Из цикла "SovАSSовы сказки".
Часть вторая.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.
(А.С. Пушкин)
Хум Рафитов был не в настроении. Ему казалось, что кругом были одни негодяи и каждый тащил всё, что плохо лежит. По крайней мере, именно так ему виделось бескорыстным и честным глазом. Да, вы не ослышались. Одним глазом. Второй Хум с оказией выколол себе сам в ходе слежки за человеком, которого ненавидел до глубины души и считал главным негодяем города. Одна его фамилия Гербариус порождала в Рафитове дрожь и негодование. Как? Как можно было быть таким богатым?
- Почему он, а не я? - ежедневно задавался вопросом Хум и сам себе отвечал, словно оправдываясь. - Я бедный, потому что честный! А он… он наворовал! Преступник, негодяй, мразь!
Ослеплённый ненавистью, Рафитов зло сплёвывал под ноги даже не глядя, где он находится. От этой оказии старый палас в его квартире давно покрылся коркой и перестал быть мягким и пушистым. Ветерок, пробиравшийся в разбитое окно, уже не шевелил слипшиеся ворсинки. Но не это бесило Хума, а окно… Руфитов был уверен, что его расколол камень, пущенный Гербариусом или злобными молодчиками, которых тот подослал. Вот, значит, как не понравилась им правда, которую Хум постоянно озвучивал.
- Вы мне ещё попляшете, гады! – шептал он, устало прикрывая покрасневший от бессоницы глаз и поглаживая лысый череп. – Уж я выведу вас тварей на чистую воду! Хрена ли испугаюсь я ваших угроз! Довели город, паскуды!
Всё чаще у Рафитова кололо в груди, да и давление скакало, как юный конь. Но к боли Хуму было не привыкать, поскольку его с детства били за ябедничество. И в детском саду, и в школе он всегда докладывал воспитателям и педагогам кто чего натворил. За это сверстники его лупили и кормили землёй, пока он не окреп и не обзавёлся усами. Пусть и не пышными ещё, а так, мягкой порослью... Но, именно тогда, 40 лет назад, глядя в зеркало он окончательно решил быть бескомпромиссным и мужественным борцом за всё хорошее против всего плохо.
- В плаванье пойду! - кратко бросил он опешившим от новости родителям, снял со стены плакат с рисованным портретом Дон-Кихота и пошёл наниматься на судно. А как нанялся, так и проходил на нём морями-окиянами три десятилетия. Там, вдали от земли было спокойней чем на суше – своя каюта, трёхразовый харч за счёт компании и размеренная работа на свежем воздухе.
Пока вместе с другими матросами он ловил рыбу, на берегу бурлили революции и прочие неприятности. А на судне он разве что тумаков иногда получал от товарищей. Опять же за стукачество. Уроки садика и школы Хуму впрок не пошли, и он продолжал вкладывать товарищей капитану за неаккуратно брошенный на палубу бычок, заслуженные 50 граммов после вахты или неровно вытравленную сеть.
В морях Рафитов как-то попривык, что уходил на промысел из одной страны, а возвращался в другую. Случалось, прямо в рейсе капитану приходила телефонограмма и он заменял корабельный флаг на тот, что присылали геликоптером после очередной смены власти. Всех остальных членов команды это ничуть не беспокоило, а Хум иной раз бузил, за что снова был бит рыбаками.
- Ну что тебе бестолочь надо то? – изумлялись морячки, пока Рафитов вытирал кровавые сопли. – Что ж за характер у тебя такой хреновый? Неужели не надоело получать от нас, крыса ты корабельная?
Хум на это им ничего не отвечал и только мечтал скорее сойти на берег, чтобы написать жалобу высокому начальству.
- Будут знать тогда, сволота палубная, как невинного человека мутузить! Я ж за правду радею, а они… они сплошь негодяи и нелюди! – думал он, хлюпая носом.
Но в итоге «борец» так поднадоел всем вечными стенаниями, что ему посоветовали искать другую работу. Это настолько обидело Рафитова, что он прежде времени постарел и растерял все волосы, превратившись в брюзжащего лысого мужичка. В родном SovАSSе ему, как оказалось, тоже не были рады, поскольку слава ябеды и стукача летела впереди него, быстрее ветра. По этой причине хорошую работу Хум не нашёл. Устроился сторожем на свиноферму за городом. В ночную смену, когда никого кроме хрюшек там не было. Соответственно, и жаловаться было не на кого. Со свиньи то, чего возьмёшь?
