды и закат. И тишина.
Все не вечно в этом мире, полном
Горечью пропахшего вина.

Все не вечно. Только море вечно.
Что ему Христос, Святой Грааль?
То оно враждебно, то беспечно
Катит волны в ветреную даль.

То оно бесхитростно, лукаво
Радуги распустит рукава.
Есть у моря радостное право
Тихие нашептывать слова.

Есть у моря право не поверить
В суету сует и тщету тщет.
Люди забывают про потери
     Но такой беде забвенья нет!

- Что-то здесь не так, - брюзжит сидящий во мне критик. - Катер и тишина – соседство «не ахти». «Яхта мерно рассекает волны» - более к месту, - советует он мне.
- Яхты теперь тоже с мотором, - отнекиваюсь я. – Да что же это!  Неужели первопроходцы, как всегда, должны гибнуть первыми? И уже почти уверенно:
- Тишина здесь – это отрешение сознания от всего вокруг. Хотя бы на миг. Но тут же слабохарактерно соглашаюсь: - Ладно! Посмотрим. Критик (не только в себе) – это хорошо. Он – бетон, стена, на которую можно опереться. Золото, если оно настоящее, кислотой не разъедается. Блеск только добавляется. Оно, даже растворенное в царской водке, восстанавливается.
    Но о чем это я? Впору иронизируя заявить:
  - Восхищаюсь собой за силу, красоту… и «скромность»…