Трудности перевода 4

Ник Пичугин
Философия – это борьба против очарования нашего разума средствами нашей речи.
(Л. Витгенштейн)

Это, между прочим, образец хорошего перевода.
(АиБ. «Жук в муравейнике»)

1. Состояние невесомости
http://proza.ru/2021/09/09/881

2. Про бессилие науки
http://proza.ru/2021/09/16/675

3. Затянувшаяся агония классики
http://proza.ru/2021/09/23/600

4. Вынужденные каникулы вундеркиндов

     Вдвое подает тот, кто подает вовремя. В качестве отдарка Виктору Бабинцеву обращаю его благосклонное внимание на Нобелевскую премию Ильи Пригожина. Смотрите, Виктор, какими проблемами озабочены нынешние философы; и на каком уровне… Ах, Вы их не узнали? Неудивительно, они сами себя не узнали.
     Хотелось бы с самого начала уладить это маленькое недоразумение. Наука определяет себя не названием и не теориями, а своим предметом. Достаточно посмотреть в соответствующей статье Википедии: что составляет предмет системологии, чтобы убедиться в его идентичности с предметом философии, – а значит, и в тождественности обеих наук. А заодно и посмотреть, что она такое, собственно, есть, эта «системология».

     На фоне времени, идущего вспять, только одна область знаний идет не в ногу – от материальной практики к отвлеченной идее; не распадается, а собирает себя. Весь ХХ век проходил под знаком возрождения, обновления и бурного развития философской мысли, вышедшей из глубокого кризиса и породившей целый веер плодотворных направлений: ОТС, операционный анализ, кибернетика, МТК Шеннона, системный анализ, линейная информатика (ТРЭ), ТДС Пригожина, синергетика... (список неполон), объединенных сегодня под аморфным псевдонимом «системология». Перевод, обозначенный автором в заглавии эссе, следует начинать с исправления имен: то, что мы называем «системологией», есть на самом деле современная, системная форма философии; а то, что называем «философией» – на самом деле история ее классической предшественницы.
     Принцип Энгельса – Бора был вершинным достижением традиционной школы – и одновременно первым открытием новаторов. Эта идея – узенький мостик, соединяющий абстрактные рассуждения классиков с инженерными технологиями системщиков. Но мы, натурально, этого не заметили – просто потому, что новая наука не называла себя старым именем. (Мы очарованы средствами речи.) Конечно, если перемножить два и два… но у нас регулярно получается три, потому что мы разучились считать до четырех, пока сэнсей пребывал…  в кризисе.
     О, эта черная магия слова! Партийные боссы называли себя «коммунистами» – и мы (до сих пор!) видим коммунизм в образе Сталина и Брежнева. Друг Билл называл друга Бориса «лучшим демократом» – и мы не отличаем демократию от этой сладкой парочки. Профессор называет себя на первой же лекции – и философия видится студентам подобием увядающего офисного планктона, выползающего из своего «ауди». Неспособность обыденного массового сознания видеть подобную эволюцию А.И. Фет (матфизик) жестко называл «семантическим идиотизмом» (Это цитата.)
 
     Все отцы-основатели системной философии, все, кто внес в нее сколь-нибудь заметный вклад, были дилетантами, знакомыми лишь с основами философской классики. Но банальная эрудиция как раз и является профессиональным показанием для философа; хотя и не достаточным. Пример Александра Богданова может натолкнуть на мысль, что системология – игра ума «блестящих дилетантов», самородков и вундеркиндов, отправленных на досрочные каникулы по болезни учителя – или еще по какому случаю. Вздор, вундеркинды на каникулах занимаются тем же, что и все – ленятся. Если только от них не потребовать. По складу ума Норберт Винер был типичным вундеркиндом, а вот Шеннон – типичным инженером-технологом. Но требования жизни и смерти свели их к общему знаменателю на полях Второй мировой. Проблемы, перед которыми спасовала «наука всех наук» в позапрошлом веке, только обострились в прошлом, ХХ. Перешли в сугубо практическую плоскость и потребовали решения просто сейчас (то есть, вчера), любыми средствами, пусть даже самыми кустарными, идущими от горького опыта, на котором медленно, долго и неправильно учится человечество. Так оно все и вышло.
     Сегодня системная философия собирает себя, как Протей, – из фрагментов, стягивая их друг к другу общими идеями, выросшими не только в недрах прикладных наук (физики, химии, биологии, психологии, этнографии…), но также в сумеречных глубинах инженерных технологий. Эти идеи возникли стихийно, сконденсировавшись в атмосфере научного  поиска; их никто не провозглашал и не осознал – это задача философии, которой… «немой философии уже нет, а звуковой – еще нет». (Лекарю, исцели себя сам.) Требуется выход из заколдованного круга.
     "Ваша философия – философия бытия – нуждается в Геракле… но также и в новом Аристотеле, – говорит Станислав Лем. – Мало очистить авгиевы конюшни этой философии. Растерянность разума лучше всего лечится новым знанием." Позитивизм Просвещения морально устарел: его достоинства исчерпали себя, его недостатки превращаются в пороки общества прямо на глазах. Но пока что нам нечего противопоставить вульгарному эмпиризму Файерабенда, Поппера… всех этих «структуралистов», «неопозитивистов», «операционалистов», «бихевиористов», «прагматистов»; разнообразных идеологов стихийной обскурации. Все мы сегодня оказались в положении косноязычного человека толпы, который с замиранием сердца ждет, когда кто-нибудь более толковый высказал за него все невыразимое и заветное. Кто-то должен произнести формулу истины вслух. Другое – десятое – дело, признает ли общество эту формулу за истину (наверняка нет). Но «прежде всего, – говорит Корчак, – надо, чтобы знание знало». А потом уже Френсис Бэкон добавит: «Знание – сила».
 
     Философия, кроме всего прочего, – связующее звено между точным научным знанием и житейским здравым смыслом рядового человека. Каждого человека. И пока это звено не восстановлено, новый адекватный взгляд на мир не может стать достоянием общества. Процесс, повторяю, идет долго и трудно – и понятно, почему. Потому что это долго и трудно – строить дом, начиная с крыши. Нет, тут напрашивается боле выпуклый образ… Эпоху Просвещения я застал уже на излете, в увядании и упадке; и усилия мыслителей, одолевающих ее косность, порой напоминали мне труд дикаря, мастерящего первое колесо на развалинах космодрома.
     Пора закончиться этой индийской мелодраме; кто-то должен позаботиться, чтобы семейство воссоединилось под крышей родного дома, предварительно выселив оттуда разнообразнейших могарычей.

5. Миссия интерпретатора
http://proza.ru/2021/09/30/563

6. Искусство здравого смысла
http://proza.ru/2021/10/13/669