Глубоко оскорблённый таким отношением, Рафитов замкнулся в себе. Даже с родителями пообщаться он не мог, но хоть здесь по нормальной причине – умерли они пока он бороздил моря-окияны. Поэтому, каждое утро он выходил на улицы невзлюбившего его SovАSSа и бродил по городу. Сначала бесцельно, чтобы забыться от тоски, а затем недостатки высматривать начал. Ну, трава, где недостаточно покошена, ветки на деревьях не коротко опилены, забор покосился, яма на дороге появилась или стенка дома не покрашена. Найдя искомое, Хум срочно писал жалобу и тащил её в местную управу, городскому голове. Так мол и так, не работаете, бездельники!
Но этим Руфитов не ограничился и решил стать блохером. Так называли людей, которые рассказывали всякую всячину через Чудо-транслятор, что передавал картинку со звуком на весь белый свет. В большинстве своём блохеры потешали народ небылицами, а Хум опять взялся за старое – правду-матку резать, обличать и стращать всех карами небесными. Вперемешку с небылицами, конечно.
Купил себе транслятор и как давай сниматься. То в яму станет, то в канаву, то на забор залезет и всё управу ругает. Вскоре городской голова стал от него прятаться. Как не зайдёт Рафитов в приёмную, так нет его. То на совещание в уездном центре, то ещё на каком важном выезде.
Вот тут Хум и познакомился с Гербариусом. Последний в силу должности от народа не скрывался. Ему как народному трибуну надлежало с людями в постоянном контакте быть, выслушивать их и отстаивать интересы не только в городской управе, но и у царского наместника в уезде.
Вот и начал Рафитов его жалобами да трансляциями своими закидывать – гляди, типа, чего в SovАSSе твориться, а потом лови градоначальника и работать его заставляй! Гербариус продержался года полтора, а потом вдруг начал самому Хуму вопросы каверзные задавать. Чего ж ты, говорит, мил человек всем всегда недоволен? Городок у нас чистый, красивый, дома новые строятся, садики да школы, а ты только плохое видишь…
Ежели тебе не нравится, что где-то беспорядок есть, так устрани его, сделай доброе дело. Мы же тебе за этот труд денег заплатим! Помнится, Гербариус однажды даже кошелёк из-за пазухи достал и приготовился авансом золотые жалобщику отсчитывать.
- Ах, вот ты как! Купить меня хочешь? – взвился Рафитов. – Шоб я, честный гражданин и блохер деньги у тебя брал и рот закрыл… Нет! Меня не купишь. Сами порядок наводите, а моё дело вам указывать, где чего не так!
- Болтать то все горазды, а ты сделай что-нибудь не на словах, а на деле! – с улыбкой ответил Гербариус. – Докажи, что ты не балабол, а действительно любишь наш городишко и помогаешь сделать его лучше! Покажи всем пример…
- Я всё понял. Все вы тут одна шайка-лейка! – оборвал трибуна на полуслове Хум и побагровев от злости вышел. На прощанье он так хлопнул дверью, что с косяка штукатурка обвалилась. Это обстоятельство его обрадовало. Достав свой ретранслятор и встав возле двери, он немедленно начал передачу. Блохер же!
- Здравствуйте, уважаемые жители SovАSSа! Вы посмотрите какой бардак у нас в управе творится! – Рафитов максимально гневно насупился и так наморщил лоб, что с лысины потекли капли пота. - Даже у кабинетов народных трибунов стены трескаются и штукатуркой весь пол засыпан! До чего город довели бездари!
На звук его голоса из кабинета выглянул Гербариус. Он тяжко вздохнул, хотел было что-то сказать, но затем махнул рукой, улыбнулся и снова закрыл дверь.
- Вот-вот! Вы сами всё видите, уважаемые жители SovАSSа! – от неожиданности на фальцет Хум. – Никому во власти ничего не надо, один я правды ищу! Но помяните моё слово. Я их тут всех прижучу, я до самого царя-батюшке достучусь! А то ишь ты! Рукой он мне машет…
Ещё через полгода кляуз с Рафитовым перестал общаться и Гербариус, оставляя за себя секретаршу. Она исправно принимала жалобы Хума и вскоре за её спиной выросла целая пирамида принесённых им обращений, на каждое из которых почтальон приносил ему ответ на хусударевом бланке. В указанной бумаге его благодарили за обращение и обещали исправить выявленные недостатки в установленный царёвым указом срок. Как только деньги в городскую казну поступят. Но это Рафитова только раззадоривало. Он требовал, чтобы всё делали, вот прям сию минуту.
- Врут они, что денег нет, - верещал он в ретранслятор. – Своровали всё городской голова с Гербариусом, а теперь врут нам, простому народу! Кровопийцы хреновы! Гляньте люди добрые какие мотомобили они себе понапокупали, какие дома понастроили на улице SovАSSовой! Неспроста всё это. На наши с вами деньги! Жопой чую!
Сначала горожане живо отзывались на трансляции «жопочуя», как любя окрестили Хума в народе. Но года через два всем стало очевидно, что чего-то он не договаривает. В SovАSSе окультурили и отремонтировали половину города, сделали несколько парков и скверов, набережную, взялись за тротуары. И вклада Рафитова в этом явно не было. Как оказалось, городская управа работала по заранее утверждённому пятилетнему плану и никакие жалобы ябеды не в силах его скорректировать. Даже ненавидящий Гербариуса тролль Едкевич прилюдно высмеял Хума.
- Лысая башка, дай пирожка! – написал он в очередном своём пасквиле и сопроводил его коллажем, на котором Рафитов стоял по колено в курином помёте, зыркал единственным глазом и смешно размахивал тонкими ручками. На груди у него висела табличка «Das Partisan», а из лысины торчали ослиные уши. Это в конец добило правдоруба и осерчав на весь мир, он уселся писать письмо царю. Как всегда, эмоционально, неразборчиво, сбивчиво и с грамматическими ошибками:
«Добрый день уважаемый наш Царь-батюшка! Пишу тебе от жителей города SovАSSа, моих единамышленикоф! Знаю твёрдо, что вы не поймёте меня неправильно. А то что коекто порадуется моим неприятностям, не сомневаюсь. Может даже заработают для себя несколько очков перед местными денижными мишками, которым не нравится моя правда.
Я противник разобщения простых людей по принципу состоятельности и поэтому и по мере своих сил противостою тому, что местные гады землю прихватизируют, деньги с казны городской воруют, а на все мои упрёки ржут как кони и пальцем мне в морду тыкают!
Дома у меня все стёкла в отместку за правду побили, а намедни подъехал мотомобиль с двумя отороками косаясажень в плечах. И стали они на дом мой перстами показывать, словно грозясь мне. А я помню очень хорошо как обещали меня закопать если я не перестану поднимать свои правдивые вопросы. Мне даже деньги предлагали и работу штоб я отказался, говорить горькую правду и обнародовать свои факты!
Через испуг понуждают меня в рот воды набрать, а местный городничий взамен того чтобы реагировать, дружбу с царским наместником и народными трибунами водит, в рот им смотрит.
Поэтому я вынужден был покинуть свой дом и скитаюсь теперь по городу как бродячий пёс, питаюсь непойми чем. В желудке уже урчит от голода и от страха сосёт под ложечкой. Но помню батины слова «Чтобы нислучилось, сынок, ни дрейфь! Жги правду чиво бы это ни стоило!»
Потому Радетель ты наш, разберись с полчищами местных нигодяев и особливо с ненавистным таким как я простым людям Гербариусом. Злит меня, что он весь SovАSS к рукам прибрал и пока бьётся сердце, буду я бороться с энтим злом! А если со мной что случится, знаете на чьей это совести.
И что обидно, государь, надежда ты наша… Тут ещё местный тролль Фима заместо того чтоб поддержать меня в борьбе за дело праведное, обидными словами кличет. Не благостно, государь. Но я не плачу. Этому научило меня суровое море с его штормами и матросами-подлецами, что крепко били меня в рейсах. Так, как сегодня хочит напугать Гербариус. Ты прости коли что нетак и сбивчиво, Благодетель наш. Бьёт челом тебе, холоп твой, с надеждой на мудрость твою и вмишательство!»
Хум отложил перо и облегчённо вздохнул – дело сделано. Он начал слюнявить конверт, а затем набрал на нём трясущейся от волнения рукой «На столицу Царю-батюшке».
На дворе щебетали птицы, светило солнышко, меж цветов деловито жужжали пчёлы, убаюкивающе шелестели кроны деревьев, а по уютным улицам прогуливались счастливые жители SovАSSа. Но Рафитов не замечал всей этой красоты. Он был полон праведного гнева и надежды. Хум был уверен – Верховный не подведёт, он то поможет и наведёт в их захолустном городе порядок с проворовавшимися негодяями. Выметет всех этих гадов поганой метлой.
Впервые за долгие годы Руфитов улыбнулся. Мечтательно, как подросток перед первой близостью. Он натянул портки и потопал на почтовую станцию. Надо было успеть передать письмо, пока курьеры кормили и сделали лошадей.
Картинка: сайт simplereceptik.ru